Вихрь преисподней - Глеб Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Подействовала встреча с привидением? – проговорил Не-Маркетинг, тут же пожалев о заданном вопросе.
Молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист вздрогнул, потом опустил глаза и медленно отвернулся, потом опять повернул голову к Не-Маркетингу, без всякой связи с предыдущим проговорил:
– Говорят, что в этом исламском терроре есть что-то такое, что может переменить мир. Но нет, я в это не верю. Коран – это лишь подражание Торе, это книга, которая существует лишь на время, срок действия её ограничен. Она не будет вечной, потому что в ней не содержится никакой вечной мудрости. Я в этом просто уверен. В православии я ценю прежде всего обряд, не более. Но и не менее... Подчеркиваю: но и не менее, и это очень важно! И лишь древние книги иудеев кажутся мне по-настоящему важными. Как говорится, все новое – там. Там – истинная новизна и истинно новое. После Торы и Ветхого Завета, все, что было в словах новых Пророков хорошего, не было новым, а то, что было новым, то не было хорошим. Так сказать, говоря пушкинскими словами, собрание старых басен и новых глупостей.
Тем временем, знакомый незнакомец тоже успел наткнуться взглядом на молодого чрезвычайно нарядно одетого журналиста, но тут же с исказившимся лицом отвернулся.
Не-Маркетинг, который этого не заметил, проговорил, показывая журналисту на знакомого незнакомца:
– Вон стоит ваш знакомый, ваш недруг. Хотя, впрочем, что же ссорится... А знаете ли вы чрезвычайно интересную подробность? Уверен, что она вам покажется замечательной даже и с журналистской точки зрения. Я бы даже осмелился посоветовать вам сделать какой-нибудь журналистский материал об этом...
Молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист недоуменно посмотрел на Не-Маркетинга.
– Дед этого молодого человека объявил себя Провозвестником Пророка нового бога... – продолжал Не-Маркетинг.
Неожиданно для самого себя Не-Маркетинг вдруг явственно увидел перед собой старика-фотографа: его вытаращенные глаза, услышал, точно доносившиеся издалека, слова про неандертальцев, про то, как осветятся смыслом глаза дебилов, – старик вдруг возник перед ним, как живой, как будто он, и в самом деле, каким-то образом неожиданно оказался в церкви. Не-Маркетинг застыл; из оцепенения его вывела речь молодого чрезвычайно нарядно одетого журналиста:
– Да, я знаю... Знаю. Я встречался с этим Провозвестником. Кстати говоря, я потом долго думал обо всём этом...
На них уже начали коситься прихожане храма, молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист говорил теперь достаточно громко, так что стоявшие поблизости люди могли легко расслышать каждое из сказанных им слов.
– О чём? – переспросил Не-Маркетинг.
– О том, что он мне наговорил: о меняющемся мире, о террористах, которые обуяны некой идеей, о силе этой идеи. О том, что появится новый пророк, который затмит своим влиянием предыдущих пророков.
– И что же вы думаете?..
– Я думаю, что всё это чушь! Всё это, на самом деле, полная чушь! Кроме полной чуши больше ничего нет. Мир не изменится так быстро, как вы думаете. Ничего нового в нем не произойдет. Он по-прежнему станет оставаться глупым и нудным миром, в котором ничего не происходит, и которому всё время нужно одно и то же. Ничего не произойдет.
– А вдруг, он все-таки прав? – неожиданно для самого себя проговорил Не-Маркетинг.
– Вам нравится здесь? – спросил Не-Маркетинга чрезвычайно нарядно одетый журналист, показывая рукой на расписанные фресками церковные своды, на горевшие в полусумраке ряды свечей, на золото окладов, на множество прихожан, всё ещё теснившихся у алтаря. Не-Маркетингу подумалось, что молодой журналист совсем не слушает его. Не дожидаясь ответа Пенза продолжал:
– Какого нового пророка вы сможете поставить на это место? Куда вы денете всю эту двухтысячелетнюю традицию? Если новый пророк будет призывать к покорности новому богу, то первым делом ему понадобится навсегда уничтожить культ своего предшественника. Не сдать этот культ в музей, как это сделали Советы, не ограничить, но уничтожить полностью, тотально, так, чтобы по возможности не осталось и самого маленького следа. Неужели у кого-нибудь поднимется рука уничтожить всё это?! Неужели что-нибудь будет настолько сильно, что сможет полностью и без остатка заместить это в душах людей?! А как же книги, искусство, как же всё то, что возникло и вертится только вокруг этого?! Неужели люди допустят уничтожения всего этого?! Нет, я в это ни за что и никогда не поверю! Не будет никакого пророка нового бога. И ничего такого, пророческого, не будет. Ничего, – мрачно и угрюмо проговорил он.
