Вор крупного калибра - Валерий Георгиевич Шарапов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я вас понял, – заверил Акимов, – скажите, а с тем, который Андрей, я могу поговорить?
– Можете, пять минут и строго в моем присутствии. У него все-таки кровопотеря, низкое давление… и вообще, пусть и бывалые ребята, все-таки дети… так, товарищ Сергей Павлович, – Маргарита Вильгельмовна прошила опера взглядом, – мы с вами об одном говорим, а именно о разговоре? Имейте в виду, допрашивать не позволю.
– Именно поговорить и ничего более, – твердо заверил Акимов.
…Неразлучные приятели занимали одну палату – просто свободных коек было немного. Анчутка еще не пришел в себя от наркоза, к его кровати присела Маргарита Вильгельмовна.
Пельмень был в сознании, до такой степени ясном, что при виде Акимова попытался сделать вид, что это не он. В целом это было нетрудно: таким чистым и отмытым его мало кто видел.
– У нас с тобой пять минут, – сразу сообщил Сергей, – поэтому не вздумай крутить. Кто в вас стрелял?
– Минхерц, – проговорил Пельмень, понизив голос.
– Кто?! – переспросил Акимов. – Мин… кто?
– Минхерц, – повторил он.
– Это имя или фамилия?
– Не знаю.
– Ладно. Как это случилось?
– Мы шли вдоль железной дороги до переезда, остановились, пошел товарняк, Минхерц догнал, уцепился за поручень… я крикнул Анчутке… Яшке то есть… «Ложись!», и сам упал. Он выстрелил два раза.
– Стоп-стоп. Ты ничего не путаешь? Вспрыгнул на подножку, выстрелил два раза – и оба раза попал?
– Еще как, – сморщился Пельмень, дотрагиваясь до простреленного плеча. – Если бы не упали, то каюк бы обоим.
– Это вы с ним по дачам лазали? – в лоб спросил Акимов.
– Каким дачам? – немедленно открестился Пельмень.
– Ну сейчас-то чего бояться? – попытался снова опер. – Вы в больнице, в безопасности.
– По мне, гражданин начальник, лучше лишний раз промолчать. Вот мы не промолчали…
– И что?
Маргарита Вильгельмовна постучала пальцами по тумбочке:
– Сергей Павлович, время истекло. И, если вы не торопитесь, пройдемте в ординаторскую.
Они вышли в коридор и отправились в сторону указанного помещения.
– Минуточку. Пожарский, ты куда собрался? – врач остановила Кольку, хромающего по направлению к выходу. – Я же сказала остаться до утра, у тебя ноги стерты в кашу.
– Да я только за справкой, – угрюмо отозвался Колька.
– Так, Николай, ты давай посиди еще, – вмешался Акимов. – Разговорчик есть насчет товарищей твоих.
– Каких? – настороженно спросил пацан.
– Все тех же. Дурку не валяй, а то не знаешь, – раздраженно посоветовал Сергей, – подстреленных, Анчутки с Пельменем…
И тотчас понял, что выпалил холостым.
– А они… живы? – еле переводя дух, спросил Колька.
– Ну конечно, живы, – нетерпеливо прервала врач, – что за МХАТ вы тут устроили с паузами?
– Вы совершенно правы, – с готовностью подхватил Акимов. – Пожарский, прошу. Вы позволите, доктор? – и, ухватив дезориентированного Кольку, потащил его за собой.
…– Я не знаю, в чем провинились конкретно эти дети, – начала Маргарита Вильгельмовна, прикрывая плотно дверь, – но я слышала кое-что об упомянутом Минхерце.
– В смысле? Вы знаете, кто это? – уточнил Акимов, удивленный донельзя.
– Понятия не имею. Однако у меня недавно был разговор, в котором затрагивали и его персону.
– Ну вы же мне расскажете?
– Да, но при условии, что все сказанное останется строго между нами.
– А Коля?
Врач улыбнулась:
– Коля при этом разговоре присутствовал, нет нужды скрываться от него.
«Пришла пора блеснуть дедукцией», – решил Акимов и как бы небрежно осведомился:
– Что, фон Дитмар про Минхерца упоминал?
Маргарита Вильгельмовна запнулась и посмотрела на опера уже совсем по-иному, с куда большим уважением. Или подозрением:
– Все верно, а откуда вам это ведомо?
Боковым зрением Акимов заметил, как дергается на табуретке Колька, но даже не глянул в его сторону:
– Маргарита Вильгельмовна, я не чекист. Мой интерес состоит совершенно в другом.
– Хорошо, я вам верю, – решилась она. – Не так давно в гостях у нас был один военнопленный, фон Дитмар, Гельмут.
– Который сломал себе шею, упав в колодец? – уточнил опер.
– Верно. Правда, я совершенно не понимаю, как это можно было сделать. Ни нарушений координации, ни опьянения… ну, в целом уже ничего не исправить. Дело в том, что он назвал Минхерцем физрука из вашей школы. Правда, потом признался, что, возможно, ошибся…
– Ничего он не ошибся, – встрял Колька со своей табуретки, – Минхерц – это и есть Герман.
Маргарита Вильгельмовна встала, показывая, что аудиенция окончена:
– Ну, про это я ничего сообщить не могу. Вашу просьбу, Сергей, я выполню. А теперь прошу прощения, мне пора.
Она деликатно выгнала их из ординаторской и удалилась, перед этим напомнив дежурной сестре «этого вот» (указав на Николая) не выпускать до завтра.
Акимов и Колька сидели в коридоре и некоторое время молчали. Молчал Сергей, борясь с соблазном накидать пачек этому юному партизану, который никак не приучится к мысли, что утаенная информация – та же ложь. Молчал Колька, который думал примерно о том же. А точнее: о том, что в происшедшем виноват именно он, потому что сразу по возвращении из леса отсыпался, потом потащился в школу и, если бы Вакарчук не отправил в больницу, – то кто знает, во что бы это все вылилось…
Надо же, зачем-то потащился выслеживать Германа в лес, а по итогам-то и не подумал о том, что надо немедленно сообщить Палычу о том, что практически под носом имеет место схрон, полный оружия, окруженный растяжками… сам-то свалил с линии огня, а этих двоих… ну, фактически бросил.
«Сами не маленькие, могли бы и сообразить», – отбивался он сам от своей совести, но получалось из рук вон плохо. Со своими тупыми головами они пусть сами разбираются, а ты должен был сделать все возможное, чтобы предотвратить злодеяние.
– Да понимаю я тебя, – кивнул угрюмо Сергей, – все
