Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади - Борис Николаевич Тихомиров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дом Армянской церкви. Фотография XIX в.
Пора, однако, вернуться к Достоевскому. И последний штрих в перечне достоинств кондитерских Невского проспекта — «всякого рода афиши и объявления» — дает нам для этого удобный повод. Главной литературной новостью, о которой говорил весь Петербург в начале 1846 г., явился выход в свет «Петербургского сборника», изданного Николаем Некрасовым. Его ждали с нетерпением. Под одной обложкой здесь были собраны повести, рассказы, очерки, стихи и поэмы литераторов нового направления, которое вскоре получит название «натуральная школа». Вождем этого направления был пользовавшийся исключительной популярностью критик «Отечественных записок» Виссарион Белинский. Но с особым нетерпением публика жаждала прочитать роман «Бедные люди» никому не известного писателя Достоевского, которого еще с прошлого года столичная молва именовала не иначе, как «новым Гоголем».
«Петербургский сборник» появился в продаже в начале 20-х чисел января 1846 г. Ажиотаж вокруг него был невероятный. В первые же дни было продано «больше 200 экземпляров»[312] — по тем временам успех чрезвычайный. Критика сразу же разделилась на два лагеря. Во главе одного стояли «Отечественные записки» Андрея Краевского, во главе другого — «Северная пчела» Фаддея Булгарина и Николая Греча. Бурному восторгу первых противостояли кислый скепсис и язвительная ирония вторых. Больше всего споров было о романе «Бедные люди», 1 апреля 1846 г. Достоевский сообщал в письме брату Михаилу: «В 2 месяца обо мне, по моему счету, было говорено около 35 раз в различных изданиях. В иных хвала до небес, в других с исключениями, а в третьих руготня напропалую».
Судя по газетным объявлениям, «Петербургский сборник» продавался едва ли не во всех книжных магазинах Невского проспекта, торгующих русскими книгами, — у Юнгмейстера, Ратькова, Ольхина… А что же кондитерская Излера? Это особый сюжет.
1 марта 1846 г. на страницах «Северной пчелы» Булгарина и Греча можно было прочесть: «На Невском проспекте в многолюдной кондитерской Излера всенародно вывешено великолепно-картинное объявление о „Петербургском сборнике“. На вершине сего отлично расписанного яркими цветами объявления, по сторонам какого-то бюста, красуются, спиною друг к другу, большие фигуры „Макара Алексеевича Девушкина“ и „Варвары Алексеевны Доброселовой“, героя и героини романа г. Достоевского „Бедные люди“. Один пишет на коленах, другая читает письма, услаждавшие их горести. Нет сомнения, что, подвигнутый этим картинным объявлением, „Петербургский сборник“ воспользуется успехом, отнятым у него покамест завистию и несправедливостию»[313].
Оставим без внимания финальное злопыхательство обозревателя «желтой газеты». Отметим другое: упомянутая Л. В. Брандтом афиша, вывешенная в кондитерской Излера, нарисованная, как полагают, художником П. П. Соколовым, — это, бесспорно, первая иллюстрация к произведениям Достоевского. Уж не она ли, претерпев разнообразные метаморфозы, через тридцать с лишним лет отозвалась в известном «анекдотике» о бордюрчике или кайме, которыми автор «Бедных людей» будто бы требовал обвести в «Петербургском сборнике» свое первое произведение? «Анекдотик» этот, имевший хождение в литературных кругах и ранее, был печатно пущен в свет в 1880 г. П. В. Анненковым на страницах публиковавшихся в «Вестнике Европы» воспоминаний «Замечательное десятилетие».[314] Однако автором сплетни, судя по всему, был не кто иной, как И. С. Тургенев, чья повесть «Три портрета» также была напечатана в «Петербургском сборнике» 1846 г. Что же двигало маститым писателем? Похоже, что так и не прошедшая с годами литераторская ревность к феноменальному успеху первого романа Достоевского, как бы «заслонившего», «затмившего» собою произведения всех других участников «Петербургского сборника». И действительно, каково было молодому Тургеневу, также нередко захаживавшему в кондитерскую Излера, рассматривать вывешенную там афишу, на которой его повесть — тоже, надо признать, весьма замечательная — была лишь упомянута в общем перечне содержания, а искусно выписанные художником герои «Бедных людей», привлекая всеобщее внимание, занимали большую часть этого, по слову Брандта, «картинного объявления»!
Кондитерская Излера должна быть упомянута в связи и со вторым произведением Достоевского — «петербургской поэмой» «Двойник». Ее главный герой господин Голядкин-старший (так его именует автор в отличие от господина Голядкина-младшего — точной, но «незаконной» копии господина Голядкина-старшего) не раз заглядывает в разные съестно-выпивательные заведения. Так, например, пробегая однажды по Невскому проспекту и столкнувшись «с каким-то прохожим так ловко и плотно, что только искры посыпались», он в тот же миг «почувствовал вдруг щипки и щелчки по желудку». Нимало не мешкая, «вбежал он вверх по лестнице в ресторан перехватить что-нибудь поскорее». «В ярко освещенной комнате, у прилавка, на котором лежала разнообразная груда всего того, что потребляется на закуску людьми порядочными, стояла довольно густая толпа посетителей. Конторщик едва успевал наливать, отпускать, сдавать и принимать деньги». Поскольку в заведении «было все дорогонько», Яков Петрович ограничился лишь одним «пирожком расстегайчиком». Но когда он попытался расплатиться гривенничком, конторщик «процедил сквозь зубы»:
«— С вас рубль десять копеек…»
«Господин Голядкин порядочно изумился.
— Вы мне говорите?.. Я… я, кажется, взял один пирожок.
— Одиннадцать взяли, — с уверенностью возразил конторщик.
— Вы… сколько мне кажется… вы, кажется, ошибаетесь… Я, право, кажется, взял один пирожок.
— Я считал; вы взяли одиннадцать штук. Когда взяли, так нужно платить; у нас даром ничего не дают.
Господин Голядкин был ошеломлен».
Господин Голядкин. Иллюстрация О. Маркиной к повести «Двойник». 1989
Как догадался господин Голядкин-старший, это, конечно же, были плутни и козни господина Голядкина-младшего, которого он тут же и увидел неподалеку, «в дверях в соседнюю комнату», «которые, между прочим, герой наш принимал доселе за зеркало». «Другой господин Голядкин находился, по-видимому, в превосходном расположении духа. Он улыбался господину Голядкину первому, кивал ему головою, подмигивал глазками <…>. В руках его был последний кусок десятого расстегая, который он, в глазах же господина Голядкина, отправил в свой рот, чмокнув от удовольствия и чуть не проговаривая, что, дескать, хороши на чужой счет расстегайчики!»[315]
Ничего не оставалось делать. «Господин Голядкин бросил рубль серебром так, как будто бы об него все пальцы обжег, и, не замечая значительно-наглой
