Братья - Чен Да

— Вставай, лежебока, — раздался голос учителя Куна, который и затеял все это празднество, — трактор уже ждет.

Меня подсадили в кузов грязного трактора, самого мощного транспортного средства в деревне. Усевшись и помахав родным и односельчанам, я заметил вдалеке еще одну праздничную процессию со стороны дома под красной черепицей. Я разглядел улыбающуюся Суми. Она воткнула в волосы большой полевой цветок, символ деревни. Для односельчан она навсегда останется этим цветком.

Со слезами на глазах мы, первая пара студентов нашей деревни, отправились в путь. Трактор чихал, пыхтел, кашлял, выпуская клубы черного дыма и пугая прибрежных птиц. Музыка затихла, ее сменил усиливающийся шум прилива. Я подтолкнул Суми локтем:

— Взгляни в последний раз, больше не увидишь.

— Ошибаешься, Тан. Я выросла у моря. Я никогда не забуду его волны, пляжи, тайны. Где бы я ни была.

Когда трактор повернул и залив Лу Чинь скрылся из вида, Суми обняла своего сынишку и прошептала:

— Прощай, Тихий океан.

Я взял мальчика на руки и предложил:

— А что, если мы дадим этому молодому человеку прозвище с большим смыслом — Тай Пинь, что значит Тихий?

— Тай Пинь. Мне нравится. Так мы и будем его звать, чтобы он всегда помнил о море.

ГЛАВА 27

На четвертую годовщину моего пребывания на острове номер девять сержант Ла вызвал меня к себе в кабинет и сказал:

— Твое обучение здесь закончено. Больше мне нечему тебя учить. Сегодня вечером мы отправляем вас обратно на материк на новую службу.

Я опустился перед ним на колени:

— Я очень признателен вам.

— Быть признательным хорошо, а полезным — еще лучше. Вы отправляетесь рейсом 0700.

Той ночью я улетел в Пекин. Город светился огнями. Когда самолет приземлился, меня захлестнули эмоции. Город Дин Лона стал теперь и моим. Городом моей мести и моего возрождения.

Я спустился по трапу самолета и вдохнул глоток сухого воздуха северного города. Стояла золотая осень. Яркие огни высветили лежащие на взлетно-посадочной полосе красные листья. Я протянул руки вперед и внезапно, как символу, вручил свою новую судьбу листку, аккуратно сорванному с клена, растущего у выхода. Я положил его в середину дневника в сумку. Однажды, когда я снова найду Суми, я отдам листок ей.

— Товарищ Шенто! — Встречавший солдат поприветствовал меня. Я тоже поздоровался с ним. — Пожалуйста, следуйте за мной.

Джип стоял неподалеку. Я взобрался на заднее сиденье. Солдат завязал мне глаза. Поездка проходила, как мне показалось, по бедным кварталам столицы. Я погрузился в звенящий шум тысячей велосипедных звонков, грохота автобусов, выкриков на старомодных диалектах, которые напомнили мне о деревенских базарах.

Мой острый нюх подсказал мне, что море и горы далеко. Машина медленно взобралась на холм, а потом опять спустилась, и мы оказались в тихом месте, где ничего не было слышно, кроме пения птиц. Мне не терпелось снять повязку и оглядеться. Но я был вынужден подождать до тех пор, пока меня не проводили в комнату, где сняли повязку. Мне приветливо улыбался бочкообразный офицер средних лет.

— Добро пожаловать, солдат. Меня зовут генерал By.

— Вы и есть тот мой спаситель, который пощадил меня на корабле? — Чувство глубокой благодарности захлестнуло меня, и я робко опустился перед ним на колени.

Он поднял меня:

— Вставайте, солдат. Мы будем говорить не о вашем прошлом, а о вашем будущем. Ваш путь к спасению и славе зависит от желания преданно служить вашему будущему покровителю.

— Я не разочарую вас, генерал.

— Надеюсь, что нет. Вы прибыли сюда с блестящими рекомендациями от преданного нам сержанта Ла. Есть какие-то соображения по поводу вашего пребывания здесь?

— Нет, генерал.

— Вы здесь, чтобы охранять председателя КНР. Вы готовы к такой ответственности?

У меня по спине побежали мурашки. Я не мог поверить своим ушам. Председатель! Человек, который уничтожил власть клана Лонов. Я отдал честь.

