Первое правило королевы - Татьяна Устинова

— Я теперь осталась совсем одна. Митька ведь тоже… пропал. Этого только мама не понимала, все надеялась, а я-то знаю, что он пропал.

— Катя, — осторожно спросила Инна, — а когда Любовь Ивановна ушла на встречу со мной, ваш брат где был?

— Не знаю. Он на даче остался, но он уже был… никакой, вы же видели.

— Видела.

— Ну вот. Я ждала ее, ждала, потом я дяде Сереже позвонила. Он сказал, чтобы я не волновалась, что маме, может, просто надо одной побыть…

— А вы ему… сказали, куда она пошла?

— Я сказала, что к Митьке в квартиру, что ей вещи надо собрать, потому что мы все вместе уезжаем в Питер.

— А почему вы Якушеву не сказали, что Любовь Ивановна должна там встретиться со мной?

Катя пожала плечами — этот вопрос ее нисколько не занимал.

— Мама просила никому не говорить, я и не сказала. Но дядя Сережа ни при чем, это точно! Они с папой еще в совпартшколе вместе учились, и маму он любит, и нас.

— Я знаю, — согласилась Инна.

— Ну вот. Он приехал еще до света и сказал, что мама умерла. От сердца. Прямо у Митьки в квартире. И больше я почти ничего не помню, Инна Васильевна. Помню только, что шла по какой-то улице, по доскам, собаки лаяли, и я думала, что это Альма. У нас собака была, Альма. Мы с Митькой ее нашли, и он принес домой. Она у нас двенадцать лет жила, и умерла. А мне показалось, что… Глеб говорил — фу, Альма! Я думала, это наша.

Зазвонил мобильный телефон. Катя замолчала и уставилась в пол. Инна взяла со стола легкую трубку.

— Инна Васильевна, это Глеб Звоницкий. Я на крыльце стою.

— Глеб, — быстро спросила Инна, — как зовут твою собаку?

— Кого?..

— Собаку твою как зовут?

Катя вдруг подняла голову и посмотрела на Инну с надеждой и страхом, словно от ответа на этот простой вопрос зависит вся ее дальнейшая жизнь, рассудок, все на свете.

— Мою собаку зовут Альма, — отчеканил Глеб Звоницкий на Иннином крыльце. — А что?

— Повтори, пожалуйста, и погромче, — попросила Инна, отняла трубку от уха и повернула ее к Кате.

— Мою собаку зовут Альма! — Проорал в телефоне Глеб. — А что такое?!

— Ничего, — сказала Инна в трубку и улыбнулась, — подожди, я тебя сейчас впущу.

— Нет, а при чем тут моя собака?..

Инна нажала кнопку и посмотрела на Катю.

— Как видите, Альма на самом деле жива и здорова. То есть ничего вы не придумали, все так и было.

Катя широко и радостно улыбнулась. Когда Инна вернулась вместе с Глебом, губернаторская дочь уже не улыбалась. Она сидела на своем стуле, судорожно выпрямив спину, в глазах у нее был ужас, как у человека, внезапно увидевшего на своей привычной и мирной кухне инопланетное чудовище.

— Инна Васильевна, — сказала Катя, и губы у нее сильно затряслись, — если я ничего не придумала про Альму, значит, я ничего не придумала про… маму. Я на самом деле видела, как ее… убили, да? Значит, она не умерла от сердца, а… как папа?! И… я… это… видела?! Значит, я там… была?!

Инна сварила целый кофейник кофе и налила в три одинаковые большие кружки.

— Спасибо, — поблагодарила вежливая Катя.

— Катерина Анатольевна, — неожиданно сказал Глеб, — да не отчаивайтесь вы так! Смешно слушать, в самом деле! Мало ли кому чего кажется! У нас на работе говорят — когда кажется, креститься надо!

Инна под столом пнула ногой его джинсовую ногу, призывая быть поделикатнее. Глеб ничего не понял.

— У вас на нервной почве галлюцинации, вот и все дела. Я это сто раз видел. Даже у здоровых мужиков бывает, а не то что у… слабого пола!

Инна опять пнула его ногой, но майор, взявший в Глебе верх над всеми остальными человеческими проявлениями, никак не унимался.

— Вам бы надо сто грамм принять да и проспать до завтра, а завтра бы встали, мы с вами потолковали бы потихонечку, может, чего и выяснили, кто там чего видал, кто чего не видал, кто за кем шел и куда…

— Мне нужно вернуться домой, — твердо заявила Катя. — Никто не знает, где я. А мама там одна. Митька не в счет. Ему ничего нельзя поручить.

— Ваша мама не одна, — спокойно объяснила Инна, — там Якушев Сергей Ильич. Он мне сегодня говорил, что вы куда-то подевались. Я хотела ему сказать, но не успела.

— Надо сказать, — решительно вступил майор. — А то поднимут по тревоге спецподразделения, план «Сирена», план «Перехват», все такое прочее, а нам лишний шум ни за каким хреном… то есть я хотел сказать, что нам лишний шум ни к чему. И так в крае хрен знает… то есть я хотел сказать, что обстановка сложная.

