Секрет Коко - Ниам Грин

Стоит полнейшая тишина: мы обе размышляем о том, каким невыносимым было существование Тэтти после столь тяжелой утраты и несчастной любви.

— А как же сумочка? — спрашиваю я.

— Она никогда с ней не расставалась. О потерянном сыне ей напоминала лишь «Шанель» и это письмо — о сыне и, должно быть, о его отце. Думаю, она продолжала любить его, несмотря ни на что. В ее глазах он был самым лучшим. Он был любовью всей ее жизни. Думаю, именно поэтому она так и не вышла замуж.

— Вы с ней были очень близки, да? — Я вижу, с какой любовью Бонни отзывается о Тэтти, ее теплые чувства звучат в каждом слове.

— Очень. Я всем ей обязана. Вот так легко и просто.

— В каком смысле обязаны?

— Тэтти помогла мне, когда я забеременела при ничуть не лучших обстоятельствах. Она поддерживала меня в горе и в радости, помогала всем, чем могла, после того как мой ни на что не годный молодой человек бросил меня в беде. Не будь со мной Тэтти… кто знает, чем бы для меня все закончилось.

— Так она взяла вас под свое крылышко?

— Да. Она не могла допустить, чтобы со мной произошло то же самое, что и с ней, чтобы я тоже потеряла своего малыша.

— А такое могло случиться?

— Я тогда совсем растерялась. Не знала, что делать, куда идти. А Тэтти стала мне опорой. Времена сильно изменились с тех пор, как ее разлучили с Дюком, но матери-одиночки по-прежнему считались вне закона, даже в Лондоне. Если бы она не нашла нас, кто знает, где бы я была сейчас. Она настояла на том, чтобы мы пожили у нее до тех пор, пока не встанем на ноги. У Тэтти у самой не было ни гроша за душой, но она готова была разделить с нами последний кусок хлеба.

Я тут же вспоминаю слова Мэри Мур о Тэтти: о том, как та реагировала на ее заботу. Неудивительно, что она завещала все свои средства благотворительной организации: она просто была из тех, кто готов все отдать на благое дело.

— Похоже, она была вам настоящей подругой.

— Ближе ее у меня никого не было. Мы поддерживали связь годами. Уже незадолго до ее смерти я собиралась приехать к ней в гости, но она запретила. В конце концов я сложила два и два — она просто не хотела меня видеть. Мне пришлось принять ее выбор, хотя это и было очень тяжело, скрывать не буду.

— Ее сиделка сказала, что Тэтти запретила всем приходить на ее похороны.

Бонни кивает:

— О ее кончине я и вовсе узнала спустя несколько недель. Я чувствовала себя ужасно, корила за то, что не была с ней рядом. Но она сама так захотела, я все понимаю. Точно так же я уважаю ее решение выставить все свое имущество на аукцион. Это было разумно с ее стороны. Наследников у нее не было, кому еще ей было все это оставлять?

— Как вы думаете, Бонни, она все же была счастлива? — спрашиваю я. Мне не хочется верить, что Тэтти всю оставшуюся жизнь провела, оплакивая сына, которого ей так и не довелось узнать.

Повисает долгая пауза, но затем Бонни отвечает:

— Она научилась жить с этим. Как я уже сказала, с родителями она так и не помирилась, но ей всегда казалось, что их наследство — это своего рода компенсация. Потому жила она довольно богато. Тэтти умела обращаться с деньгами, а потому вкладывала их очень осторожно. На вырученную сумму она и прожила последние годы своей жизни. Тэтти знала и хорошие времена — она любила музыку. У нее были толпы поклонников. Думаю, она была счастлива по-своему, но ничто не могло заполнить пустоту в ее сердце. Разлука с Дюком оставила неизгладимый след в ее судьбе.

— Она пыталась отыскать его? — спрашиваю я.

— Знаю, у нее были такие мысли. После бокала-другого она частенько заговаривала о том, что пойдет к монахиням, заставит их рассказать что-нибудь о сыне. Но она так этого и не сделала. Думаю, подсознательно она не хотела вмешиваться в его жизнь — ведь мы даже не знаем, рассказали ли Дюку о его родной матери. Но она ждала, надеялась на то, что он сам сделает первый шаг…

— Интересно, где он сейчас. И знает ли вообще, что его усыновили.

— Как знать… — пожимает она плечами. — Он может быть где угодно. Слишком поздно уже пытаться что-то делать.

— Но можно же узнать о нем хоть что-нибудь, — предлагаю я. — Должен быть какой-то способ. Вы ничего такого не припоминаете?

Она стряхивает длинный столбик пепла со своей сигареты, аккуратно постукивая ею о край пепельницы.

— Тот дом матери и ребенка работал при обители святого Иуды, это я точно помню. Кажется, это где-то в Уэстмите. Дюк родился десятого ноября 1956 года. В дате я тоже уверена.

— Интересно, получится ли, зная это…

— Что? Разыскать его? — Глаза Бонни широко раскрываются от удивления.

— Возможно, — отвечаю я. — Как вы думаете, стоит мне попытаться это сделать?

Я отчаянно хочу услышать ее мнение. У меня уже есть необходимая информация, но я понятия не имею, что делать дальше. Бонни была одной из самых близких подруг Тэтти, так что она должна знать, чего хотела бы от меня хозяйка сумочки от «Шанель». Пускай она подскажет мне, как поступить с письмом, столь значимым для ее благодетельницы.

— Сложно сказать, Коко, — грустно отвечает мне она. — Хотела бы я знать правильный ответ на этот вопрос, но, к сожалению, реальная жизнь — совсем не такая, как на сцене. Все намного сложнее. И не у каждой истории должен быть конец.

— Но у вас же наверняка есть какие-то мысли по этому поводу. Дайте мне совет, Бонни, пожалуйста, — я почти умоляю ее, не в силах больше сдерживаться. Мне нужен толчок, нужна хотя бы какая-то подсказка.

Она внимательно смотрит мне прямо в глаза.

— Вы сказали, что эта находка — своего рода послание от вашей матери. Ведь так?

— Так, — киваю я. — Она всегда хотела, чтобы у меня была такая сумочка, мы ведь с ней в какой-то мере тезки.

— А как вы думаете, что пытается сказать вам мама? — спрашивает она. — Чего она хотела добиться, посылая вам эту сумочку?

— Даже не знаю, — честно отвечаю я.

— Думаю, вам обязательно нужно в этом разобраться, — по-доброму усмехается мне она.

И прежде, чем я успеваю попросить Бонни о помощи, та молодая женщина, которую я видела вчера с ней в вестибюле и которая журила ее за курение в гримерной, снова появляется на пороге комнаты. Она явно узнает меня, но делает вид, будто меня не существует.

— Сколько мне раз еще тебе повторять? Здесь нельзя курить, мама!

Мама? Так эта женщина — дочка Бонни?

— Да бога ради, — упрямится она. — Это же даже не настоящие сигареты.

— Потом объяснишь это своему здоровью, — резко отвечает ее дочь и выходит из гримерки.

— Ох уж эти дети, — закатывает глаза Бонни. — Думают, что все знают.