Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в. - Екатерина Михайловна Болтунова

прямотой: «Пылкие патриоты видят в этом (в коронации. – Прим. авт.) снижение имперского достоинства… Разумные люди и настоящие друзья нашего государя ощущают важность… этого действа и молятся, чтобы оно обернулось установлением спокойствия и гармонии. Я же опасаюсь… и жалею всей душой Императора, так как я предвижу большие трудности…»[826] Дибичу вторил А. И. Нейтгард, выражавшийся в отношении коронации прямо и резко: «…все вообще является чем-то уродливым: черный двуглавый орел – отец белого одноглавого; они различны по природе и останутся таковыми»[827].

5.2. Эмоциональные нарративы: «Долг» и «благодарность»

Император убедил себя в необходимости коронации в Варшаве, но реализовать принятое решение оказалось для него делом нелегким. Это подтверждается тем, насколько противоречивым было поведение Николая во время пребывания в Польше. С одной стороны, император вел себя в столице Царства Польского крайне благожелательно – выражал интерес к польской истории, многократно упоминал храбрость польских войск, восхищался их превосходной выучкой, несколько раз, в знак расположения к жителям Варшавы, прошел по улицам города пешком и без охраны[828]. Современники прямо указывали, что во время пребывания в Варшаве Николай I «прилагал все усилия лично понравиться» полякам[829]. В этом он видел свой долг как императора.

С другой стороны, реконструируя действия Николая этого времени, можно заметить, что монарх испытывал серьезные психологические сложности и часто просто прятался от публики. Как уже упоминалось, достигнув Вильно во время поездки на коронацию, император начал отказываться от встреч с местными чиновниками и дворянскими представителями[830], а в церемониале коронации жителям города дозволялось «при проезде кортежа по улицам города опускать занавески в окнах»[831].

Некоторые польские авторы также оставили свидетельства, которые необходимо упомянуть в этой связи. Ю. Немцевич отметил в своих воспоминаниях, что во время произнесения коронационной клятвы император внезапно разрыдался и несколько минут не мог вымолвить ни слова[832]. Немцевич полагал, что поведение монарха было продиктовано тем, что он был глубоко тронут происходящим. Ю. Красинский, описывая церемониальное шествие от замка к собору Св. Яна, зафиксировал еще один знаковый эпизод – император и король то ли от усталости, то ли будучи расстроенным шел к костелу с большим трудом, его фактически внесли в собор члены свиты, а во время молитвы, которую совершил примас Воронич, Николай заплакал и долго не мог успокоиться[833].

Российские источники не показывают императора плачущим, но и здесь есть сведения, на которые имеет смысл обратить внимание. В. А. Жуковский, указывавший, что во время коронации все присутствующие и «внимавшие (молитве императора. – Прим. авт.) исполнены были благоговения и проливали слезы», рисует и сильное волнение Николая – во время молитвы «лицо его было оживлено чувством, и твердый голос его иногда прерывался от сильного движения душевного»[834]. Глава Третьего отделения А. Х. Бенкендорф в своих «Воспоминаниях» и вовсе не скрывает эмоциональные метания Николая I во время пребывания в Варшаве. Последний, по словам графа, принес клятву «от чистого сердца… с полной решимостью ее исполнить». При этом, как сообщает граф, Николай I испытывал «тягостные чувства». Рассуждая об эмоциональном состоянии монарха, Бенкендорф, пожалуй, нашел самое точное слово по отношению к тому, что ощущал император, – унижение[835].

Примечательно и сообщение о нездоровье монарха во время варшавских торжеств: «Отечественные записки» информировали своих читателей, что император рано покинул праздничный обед в день коронации и пропустил и «обеденный стол на другой же день… по случаю легкой простуды»[836]. Сложно сказать, насколько действительно больным был в эти дни император, однако косвенные свидетельства указывают на то, что император искал возможность для своего рода передышки. «Воспоминания» Бенкендорфа позволяют реконструировать произошедшее после того, как Николай, сказавшись больным, ушел с коронационного обеда. «Вернувшись в свои апартаменты во дворце, император послал за мной, – сообщает глава Третьего отделения. – Видя, что я взволнован, он не скрыл от меня, насколько его рыцарское сердце переполнено чувствами»[837]. Стоит обратить внимание и на серьезную болезнь, которая настигла Николая спустя несколько месяцев после коронации, в ноябре 1829 г.[838] Болезнь сопровождалась нервными припадками, и при дворе опасались за жизнь монарха. Очевидно, события первой половины года, война и коронация в итоге дали о себе знать.

При первой же возможности Николай I буквально сбежал из Царства Польского в Пруссию. Действия монарха в литературе чаще всего трактуются как прагматичное стремление совместить две поездки[839]. Однако если поместить произошедшее в контекст предшествующих событий, то картина окажется иной. Получив во время пребывания в Варшаве информацию о болезни своего тестя, прусского короля, Николай I принял внезапное решение сократить свое пребывание в столице Царства Польского и направиться в Берлин, где его визита не ждали. Бенкендорф так описывает действия монарха: «…император решил, что сам поедет в Берлин… он приказал мне никому не говорить об этих планах… Два дня спустя в полночь мы с императором сели в коляску, предшествуемые только одним фельдъегерем, которому было приказано готовить по дороге лошадей… Нас сопровождал только приехавший с императором в Варшаву граф Алексей Орлов. Ни на минуту не останавливаясь, мы через Калиш и Бреслау доехали до Грюнберга. Под моим именем император остановился в этом маленьком городе, чтобы дождаться приезда императрицы, которая должна была прибыть сюда этой ночью. В тот момент, когда карета императрицы остановилась у приготовленного для нее дома, ее августейший супруг открыл дверь и к великому изумлению всех многочисленных собравшихся здесь людей подал руку императрице и сердечно обнял ее»[840].

Историки справедливо отмечают, что в Германии Николай ощущал себя спокойно и комфортно. Он был рад оказаться «в близкой его сердцу атмосфере военного командования. И сам он был принят в Берлине… как родной»[841]. К тому же и с тестем, и с братом жены – принцем Вильгельмом (будущим германским императором Вильгельмом I) – у Николая установились прекрасные отношения. Во время этой поездки в Берлин монарх присутствовал на бракосочетании принца Вильгельма с принцессой Августой Саксен-Веймарской[842].

Личные реакции императора показывают, что свои действия в Варшаве он воспринимал как не соответствующие его собственным представлениям и установкам. Иными словами, внутреннее состояние Николая-человека не согласовывалось с эмоциональным режимом, который установил (и которому обязал себя следовать) Николай-император. Как же в таком случае монарх объяснял себе и своим приближенным необходимость пройти через подобный кризис, или, используя формулировки самого Николая I и А. Х. Бенкендорфа, для чего он преодолевал «отвращение», шел на «жертвы» и проходил через «унижение»? Какой отклик от своих подданных в