Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву - Лея Трахтман-Палхан

На рабфаке

На рабфаке я училась три года. В последний год мы учились только днем, от работы были освобождены все, ученики подготовительных курсов учились очень серьезно и ответственно. Большинство учащихся составляли деревенские ребята, прибывшие недавно на завод и стремившиеся получить среднее образование. Кроме моих подруг Маруси Трофимовой и Юлии Цемель, я хорошо помню ученика и ученицу, которые выделялись своей привлекательностью и весельем. Отношения между учащимися были вежливыми и серьезными. В перерывах мы стояли вместе в коридоре и беседовали.

Среди нас выделялась одна веселая ученица. Она была городской девушкой и жила с родителями, при этом она постоянно рассказывала всякие истории о несчастных случаях, стычках с хулиганами и разных странных происшествиях, которые случались с ней или же она была их свидетелем. В этих рассказах она всегда была героиней: либо все происходило с ней самой, либо она приходила на помощь людям. Случаи были «свежими», произошедшими с ней в то же утро либо накануне вечером. Ее истории были такими убедительными и рассказывались с таким чувством, что мы сначала ее слушали с интересом, но потом поняли, что все это – выдумка, и все равно продолжали слушать. Мы были настолько тактичны, что воздерживались от каких-либо замечаний.

Она была игривой девушкой. Однажды она пристала к учителю географии, молодому, красивому мужчине лет 35, слегка неряшливому, с широкой улыбкой на лице. Она была к нему неравнодушна и все время смущала его личными замечаниями и перебивала его объяснения разными глупостями. Когда он понял причину ее поведения, то ответил ей, растерявшись немного с той же милой улыбкой, что у него есть жена и дети, которых надо содержать, и у него нет времени заниматься своим наружным видом. Этим он успокоил девушку, и больше она не возвращалась к своим приставаниям.

Она говорила, что по окончании курсов будет учиться на курсах летчиков и станет летчицей. Мы думали, что это плод ее богатого воображения. Но это не было выдумкой, а ее предназначением. Она участвовала во Второй мировой войне как летчица. Когда мы вернулись после войны в Москву, мне стало известно, что у нее семья, и она работает инструктором на летных курсах.

Тот веселый деревенский парень, который выделялся своей миловидностью и открытостью, тоже, как и она, стал летчиком и воевал во Второй мировой войне. Он был румяным широкоплечим блондином среднего роста. Он рассказывал нам о развлечениях в деревне, откуда он приехал в Москву. По воскресеньям ребята из его деревни и из соседской выходили на поле, которое их разделяло; вставали стенка на стенку, начинали с ругани, а потом разгоралась драка. В дальнейшем мне стало известно из литературы, что такие способы развлечься существовали в ряде районов России. Это был своего рода спорт вместо футбола и других игр. Он рассказывал, как деревенские выходили посмотреть, но не вмешивались. Я никогда не слышала ничего подобного и была поражена, что этот приятный парень рассказывает о столь страшной игре с такой радостью, как болельщик футбола сегодня рассказывал бы о победе любимой команды. Он удивлялся, что учащиеся из других мест не были знакомы с этим явлением. «А у вас не дрались? Что же вы делали по воскресениям?» – спрашивал он. Ему отвечали, что танцевали народные танцы и пели в хоре.

Учителя рабфака говорили, что каждый учитель по существу – воспитатель. Был у нас учитель физики, старый большевик, в царское время прошедший тюрьмы и ссылку в Сибирь. Этот пожилой и болезненный человек хорошо обучал нас физике и был убежденным коммунистическим агитатором. Он вселял в нас надежду, что народ своими усилиями придет к победе коммунизма, и мы – инженеры, учителя, ученые, врачи – в ближайшее время будем среди строителей коммунистического общества.

Был еще один учитель, говоривший о нас как о будущей интеллигенции, без всякой политики. Он носил галстук, одевался лучше всех учителей, работал научным сотрудником в институте и обучал биологии на рабфаке. Однажды он устроил нам экскурсию в свою лабораторию, и каждый сотрудник, к которому мы подходили, рассказывал нам о своих разработках. Он убеждал нас учиться до получения высшего образования и объяснял, какие преимущества дает образование. Он говорил, что с получением высшего образования наше самосознание и даже внешность изменятся. Мы были молоды. Юля была самой молодой в классе – ей было семнадцать лет. Мне было двадцать, а другим на два-три года больше. Был у нас учитель математики, совсем не владевший своим предметом. Я очень хотела знать алгебру, но он не мог объяснить ни одной формулы. Он начинал сразу с задач и, когда кто-нибудь из учеников задавал вопрос, советовал обратиться за помощью к товарищу. В этой связи он рассказывал, что и сам был слабым учеником в институте, но товарищи по курсу помогали ему. И в результате он – учитель математики. Мы так и делали. Обращались к книгам и учащимся, которые, в отличие от меня, уже где-то учились алгебре. В народной школе я проходила только арифметику. Главное, я сдала все экзамены по математике: алгебру, геометрию и стереометрию. В алгебре я так и не разбираюсь. Возможно, это случается со всеми при отсутствии практики, а может быть, тут виноват наш учитель. Он был похож на больного туберкулезом. Возможно, из-за плохого здоровья он и решил стать преподавателем. В его время рабочего происхождения было достаточно, чтобы поступить в педагогический институт. На наше счастье, он учил нас только на первом курсе. Те, кто преподавал после него, дали нам много знаний. Особенно я любила геометрию и стереометрию. Учительнице химии не удалось привить нам любовь к специальности. Немецкий язык мне давался легко.

Я продолжала жить в общежитии завода до января 1937 года, до замужества.

Период сталинского террора. Первые годы учебы в педагогическом институте

Итак, я начала учиться во Всесоюзном педагогическом институте имени Бубнова, комиссара по культуре. После его ареста и расстрела наш институт переименовали во Всесоюзный педагогический институт. После войны его назвали именем Ленина. В Москве был также Московский пединститут, только для москвичей, а в нашем институте учились студенты со всего Советского Союза. Тут меня окружало уже совсем другое общество, чем на рабфаке, – молодежь восемнадцати лет, только что окончившая среднюю школу. Московские мальчики и девочки выделялись особенной веселостью, шумливостью и самоуверенностью. В основном они были детьми руководящих работников партии и правительства, из обеспеченных семей, причем, как выяснилось после войны, еврейского происхождения. Тогда этому не придавали значения. В большинстве своем студенты факультета прибыли со всех концов Союза: с Урала, из Сибири и с Кавказа. Были студенты из городов и сельскохозяйственных районов. Я была одной из старших на курсе. Были также замужние и матери-одиночки. Самой старшей была высокая красивая девушка по имени Зинаида, все звали ее по имени-отчеству, как в России принято обращаться к взрослым людям. Я забыла ее полное имя. Она участвовала в Гражданской войне и в восемнадцатилетнем возрасте вышла замуж за командира партизанского отряда. Теперь она вернулась на учебу, когда по возрасту годилась сокурсникам в матери. Все относились к ней с уважением и любовью за ее героическое прошлое, скромность и товарищеское отношение.