На повестке дня — Икар - Роберт Ладлэм

— Это было началом войны, Кендрик. Сторонам во время военных действий не возбраняется наносить противнику удары, несущие за собой неизбежные потери. Признаю, я выиграл то крайне важное для меня сражение. Ты убрался из страны на целых четыре года, а я за это время весьма преуспел. Это было бы невозможно, останься ты здесь. Ты или тот мерзкий еврей с длинным языком.

— Мэнни?.. Он постоянно говорил о тебе, предостерегал нас!

— Людей, которые слишком много говорят, я усмиряю с помощью чудовищно быстрого меча. Выражение образное, конечно, можешь понимать это как пулю в голове... Когда я услышал о тебе, я понял, что ты вернешься из-за той первой схватки пять лет назад. Ты пытался найти меня, устроил настоящую охоту, однако девять часов назад ситуация изменилась, Амаль Бахруди.

Эван вопросительно вскинул бровь.

— Среди советских есть люди, которые не прочь заиметь дополнительные доходы. Бахруди, этот евро-араб, был убит несколько дней назад в Восточном Берлине... Тут всплыло имя Кендрик. Погибший араб с голубыми глазами и чертами лица, выдающими в нем европейца, внезапно появляется в Маскате — задачка невероятная, составляющие, какие и вообразить трудно, однако вполне укладывающиеся в достаточно просто решаемое уравнение. Тебе наверняка помогли, ведь ты в таких делах не эксперт.

Эван пристально вглядывался в лицо Махди. Поразительное лицо, высокие скулы, горящие глаза, неотрывно сверлящие его взглядом.

— Твои глаза... — Эван тряхнул головой, пытаясь прийти в себя после действия отключившего его сознание препарата, введенного ему на улице. — Я где-то видел тебя раньше.

— Конечно, Эван, видел. Подумай. — Махди медленно снял с головы готру.

Тугие кольца темных волос Махди были чуть посеребрены сединой. Высокий лоб, темные дуги бровей — такое лицо нелегко забыть.

— Возможно, ты видел меня в иранском шатре? А может, на Среднем Западе, на складе оружия?

— Боже правый! — прошептал Кендрик: картина начала проясняться. — Мы встречались в Басре семь или восемь лет назад, ты говорил тогда, что озолотишь нас, если мы свернем свою деятельность. Еще ты говорил о намерениях некоторых кругов свергнуть шаха Ирана и что не желаешь строительства современного аэропорта в Ираке.

— Оно уже существует, настоящее исламское государство.

— Чушь! Ты наверняка качаешь нефть с их полей. И ты такой же приверженец ислама, как мой шотландский дед. Ты из Чикаго — там на военном складе мы встречались, и двадцать лет назад из Чикаго тебя вышвырнули, поскольку даже твои чернокожие избиратели не смогли больше слышать фашистскую чушь, которую ты нес. Ты обобрал их до нитки и сбежал сюда, чтобы засорять своими бредовыми идеями здешний народ и приумножать свои миллионы. Боже мой, Вайнграсс знал, кто ты такой, и посоветовал тебе заткнуться. Он назвал тебя слизняком, насколько я помню, и, если б ты тогда в Басре не убрался вовремя из шатра, он плеснул бы тебе в лицо соляной кислоты, чтобы сказать потом без сожаления, что уничтожил нациста!

— Вайнграсс был и остается — если он, конечно, жив — евреем, — спокойно проговорил Махди. — Он старался очернить меня по одной простой причине: зависть. Величия, к которому так стремился, он не достиг, а вот ко мне фортуна оказалась благосклонна. Евреи ненавидят тех, кто добивается большего успеха, чем они. Вот почему они вечно мутят воду.

— Кого ты пытаешься обмануть? Он назвал тебя вонючим черномазым, и к цвету твоей кожи это высказывание не имеет отношения, эль-Фальфа, или как ты там себя называешь. После Эр-Рияда, после той «исключительно важной» битвы, скольких еще ты убил?

— Я убиваю лишь тогда, когда речь идет о священной войне о чистоте расы, культуры или веры в этой части земного шара. — Губы Махди из Чикаго, штат Иллинойс, медленно сложились в холодную усмешку.

— Ты грязный лицемер! — выкрикнул Кендрик. Не в силах сдержать эмоции, он снова вскочил, руки, словно клешни, попытались вцепиться в безупречно белое одеяние убийцы-манипулятора. Но прикоснуться к нему не успел — его швырнули на пол и принялись пинать ногами, после поставили на колени, оттянули голову за волосы назад и прижали ему к горлу нож.