— Да, генерал!

Полковник Пекинского гарнизона специальных войск Паи был монахом-конфуцианцем. Я не знал, как его приветствовать: кланяться ему или отдавать честь. Полковник каждый день вставал в пять утра, а ложился спать ровно в девять. Он молился и медитировал, ел один в своей комнате вегетарианскую пищу, запах которой распространялся из его окон. Полковник называл себя холостяком, а не монахом, ибо слово «монах» было клеймом в коммунистической структуре. Он напоминал мне королевского евнуха из старинных династий.

Полковник был серьезным мужчиной с темными проницательными глазами. Когда он смотрел на меня, я чувствовал себя единственным человеком на земле. Его худощавое телосложение заставляло меня вспомнить о длинноногих голодных горных собаках, с которыми я сталкивался на ветреных горных тропинках. С обвисшим задом, высокими ушами и настороженными глазами, они постоянно находились в поисках добычи и остерегались хищников.

Полковник считался лучшим солдатом, но, к сожалению, неважным учителем. К подчиненным он испытывал враждебность, а высоким чинам пел дифирамбы. Он молча наблюдал за сутулыми фигурами новобранцев в мешковатой форме. Мы были лучшими в стране, выбранными из миллионов. Но лишь некоторые из нас станут его рабочими лошадками, на которых он может рассчитывать, чтобы обеспечить абсолютную безопасность его богу — председателю КНР. На третью ночь пятнадцать новобранцев из нашей сотни были отбракованы и отправлены туда, откуда они прибыли, после того как полковник устроил проверку в бараке и обнаружил беспорядочно разбросанную под кроватью обувь. За те лишние минуты, которые понадобятся, чтобы найти эту обувь в экстренной ситуации, главу государства могут похитить.

Следующие несколько недель оставшихся новобранцев проверяли, как лабораторных крыс: кровь, объем легких, выносливость, умение читать и знание различных диалектов. Все, что измерялось и проверялось, было в сфере его компетенции. Иногда монах мог сузить свои холодные глаза и сосредоточиться на человеке, а в следующий момент этого солдата дисквалифицировали. Полковник утверждал, что его внутренний голос подавал ему сигналы о намерениях человека, на которого он смотрит.

К концу третьего месяца нашего пребывания в Пекине полковник открыл бутылку превосходного пива «Тай» и обрызгал каждого.

— Теперь вы получили мое благословение. Сегодня я хочу, чтобы вы пошли в город и повеселились. Вы прошли все препятствия. Мои поздравления. Теперь идите и развлекайтесь. Каждый у себя под подушкой найдет кошелек, полный премиальных.

Пятьдесят один человек, прошедший все испытания, подскочил от восторга и бросился в бараки. Я пересчитал деньги, аккуратно сложенные в моем новом кожаном кошельке. Тысяча хрустящих новеньких юаней. Близился закат, и небо было окрашено красками, которые идеально сочетались с волнением этой ночи. В течение последних нескольких месяцев мы жили, как монахи. Тяжелая работа, напряжение, стресс наполняли наши дни, которые начинались на рассвете и заканчивались по приказу полковника обычно около полуночи. Это ночное веселье было долгожданным.

Ветеран войск специального назначения вызвался повести нас в самое злачное местечко в городе — клуб «Дикий цветок». Он посадил всех в автобус и стал сигналить мне, чтобы я присоединился к ним.

— Давай! — кричал он, в то время как другие улюлюкали и свистели.

Помахав им на прощание, я остался. В конце концов, я не чувствовал себя одиноким, потому что слишком долго был один. Я решил написать письмо Суми, а это, вероятно, была единственная свободная минутка перед моим назначением. Несколько других солдат тоже предпочли остаться. Интересно, они тоже думали о своих любимых?

Я сел за стол, набросал короткое, но емкое письмо, адресованное в общину, где находился сиротский приют. Насколько я знал, Суми думала, что я мертв. Я чувствовал необходимость увидеть ее как можно скорее. Мне невыносима была мысль о том, что она будет оплакивать меня всю оставшуюся жизнь или, что еще хуже, кто-то другой займет мое место в ее сердце. Где она сейчас? Остаток ночи я провел, размышляя о том дне, когда мы встретимся вновь. Как бы мне хотелось, чтобы это случилось как можно скорее.