Зеленая кухня, или Самый опасный рецепт - Лариса Петровичева

Мы оба вылечились. Зелье истинной любви сработало — я все никак не мог в это поверить.

— Ну не умерла же! — ответила Джейн. Мы вышли из дома во двор и, глядя на жасминовые заросли, она вдруг задумчиво сказала: — Знаешь, я столько всего видела! Эрика, Мэри, Лизу, Стивена…

— Эриком звали моего отца.

Неужели Джейн, умирая, сумела как-то заглянуть в мое прошлое? Она посмотрела на меня и улыбнулась так светло, что в душе что-то дрогнуло, словно там натянулась та невидимая нить, которая нас связывала.

— И мы так назовем сына, — заявила Джейн с той твердостью, с которой лучше не спорить. Это не было предложение или хорошая идея — она говорила о том, что видела, когда ее унесло за край жизни.

Она видела то, что сбудется — и видение было счастливым.

— Отличная мысль, — согласился я. Мы шли по улице, и все теперь было каким-то другим, новым, словно невидимое пыльное стекло, которое закрывало меня от мира, вдруг взяло и исчезло, и я теперь видел землю и людей такими, какими их создали Великие боги.

Моя душа ко мне вернулась. Я исцелился.

Бертран нагнал нас, держа в руках горшок с мандрагорой, и я в очередной раз поблагодарил его за быструю помощь. Инквизитор пристально посмотрел в лицо Джейн, что-то оценивая, и вдруг заявил:

— Твоего Кокона больше нет. И знаешь, что? Сейчас в ней ни капли магии. Вот вообще. Даже тех крох, которые отметили в отчете, когда я сюда поехал.

Я осторожно отправил к Джейн анализирующее заклинание, и оно рассыпалось голубыми брызгами. Ничего. Пустота. Должно быть, столкновение разнонаправленных сил и смерть аннулировали ту магию, которую так хотел получить его величество Рупрехт.

— И что теперь делать? — спросила Джейн. Бертран пожал плечами.

— Я напишу об этом в Бентенон. Возможно, надзор с вас снимут, и вы сможете вернуться.

Мы с Джейн переглянулись и поняли, что наш общий ответ будет отрицательным. Слишком много мы получили в Просторном уделе, чтобы потом вот так взять и отказаться от всего.

— Мы останемся, — сказал я. — Наконец-то у меня та зеленая кухня, которую я так хотел. А если получится прикупить тот заброшенный участок, на котором варят вино… да меня отсюда палкой не выгнать!

Джейн сжала мою руку и кивнула. Маленькая мандрагора, которая сидела у нее на руках, погладила ручонкой бок, от которого я отрезал куски, и спросила:

— Так мы идем в церковь или пляк?

Никаких пляков тут и быть не могло.

Входя в церковь, я ощутил неловкость и волнение. Живя в одиночестве, высаживая ядовитые растения на зеленой кухне, я привык к тому, что рядом со мной никого нет — да и зачем думать о семье, когда умеешь только терять, а не сохранять… И вот теперь у меня будет настоящая семья — должно быть, я слишком сильно стиснул пальцы Джейн, потому что она посмотрела на меня и ободряюще улыбнулась. Священник, стоявший возле алтаря, обернулся к нам, и мандрагора тут же энергично произнесла:

— Я тоже хочу быть на свадьбе! Я очень полезное растение, вы знаете?

Священник понимающе кивнул и, подойдя, погладил мандрагору по растрепанным листьям — та даже носишко задрала от важности.

— Раз ты такое полезное растение, то тогда садись на скамью, где свечи, — сказал он и покачал головой: — Никогда здесь не было такой вот свадьбы на ходу, но я вижу, что вас сюда привели боги. А раз так, проходите!

Сейчас, в полумраке крохотной церкви, мягко озаренной огнями свечей, Джейн казалась совсем юной. Мы выйдем отсюда уже мужем и женой, и все, что было в прошлом, утратит силу и власть.

Бертрану вручили ритуальный подсвечник с тремя свечами — инквизитор встал за нами с таким торжественным видом, словно это была королевская свадьба в главном соборе Бентенона. Священник расстелил на полу белоснежное полотенце и приказал нам встать на него: это был знак того, что освященная чистота стирает с нас все прошлые грехи и открывает для новой жизни. Мандрагора даже вздохнула от избытка чувств, и я услышал негромкий пляк.

— Что ж, возлюбленные дети мои! — величаво промолвил священник. — Вот мы здесь перед любящими лицами Великих богов, чтобы сочетать эту пару священными узами брака. Аррен, сын Великих богов, и Джейн, дочь Великих богов. Берете ли вы друг друга в супруги, понесете ли тяжести и радости жизни вместе?

— Берем и понесем, — ответили мы с Джейн, и в храме будто бы сделалось светлее, словно на нас лег отблеск того неугасимого света, из которого вышли наши души и в который однажды вернутся.

— Готовы ли вы любить друг друга в счастливые дни и в те, которые наполнятся бедой?

— Готовы.

— Будете ли вы хранить друг другу верность и беречь так, как Великие боги берегли бы вас?

Мы ответили согласием. Священник взял нас за руки, обвел вокруг алтаря и торжествующе пророкотал так, чтобы услышал весь Север:

— Тогда с любовью Великих богов, их помощью и милостью объявляю вас мужем и женой. Любите друг друга и будьте счастливы!

Эпилог

Аррен

Первый снег выпал в Просторном уделе к середине октября и больше не таял. Мир погрузился в белое безмолвие — но таким оно было только на первый взгляд. Поселок готовился к встрече нового года. Ну и что, что до него еще два с половиной месяца? Можно украсить дома пестрыми флажками, высадить у крыльца обережных кукол из сена и ткани, начать мастерить игрушки, которыми украсят маленькие елочки, растущие перед каждым домом, и обсуждать, какие блюда будут выставлены на праздничный стол.

Я успел приготовить все необходимые смеси лекарственных трав, и теперь Кассулантинен мог не бояться ни простуд, ни воспалений горла, ни легочной жабы. Мандрагора, которая за лето стала не такой уж и маленькой, получила имя Бьянка после нашей свадьбы. Осенью она была перенесена в дом, в тепло: сидя в большом горшке у печи, Бьянка осматривала себя и печально приговаривала:

— Вот никак я не разрастусь! У Джейн скоро будет дитятко, а у меня нет. Ну может, к лету?

Джейн с веселым видом поглаживала округлившийся живот и уверяла мандрагору, что летом она обязательно разрастется на целую дюжину крошечных мандрагорок. Доктор Тармо, который успел стать настоящим другом нашей семьи, утверждал, что у нас с Джейн родится мальчик.

— Настоящий богатырь! — говорил доктор. — Вон как уже пинается!

В