— Твои действия такие же жалкие, как и слова, — сказал Махди, поднимаясь из-за стола. — Мы строим королевство в этой части света, и парализованный Запад не сможет нам помешать. Мы натравливаем одни народы на другие, задействуя при этом силы, не поддающиеся контролю. Мы последовательно разделяем и завоевываем земли полностью без единого выстрела. И ты, Эван Кендрик, оказал нам неоценимую помощь. У нас есть фотографии, сделанные в аэропорту, когда ты прилетел из Омана, а также фотографии принадлежащего тебе оружия, поддельных документов и пояса с деньгами, в котором тысячи американских долларов. У нас имеются неопровержимые доказательства того, что ты, американский конгрессмен, пользуясь именем Амаля Бахруди, проник на территорию американского посольства в Маскате, где убил одного из вождей террористов Нассира, а позже и юного борца за свободу по имени Азрак — как раз в то время, когда наконец все должно было вот-вот благополучно завершиться по обоюдному соглашению. Являешься ли ты агентом своего жестокого государства? А как же может быть иначе? Так называемые демократы будут возмущены — неуклюжий воинственный гигант сделал это снова, рискуя своей жизнью.

— Ты... — Эван поднялся, стиснул руку, прижимающую к его горлу нож, и тряхнул головой. И получил очередной чудовищный удар, заставивший его растянуться на полу.

— Необходимые приготовления уже идут полным ходом, — продолжил Махди. — Завтра к утру все завершится — ускоренное твоими коварными действиями, которые станут достоянием общественности. Хаос и резня будут результатом операции, предпринятой нетерпеливыми, презренными американцами, до тех пор, пока не будет найдено решение — мое решение! Однако тебя, конгрессмен, все это уже не будет волновать. Ты будешь уничтожен, спасибо твоему правительству, которое не потерпит позорного провала. От тебя не останется ничего, ни единого напоминания. Завтра с первыми лучами солнца тебя посадят на самолет, привяжут к твоему туловищу освежеванную тушу свиньи и бросят в кишащие акулами территориальные воды Катара.

Глава 15

— Здесь никакой информации нет! — возмущенно проговорил Вайнграсс, перебирая бумаги, разложенные на столе в столовой одного бахрейнского чиновника, которого он знал во времена, когда «группа Кендрика» построила на одном из островов архипелага загородный гольф-клуб. — После всего того, что я для тебя сделал, Хасан, после всего, что ты с моей помощью получил, так-то ты платишь мне за добро?

— Надо подождать, скоро будут еще сведения. — Араб поглядывал по сторонам, изрядно нервничая из-за того, что слова Вайнграсса слышат все мужчины, находящиеся в гостиной его дома, расположенного на окраине города.

Вызванный среди ночи врач штопал и перевязывал Иакова, который наотрез отказался лечь, устроившись в глубоком кресле. Мужчина по имени Хасан взглянул на него и, желая сменить тему, сказал:

— Юноша неважно выглядит, Мэнни.

— Попал в драку, что я могу на это сказать? Кто-то пытался украсть его роликовые коньки. Что за информацию ты надеешься получить и когда? Мне нужны имена людей, управляющие всеми этими компаниями.

— Ты их получишь. Не так-то легко убедить министра по делам промышленного развития покинуть дом в два часа ночи и отправиться в свой офис с тем, чтобы совершить противозаконный акт.

— Промышленность и развитие — странно слышать эти два слова вместе, особенно здесь, в Бахрейне.

— Бумаги секретные!

— Обычная для Бахрейна бюрократия.

— Это не так, Мэнни!

— Ах, оставь и дай мне виски.

— Да, мой старый друг, ты неисправим.

— Расскажите мне обо всем поподробнее. — Серый покинул гостиную и присоединился к ним.

Он названивал по телефону каждые пятнадцать минут, с разрешения хозяина, разумеется.

— Могу я предложить вам что-нибудь, джентльмены? — спросил Хасан своих гостей, останавливаясь в арке, соединяющей гостиную и кухню.

— Кофе с кардамоном будет более чем достаточно, — попросил Бен-Ами. — К тому же это очень вкусно.

— Есть и спиртные напитки, как вы поняли со слов мистера Вайнграсса. В этом доме свято чтут религиозные традиции, однако мы с уважением относимся и к убеждениям других людей.

— Не могли бы вы записать эти слова? — попросил, усмехнувшись, Черный. — Я бы отдал жене и сказал, что вы мулла. Для того чтобы съесть яичницу с беконом, мне приходится ехать на другой конец города.

— Спасибо, мы не хотим спиртного, мистер Хасан, — добавил Серый, хлопнув Черного по колену. — Если повезет, нам сегодня придется поработать.

— А мне, если повезет, не отрежут руки, — тихо произнес араб и вернулся на кухню. Он остановился, услышав звонок в дверь. Это прибыл человек, которого он ждал, с информацией.