Те из церковных прихожан, кто прислушивался к разговору, происходившему между Не-Маркетингом и чрезвычайно нарядно одетым журналистом, начали переглядываться между собой, то и дело уставляясь на журналиста пристально и с неодобрительным выражением на лице. Трудно сказать, чем он особенно сильно задел их чувства: толи слишком громким голосом, которым он говорил, толи своими речами, толи и тем и другим вместе... Толи они ещё и домысливали, и придавали некоторые особенно оскорбительные для себя оттенки словам молодого журналиста. Кажется, на Не-Маркетинга они в эти мгновения смотрели меньше. Но он и говорил тише! Хотя разговор про нового пророка нового бога начал именно он.
– Да, точно, ничего такого пророческого не будет, и быть не может! – тут же согласился с молодым, чрезвычайно нарядно одетым журналистом Не-Маркетинг. В этот момент он почувствовал, что знакомый незнакомец тянет его за рукав, понуждая выйти из храма, настолько, видимо, общество журналиста ему не нравилось. Однако, Не-Маркетинг почему-то тянущей руке знакомого незнакомца в этот момент не подчинился.
Меж тем, Пенза, который, к слову сказать, не обращал на внука фотографа совершенно никакого внимания, продолжал говорить, теперь уже совсем не приглушая голоса и не смущаясь тем, что его внимательно слушают многие из тех, что были в этот момент в церкви. Надо сказать, что на удачу молодого журналиста, рядом с ним не стояло ни одной из тех богомольных старух или скромно одетых женщин в платках, которые обычно истово крестились во время службы у самого алтаря. Напротив, рядом с ним случайно подобрался народ по-преимуществу более терпимый и мягкий, – много молодых мужчин и женщин, вероятно, оказывавшихся в церкви лишь от случая к случаю. Впрочем, из тех что стояли поодаль, ближе к батюшке, кое-какие уже начали бросать взгляды на Пензу. Да и потом, под темными церковными сводами уже началось некоторое хождение – кто собирался поставить свечу, кто пробирался к выходу, кто к конторке, так что люди возле говорившего журналиста стали меняться.
– Двухтысячелетняя традиция! Что может появиться на замену?! Что вы создадите со своим новым пророком? Что нового, я вас спрашиваю, вы создадите со своим новым пророком? Как вы создадите что-то новое? Неужели кто-нибудь будет способен сотворить нечто подобное тому месту, в котором мы сейчас с вами находимся, нечто подобное этой церкви и этой службе, которую мы только что отстояли?! – молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист неожиданно разволновался, глаза его блестели в церковном полумраке, и свет сотен свечей отражался в них, и волосы его растрепались.
Теперь люди в церкви стали обращать на них уж очень пристальное внимание. Неожиданно, Не-Маркетинг поймал на себе ненавидящий взгляд какой-то старухи, которая с огромным трудом поднималась с четверенек, но никак не могла этого сделать, она искала рукой опору, за которую можно бы было ухватиться, чтобы подняться наконец, и непрерывно смотрела... пристально смотрела, с ненавистью смотрела на Не-Маркетинга. Необъяснимый, иррациональный ужас обуял его, словно этот взгляд был способен испепелять тех, на кого он был направлен; еще немного, и Не-Маркетинг, подобно внуку фотографа в недавней истории, кинулся бы наутек, едва ли не закричав при этом от страха, но старуха отвернулась, и он тут же подумал, что, может быть, она и не на него-то вовсе смотрела, что ему показалось, померещилось, но он всё же сделал трусливую попытку переменить тему разговора, хоть чуть-чуть направить его в другое русло, прочь от темы нового пророка, чтобы не смотрели на них такими странными, словно застывшими взглядами церковные прихожане:
– А терроризм? Терроризм, исламский терроризм – о нём вы много думали? Вы сказали, что вы тоже думали о террористах, о терроризме! – проговорил он даже через-чур громко, зачем-то хватая молодого чрезвычайно нарядно одетого журналиста за руку.
– О нём я, конечно, тоже думал очень много, – неожиданно медленно, раздумчиво после так всклокотавшего в нем только что возбуждения, ответил журналист Пенза. – Вернее даже, с него начались мои раздумья, он был поводом для того, чтобы я начал размышлять... Эти самоубийцы... – ещё несколько прихожан в добавление к тем, которые и без того уже совершенно откровенно слушали разговор Не-Маркетинга и Пензы, повернулись к ним, выказывая явный интерес к тому, что говорил молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист. – Я вот что думал... Разве вы можете представить себе человека, который долго-долго учился, который является истинным и законченным интеллектуалом, который потом взял вдруг и сделался самоубийцей, живой бомбой? Наверное, такое трудно себе представить... В такое отчего-то не верится. Зато не очень образованного, но очень впечатлительного, в общем-то хорошего и способного к глубокому чувству человека таким самоубийцей можно представить. Но за его спиной обязательно должен стоять наш первый интеллектуал, который сам-то никогда самоубийцей не станет... И значит это уже заговор, манипуляция, ложь. Потому что если бы это не была ложь, то почему же наш первый (интеллектуал) сам не стал самоубийцей? То же самое мне видится и в истории с этим... – проговорил чрезвычайно нарядно одетый журналист и святотатственно показал рукой на образ Спасителя, который был запечатлен на стене храма, как раз рядом с тем местом, на котором они стояли.