Зеленая кухня, или Самый опасный рецепт - Лариса Петровичева

— Защитить? Я правильно расслышал?

— Да, — ответила Джейн, не сводя с него глаз. — Вы воспитали хороших сыновей. У вас будут хорошие внуки. И мы хотим, чтобы…

Коскинен махнул рукой, и Джейн умолкла.

— Хорошо, идем. Не знаю, как вы догадались, но раз уж догадались… Только постарайтесь поспокойнее, Ханни нельзя волноваться.

У Коскинена был хороший дом — большой, крепкий, ухоженный. Сразу было видно, что к нему приложены сильные крепкие руки и их труд. На скамье в палисаднике сидела молодая женщина с вязанием — подняв голову и увидев нас, она улыбнулась, но улыбка получилась слабой и беспомощной. Коскинен махнул рукой.

— Сиди, Ханни, сиди. Фред в доме?

— В сарае, инструмент правит, — ответила Ханни. Маленькая, словно кукольная кофточка для ребенка, дрогнула в ее руках. — Гости к нам?

— Сиди, сиди, — повторил Коскинен, стараясь говорить спокойно. — Мы разберемся.

Мы обошли дом — вышли к огороду и сараям, и я увидел Фредрика — он отличался от брата только отпечатком угрюмой заботы на лице. Убийство тяжкий груз, и нести его нелегко, но я прекрасно понимал поступок парня. Испытывал нечто похожее в отношении Энтони Локсли.

Мерзавцы есть в любом краю света. Главное понять, что с ними делать. Понять и спасти своих близких тогда, когда им нужна помощь.

— Вот, Фред, к тебе гости, — глухо произнес Коскинен. — Расскажи, как все было. Они знают.

Фредрик вздрогнул так, словно хотел броситься бежать. Замер и вдруг усмехнулся.

— Тут стол и скамейки в огороде, — ответил он и его лицо вдруг сделалось очень юным и очень несчастным. — Проходите. Я уже устал молчать об этом.

* * *

Джейн

— Мы с Ханни с самого детства вместе. Ее родители сюда переехали из Парканмаа, там уголь добывали. Я ее увидел и все. Отец вон шутит иногда: увидел и пропал. Ну а что, я тогда сразу сказал: моя девочка, и я на ней женюсь.

Мы сидели за столом возле огромного жасминового куста — считалось, что жасмин приносит благополучие в семейных делах. Ханни принесла чай и пирожки с картошкой и хотела было что-то сказать, но свекор придержал ее руку и спокойно, но твердо велел:

— Иди, милая, иди. Тебе нельзя волноваться. Мы тут сами разберемся.

Ханни шмыгнула носом — она с трудом сдерживала слезы и, возможно, уже прощалась с любимым. Я смотрела на Фредрика и понимала: нам повезло увидеть ту любовь, о которой пишут в книгах. Ту, которая приходит один раз и остается на всю жизнь.

— Ну а потом… — Фредрик вздохнул, нервно постучал пальцами по столешнице и вдруг хлопнул по ней ладонью так, что чашки подпрыгнули. Бертран от неожиданности даже плечом дернул. — Он, гадина такая гнилая, надругался над ней. И сказал: что захочет, то и возьмет, и ничего ему не будет. Ханни от озера шла, он ее и…

Он умолк, прижав ладонь к губам, словно каждое слово причиняло ему нестерпимую боль. Я тоже едва сдерживалась, чтобы не заплакать — такое горе сейчас переполняло Фредрика.

— Жаловаться? В суды идти? — усмехнулся Коскинен. — У него дядя — поселковый голова. Он бы никакому делу хода не дал. Еще бы вывернул так, что это Ханни на Марти напала, а не он на нее. Он мужик неплохой, Тойво-то, но мы все стоим за свою семью. Какой бы она ни была. Оставалось только утереться и жить дальше.

Но Фредрик не стал утираться. Не таким человеком он был.

— А потом? — спросила я. Вспомнилась весенняя ночь, луна, что качалась над водой, расшвыривая по реке брызги золотых монет, мое отчаяние, которое помрачало рассудок… Как хорошо, что Ханни могла опереться на своего любимого после пережитого горя. Как хорошо, что я встретила Аррена.

— Я к ней сразу пришел, — ответил Фредрик. — Она меня пускать не хотела, плакала. Все равно я в комнату зашел и говорю: чуть оклемаешься — пойдем в церковь. И никогда не вспомним про то, что случилось. А Ханни говорит: я чувствую, что понесла от него, и лучше бы мне было там умереть.

Бертран угрюмо посмотрел куда-то в сторону. По долгу службы он видел и не такое, но сейчас выглядел так, словно все, что случилось с Ханни и Фредриком, затронуло его лично. Словно они тоже были его семьей.

— А я ответил, как моя бабка говорила: чей бы бык ни бегал, а теленочек наш. И ребенок этот наш, и детей мы с ней нарожаем целый мешок. И всех любить будем одинаково, — Фредрик покосился в сторону дома с искренним теплом и любовью. — Вот и поженились. Живем.

— Так почему вы все-таки метнули тот камень? — спросил Аррен. Фредрик вздохнул.

— Мы тогда все пошли борозду солью посыпать. Марти шел рядом со мной, и вот ему прямо в радость было издеваться. Спросил, хорошо ли мне в борозде, которую он проложил. Я зубы сжал, молчу. Соль сыплю. А ведь с такими как: чем больше молчишь, тем сильнее их раззадоривает. И вот мы идем дальше, землю солим, а он все не унимается. И про то рассказывает, и про это. Думал, тварь такая, что ему ничего не будет. Привык, что ничего не бывает.

Он сделал паузу. Ханни снова вышла из-за дома, посмотрела на нас так, словно готова была упасть на колени и умолять, чтобы мы оставили в покое ее мужа.

— А потом сказал, что заглянет по старой памяти. Чтоб она сравнила, кто лучше, как мужик, — произнес Фредрик. — И еще сказал, что я ничего не сделаю, что я грязь от ссыльной грязи. И буду стоять и смотреть, как они… Вот я и не вытерпел. Пращу мы все с собой всегда носим, а камень подобрать дело нехитрое.

Бертран легонько махнул рукой, словно хотел сказать, чтобы его не перебивали.

— Ты подожди, парень, о чем ты говоришь? Какой камень? Я внимательно изучил тело, господин Эленбергер мне помогал. Причиной смерти был направленный бросок сконцентрированного заклинания темной природы. Я думаю, что Марти как-то нагадил в лесу и разгневал лешака. Мы все видели эту нечисть, когда осматривали тело — он выглянул из-за сосен.

Над столом воцарилась густая тишина. Коскинен смотрел на нас так, словно не мог понять, почему Бертран так говорит. А потом он понял — и горькая тьма во взгляде сменилась благодарностью и теплом.

— Края раны обгорели, — продолжал Бертран. — Так и бывает, когда человека убивает нечистая сила. Ты лешака-то видел?

Фредрик нахмурился. Отец толкнул его ногой под столом.