Только вперед - Борис Раевский

— Не опускайте ноги! — говорил он одному пловцу. И, держа в левой руке длинный, легкий алюминиевый шест, касался им снизу, под водой, ног пловца.

— Ниже голову, погрузите в воду лицо! — приказывал он другому пловцу.

— Выдох — под водой! — кричал третьему.

За спиной инструктора на стене бассейна висел большой портрет. На нем был изображен юноша в алом костюме чемпиона СССР. Он только что вышел из воды и стоял, улыбаясь, возле стартовой тумбочки. Капли воды сверкали на его широких плечах, загорелых руках.

И лицом, и телом чемпион был удивительно похож на инструктора, стоявшего на бортике бассейна. Только у инструктора правая рука висела на повязке, а чемпион на портрете правой рукой прижимал к груди хрустальную вазу: очевидно, приз за победу в только что закончившемся состязании.

Под портретом было написано: «Заслуженный мастер спорта, чемпион СССР по плаванию, рекордсмен мира Леонид Кочетов».

— Товарищ Кочетов! — крикнул один из пловцов. — Почему мне все время попадает вода в нос?

— Неправильно делаете вдох, — ответил инструктор и, присев на корточки, стал подробно объяснять пловцу его ошибку.

Окна бассейна были затянуты плотными синими шторами. Души не работали. Раздевались пловцы прямо на трибунах. Зрителей все равно никто не ждал, а раздеваться внизу было холодно. Да и сами пловцы не походили на тех веселых, шумных юношей и девушек, которые заполняли бассейн до войны. Теперь пловцы приходили в бассейн строем. Все они были в военном обмундировании. И все желали научиться плавать за два, ну, самое большее, за три дня. Время не ждало.

Это были будущие разведчики и десантники.

— Каждый боец должен хорошо плавать, — говорил им Кочетов. — Великий русский полководец Суворов настойчиво учил своих солдат плаванию. Поэтому им были не страшны никакие водные преграды.

Вода в бассейне стала очень холодной: испортилось отопление, и чинить его было некому. Да и уголь кончился.

— Ничего! — говорили бойцы. — Фашисты тоже не будут подогревать воду в реках, когда мы поплывем к ним в тыл!

И все же, несмотря на холод, отсутствие теплой воды, затемнение, несмотря на то, что в бассейне оставалось всего три инструктора — остальные сражались на фронтах, — занятия шли круглые сутки.

— Все наверх! — скомандовал Кочетов.

Пловцы быстро вышли по лесенкам из воды и выстроились по бортику бассейна. По команде Леонида они натянули на себя сложенное двумя грудами в углу специально приготовленное мокрое военное обмундирование и быстро разобрали винтовки. Это было старое, давно отслужившее свой срок, оружие.

— В воду!

Бойцы поплыли. Они двигались медленно, бесшумно, стараясь не замочить винтовок. Тяжелые сапоги тянули ноги ко дну, гимнастерки сковывали движения рук. Но бойцы плыли.

Кочетову на миг вспомнилась темная ночь на реке Луге, когда он со своими друзьями-разведчиками так же бесшумно переправлялся на вражеский берег. Но он отогнал воспоминания и снова стал давать советы и указания бойцам.

Они плыли брассом.

— Спокойней! — командовал Леонид. — Без рывков! Фашистский часовой услышит всплеск и поднимет тревогу!

И бойцы плыли еще бесшумнее.

Вдруг невысокий коренастый боец громко чихнул.

— Стоп! — скомандовал инструктор и дважды резко свистнул. Бойцы остановились.

— Все вы уже расстреляны гитлеровскими пулеметчиками! — объявил Кочетов. — По вине вот этого «чихуна», — он указал на невысокого коренастого бойца.

— Чем же я виноват, товарищ инструктор? — обиженно спросил тот. — Ведь это… так сказать… явление природы.

— Природой надо управлять! Если чувствуете: хочется чихнуть, — быстро сожмите пальцами переносицу или сильно надавите на верхнюю губу. И чихать сразу расхочется.

Бойцы снова поплыли.

Потом они построились и ушли. Их тотчас сменила другая группа будущих разведчиков.

Кочетов проводил в бассейне дни и ночи. В первые два дня после выписки из госпиталя он поздно вечером уходил домой ночевать, а в семь утра уже вновь шел в бассейн.

Тетя Клава, первый раз увидев Леонида, расплакалась. Она не знала, что племянник был ранен и лежал в госпитале тут же в Ленинграде. Леонид успокаивал плакавшую тетю, а сам думал, что поступил правильно, не сообщив ей о ранении. Если даже теперь тетя Клава не могла без слез смотреть на его больную, но уже не такую страшную руку, — как бы она взглянула на эту руку раньше?

