Армагеддон был вчера - Генри Олди

He выйдет. Четырех недель у меня не будет, не будет даже получаса. Доклад уже послан, экран тускло светится. Хорошо, что сегодня очередь Девятого. По крайней мере, не придется ругаться.

Все! Экран. Пора! Почему они молчат? Ладно, сама…

«Здесь сотрудник Стрела. Ответьте!»

Сейчас Девятый усмехнется, положит на клавиатуру свои длинные пальцы. Мне всегда почему-то казалось, что они у него именно такие. Как у пианиста.

«Здесь Пятый. Слушаю вас, сотрудник Стрела. Только покороче!»

Опаньки!

Сквозь растерянность, злость, обиду я все же успела ощутить некоторое изумление. Что это там у боссов? Раньше такого не было!

«Попала в сложную ситуацию. Жду совета».

Вот так. Покороче. Без эмоций.

Строчки ушли в неведомую даль, в ответ поползли другие.

«На ваш экстренный № 256. Категорически запрещаю всякую самодеятельность! Планом „Покров“ не заниматься. Повторяю: не заниматься. Бажанова оставьте в покое. Выполняйте задание. Ваше сегодняшнее поведение считаю недопустимым!»

«Поведение» — это когда я вместе с мэром и Бажановым вышла к толпе? Но ведь иначе лопатки пошли бы в дело! Вместе с палашами.

«Вы привлекли к себе излишнее внимание, чем поставили под удар всю операцию! В дальнейшем — категорически запрещаю подобное!»

Внимание? Пожалуй, да. И Никанор Семенович благодарил, и Ревенко с бутылкой бегал. Где они такие хорошие были, когда толпа на щиты поперла? А в общем, Пятый в своем репертуаре.

«Теперь важное. Нужный вам специалист прибывает завтра киевским поездом в 11.40. Вагон третий, место пятое. Специалиста зовут Волков Игорь Дмитриевич. Высылаю фотографию».

Завтра? Просила, просила чуть ли не год… Видать, и вправду жарко стало. Ну-с, Игорь Дмитриевич, каков ты?

На экране появился белый четырехугольник, по нему поползли пятна, обозначились контуры…

Есть! В голове уже сам собой составлялся словесный портрет (лицо овальное, подбородок средний, с ямочкой…), а я глядела в незнакомое лицо, пытаясь понять, кого мне Бог и начальство прислали. Пять лет работала одна — не шутка. Вроде ничего. Симпатичное лицо. И улыбка приятная. Сколько тебе лет, Игорек? Двадцать пять? — если, конечно, фото не старое.

Полюбоваться напарником мне не дали. Снова строчки — сердитые, даже злые.

«Категорически запрещается вступать со специалистом в любые разговоры, не относящиеся к работе, сообщать подробности своей биографии, свое агентурное имя, номер и суть задания. Как поняли?»

Обидно даже! Он что, меня за малолетку принимает?

«Сотрудник Стрела все поняла правильно».

Ладно, рычи! А интересно, почему нельзя заниматься «Покровом»? Уж не сидит ли рядышком кто-то еще? Сидит, дискетку в компьютер вставляет… Давно подозревала, давно!

Пятый уже успел попрощаться, экран погас, а я все сидела в кресле, слегка постукивая пальцами по мертвой клавиатуре. «Поняла правильно… поняла правильно…»

Ладно, будем считать, что поняла.

Четверг, девятнадцатое февраля

Мадам Очковая и ее Капустник * Специалист по кризисным культам * Добрые друзья старшего сержанта Петрова * Падай, дура!

1

С работы следовало удрать, причем не позже половины одиннадцатого. Спешить я не люблю, особенно в подобных делах. Бог весть, вдруг какому-то любопытному захочется проехаться вслед за старшим следователем Гизело на Южный вокзал? Горят на мелочах — это даже не азбука, это палочки для счета.

Проще всего зайти к начальству, предварительно понюхав лука, и, глядя на оное начальство честными покрасневшими глазами, доложить о временной нетрудоспособности. Проще, но не правильней. Есть метод получше — так осточертеть всем, что твое исчезновение будет воспринято как дар Божий. Посему с первыми петухами я заглянула в кабинет к мрачному недопохмеленному Ревенко, затем нашумела у экспертов, забежала в архив. Следующим на очереди был лично Никанор Семенович, но у самой приемной меня перехватили. Оказывается, пока я накручивала круги по коридорам, меня искали. Точнее, искал.

Дуб, понятно, кто же еще?

Если прошлый раз стол следователя Изюмского украшала одинокая бутылка коньяка, то теперь впору было перекреститься. Половину стола занимала голая женщина с призывно раскрытым ртом и заброшенными на плечи ногами. Дуба могло извинить лишь одно: дама при ближайшем рассмотрении оказалась резиновой и надувной. А вокруг дивным натюрмортом располагались цветные фотографии — тоже с дамами, но уже настоящими, яркие обложки журналов и что-то еще, не очень понятное, но явно паскудное. Сам дуб восседал в кресле, скрытый резиновыми прелестями своей новой подруги, и старательно изучал толстую тетрадь в черной клеенчатой обложке.

— Пигмалионизм или фетишизм? — поинтересовалась я вместо «здрасьте».

Господин Изюмский только вздохнул, и весь его вид мне сразу крайне не понравился.

— Ладно, докладывайте!

Докладывать ему не хотелось. Даже поднимался дуб с таким видом, будто его не поливали минимум год.

— Очковая, — наконец выдал он, кивая на стол. Похоже, он имел в виду резиновую даму. Или просто рассчитывал на мою догадливость. Но я предпочла промолчать.

— Упустили! — вновь вздохнул племянничек и не выдержал: — Блин, сука верченая, из-под носа!..

Итак, из-под носа. Вскоре я выяснила, что Очковая, то есть Калиновская Любовь Васильевна, тридцати пяти лет, полька, временно не работающая, умудрилась исчезнуть из квартиры за пять минут до появления опергруппы. На плите как раз выкипел кофе. В спешке она оставила не только пачку патронов, аналогичных изъятым у гей-гражданина Кондратюка, но и все те сокровища, что ныне красовались передо мной.

— Блядина она! — резюмировал дуб. — Вот, погляди!

Он наобум порылся в пачке цветных фотографий и протянул мне. Первый же взгляд показал, что мой собеседник во многом прав.

— Видала? Старая, сука, а туда же! Бордельеро на хазе устроила! Голубятню! Мальчиков ей подавай, собачек! Блядина!

Судя по фотографиям, не одних собачек. Кентавров тоже. Отсутствием воображения мадам Очковая явно не страдала. По поводу «старой суки» я решила не заострять. Всего на год меня старше… Эх, клещи бы сюда, да за язычок кой-кого!

— Ведь чего она Очковая, Эра Игнатьевна? Она же их трахала! Пидоров этих! То есть которые лица… Во!

Изюмский сморщился и поднял со стола нечто. Н-да! Слыхивать приходилось, а вот видать — еще нет.

— Этот, как его, блин? Фаллоимитатор. Она у них, у пидоров, самая модная телка была! То есть даже не телка…