— Ей нельзя возвращаться домой, — заявила Инна. — Никак.

— Нельзя, — согласился Глеб. — Возвращаться нельзя, а позвонить надо.

— Если мы позвоним, номер моментально определят и все станет понятно, — сухо сказала Инна. — Мне не хотелось бы, чтобы я…

— Никто ничего не определит. Смотря откуда звонить. Мы же не дураки, чтобы со стационарного телефона или с мобильного звонить! Мы откуда надо позвоним и все меры примем.

Они помолчали.

— Глеб, ты узнал что-нибудь про эту утопленницу, Машу Мурзину? — фамилия выговорилась с трудом, как будто Инна камни жевала.

— Да почти ничего, Инна Васильевна. Данных нет, и не проходила она никогда ни по каким делам и документам. Так, девчонка и девчонка. Только не двадцать лет прошло, как она… в Енисей прыгнула. Двадцать семь. Почитай тридцать. Ошиблась Катерина Анатольевна.

— Странно, — сказала Катя задумчиво. — Мне казалось, я уже большая была. Помню, как папа сердился, что бабушка нас на похороны потащила, как потом мама приехала и тоже сердилась… Неужели мне было… сколько получается… шесть лет?

Преступление, наказание, бог троицу любит, вспомнилось Инне.

Узнать бы, что имела в виду Любовь Ивановна, и все станет ясно. Ясно и понятно. Можно будет продолжать жить дальше, заниматься «праздником для народа», вернуться к привычным и знакомым делам, приналечь на карьеру, выкинуть Ястребова из головы и из жизни!..

Впрочем, его никогда не было в ее жизни. Не было и не будет, это уж точно.

— Да, — вдруг сказал Глеб, словно вспомнив, — у нее сын был. Она утопилась, а сына в приют отдали.

Стоп, велела себе Инна. Только не волнуйся.

— А… куда он потом делся?

— Не знаю. Больше никаких бумаг нет. Она его в роддоме оставила, пошла и утопилась, ну, его и определили в приют.

— Но он жив?

— Я не знаю. — Глеб, казалось, был удивлен, что Инна так встревожилась. — Говорю же, о нем больше никаких сведений.

У Маши Мурзиной был сын. Не нужно быть великим детективом, чтобы сообразить, что Георгий Мурзин и есть этот самый сын.

Только он тоже утонул, и тоже в Енисее. И не тридцать, а три года назад.

Бог троицу любит. Нет преступления без наказания.

Нужно срочно что-то сделать. Как-то отвлечь их внимание, пока еще никто ни о чем не догадался.

Она вдруг вскочила и выбежала из кухни. Глеб и Катя посмотрели ей вслед, потом друг на друга, потом — разом — на лиственничные стены.

Такие стены — просто красота. Редкая красота, глаз не оторвать.

Вернулась Инна и кинула на стол перед Глебом визитную карточку.

— Вот тебе еще один герой. На него данные есть или он тоже ни по документам, ни по делам не проходил, как Мурзина?

Глеб подковырнул карточку, прочитал фамилию, фыркнул и посмотрел на свет, как стодолларовую купюру.

— А этот откуда взялся? Или он вам тоже денег предлагает, как тот, помните, на телевидении?

Инна улыбнулась:

— Еще не предлагает, но я должна у него попросить. Как ты думаешь, даст?

— Этот? — развеселился Глеб. — Еще как даст. Мало никому не покажется!

— А что? Так все плохо?

— Хуже не придумаешь.

— Неужели?

— Да точно вам говорю, Инна Васильевна.

— Почему?

— Во-первых, положение у него очень шаткое. С девяносто третьего года сколько лет прошло? Десять? А он все там, в девяносто третьем, понимаете? Он тогда царь и бог был, в крае один-единственный, а сейчас-то он точно не один, и есть такие, которые посильнее его будут. Вон Ястребов. Он даже и в криминале не замазан, а его все как огня боятся. Потому что за ним деньги несметные, а у этого по нынешним временам не так чтоб очень…

— Как?! — поразилась Инна. — У него и денег нет?

— Да нет, — с досадой произнес Глеб, — не в том суть.

— А в чем?

— А в том, что деньги у него… как бы это сказать, не поделенные.

— С кем?

— Да ни с кем. Одни сидят, другие вот-вот сядут, третьи в бегах, а четвертые теперь ему говорят: ты кто? Ты есть никто, темная личность. Мы тебя знать не знаем и не знали никогда. А будешь с нас денег просить, так мы тебя, пожалуй, и того… И вот он не знает теперь толком — то ли он в городе хозяин, то ли нет. То ли войну ему начать, то ли убраться по-тихому на остров Крит или вон в Чехию, тоже место хорошее, проверенное.

— А… о чем идет речь? — вдруг спросила Катя. — О чем или о ком?