Пробыв две ночи дома, Кочетов решил временно переселиться в бассейн. За день он очень уставал, и тащиться в другой конец города, в свою комнату, только для короткой ночевки не имело смысла.

Да и ходить становилось с каждым днем все тяжелее. Ленинград был блокирован. Запасы продуктов в городе постепенно истощались. В столовой выстраивались длинные очереди за супом — теплой водой с плавающими в ней несколькими черными макаронами. Достать соевое молоко считалось большой удачей.

Идти домой не хотелось и потому, что тетя Клава теперь целыми сутками пропадала на работе. Их завод, изготовлявший до войны радиоприемники, срочно перешел на выполнение заказов фронта.

Леонид ночевал в кабинете директора бассейна, где стоял широкий кожаный диван. Окно в кабинете было забито фанерой, и там царил такой холод, что казалось, — страшно и подумать о предстоящем перед сном раздевании. Хотелось лечь прямо в одежде. Но Леонид заставлял себя раздеваться. Он старался скинуть ватник, гимнастерку и брюки как можно скорее. Но больная рука мешала, и приходилось долго плясать на морозе.

Сюда Кочетов принес и свои аппараты.

Каждую свободную минуту он использовал для укрепления больной руки. Леонид чувствовал, что слабеет и худеет, но тренировок не прекращал. Он тренировался утром, едва встав с дивана, и вечером перед сном. Он тренировался в обед и умудрялся проделывать несколько упражнений даже в короткие перерывы между занятиями. Благо аппараты находились тут же, в бассейне, стоило только подняться на второй этаж в директорский кабинет.

На шестой день его работы, поздно вечером, когда последняя группа уже кончала занятия, Кочетов услышал за спиной знакомый, чуть хрипловатый голос. Обернулся. Позади стоял Николай Александрович. Казалось, он стал еще выше: и без того сухопарый, Гаев за последнее время сильно похудел. Он махнул рукой Леониду, чтобы тот продолжал занятия, а сам уселся на скамейку.

— Пойдем ко мне! — предложил Николай Александрович, когда бассейн опустел.

Они вышли на улицу. В лицо им ударил порыв ветра, и только тогда Кочетов вспомнил, что уже несколько дней не покидал бассейна.

Веселые, шумные ленинградские улицы были теперь строгими и суровыми. В кромешной темноте, почти не разговаривая, прошли они по Геслеровскому проспекту, миновали Народный дом, Зоологический сад.

У Гаева был фонарик; изредка он освещал дорогу, Слабая, дрожащая струйка света выхватывала из темноты забитые досками, заваленные мешками с песком витрины магазинов, осколки стекла под ногами, редкие фигуры пешеходов. Потом все снова погружалось во мрак.

Славившиеся своей чистотой ленинградские улицы теперь было не узнать. Груды мусора, хлама, щебня, всяких отбросов лежали прямо в подворотнях и даже на панелях. И никто их не убирал.

Иногда на груди у встречных слабо мерцали «светлячки»-значки, покрытые фосфоресцирующей краской. Их носили специально для того, чтобы не столкнуться в темноте.

На одной из остановок Гаев и Кочетов увидели приближавшийся синий глазок трамвая. Обрадовавшись, они сели в вагон. Окна трамвая были забиты фанерой. Внутри тускло мерцала одна синяя лампочка — возле кондуктора. Трамвай двигался в полной темноте, словно в туннеле. Как вожатый вел вагон, как узнавал, где остановки, где поворот, — было загадкой. Гаев и Кочетов проехали часть пути, но потом вагон почему-то свернул со своего маршрута. Пришлось сойти и опять брести в темноте к улице Декабристов.

Здесь, недалеко от Консерватории и Театра оперы и балета, находился Институт физкультуры.

По дороге Гаев рассказывал новости.

— Двенадцать наших студентов уже представлены к награде! — с гордостью сообщил он. — И боксеры, и бегуны, и лыжники, и конькобежцы, и метатели молота. — Он лукаво улыбнулся и прибавил: — И два пловца тоже затесались!

Гаев умолк, ожидая, что Кочетов спросит, кто эти пловцы, и тогда он преподнесет ему приятный сюрприз. И Леонид действительно спросил:

— Кто же эти пловцы?

Кочетов считал, что сам он не совершил никаких подвигов, а просто, как и все другие бойцы, выполнял свой боевой долг. Поэтому вопрос он задал совершенно спокойно. Но тотчас по радостному восклицанию Гаева Леонид понял, что и он представлен к награде, и смутился.

— О первом пловце я умалчиваю, чтобы он не краснел, как девица, — продолжал Гаев, — а знаешь, кто второй? Алексей Совков!