Формула власти. Первое условие - Анастасия Поклад

class="p1">Ближе к середине дня хрупкий порядок снова разорвало в клочья. На стене перед главной лестницей появилась огромная пурпурная надпись: "ОБДА ВЕРНУЛАСЬ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЕДИНСТВО ПРИНАМКСКОГО КРАЯ!"

Самое поразительное, никто не видел, как и, главное, кем провокационный лозунг рисовался. Яркие ровные буквы словно возникли в одночасье, порождая шквал домыслов и сплетен. Спустя каких-то полчаса в Институте не осталось человека, который доподлинно не знал бы меньше семи запретных вариантов истории Принамкского края и кучи эпических баек про обд в придачу. Багровая от ярости наставница полетов приказала немедленно стереть надпись, но не тут-то было. Краска, не иначе из-за очередного ведского колдовства, впиталась в полированный мрамор, как чернила в рыхлую бумагу. Проще было разломать стену. Выход предложил пожилой наставник политического этикета: занавесить противозаконные слова широкой плотной тканью. Положение это, конечно, мало изменит, но хотя бы проклятая фраза перестанет мозолить глаза.

Пока из актового зала выносили огромный орденский флаг и на "честное слово" прилаживали его к лишенной крючьев стене, пришла весть из столовой, где обнаружили вторую надпись: "ОБДА ЖИВА! ОБДА С НАМИ!" Слухи кругом пошли такие, что даже тех, кто им внимал, можно было запросто казнить за политические преступления. Но наставники ничего не могли поделать — всех голов не срубишь, а заткнуть сплетниц вроде Гульки не могла, кажется, и сама смерть. Тем временем на дверях в директорские апартаменты появилось третье послание: "ОБДЕ — ВЛАСТЬ, РОДИНЕ — МИР!"

Занятия в тот день шли урывками, вместо уроков все обсуждали историю и ведские легенды. К концу дня, когда многочисленные надписи уже никто не считал, наставница полетов собрала весь Институт в холле у главной лестницы, напротив орденского триколора, и толкнула прочувственную речь, призывающую обду сдаться по-хорошему. Преступнице на первое время гарантировалась жизнь, затем дорога под конвоем в Мавин-Тэлэй и беседа по душам с самим наиблагороднейшим. На заманчивое предложение никто не откликнулся. Клима в тот момент тихо-мирно спала на чердаке у Геры.

Под прикрытием толпы незаметный растрепанный мальчишка во врачевательской форме сделал несколько пассов руками и что-то прошептал. Сей же миг триколор опал, рассыпаясь в пепел, а на стене засверкало золотом и пурпуром знамя обды — истинный стяг Принамкского края.

Глава 9. Первое задание

Любить грешно ль, кудрявая,

Когда, звеня,

Страна встает со славою

Навстречу дня.

Б. Корнилов

Стихия сильфов — воздух. По легенде, невесомые и прекрасные, они были сотканы из облаков и радужного света. Великие и благостные Небеса вдохнули в них жизнь. Но прочие стихии не приняли детей высоты. Считалось, что возможность летать среди звезд и туч надо заслужить. Тогда любящие свои создания Небеса заключили сделку с высшими силами Земли и Воды. В начале своего пути каждый сильф будет проживать жизнь внизу, да не одну, как люди, а целых две, не имея возможности воспарить. А после смерти Небеса снова заберут детей воздушного народа к себе и подарят участь, уготованную им изначально. Но если сильф, живя на земле, не угодит высшим силам, то не видать ему небесного благоденствия, и вечные скитания в пустоте станут его уделом. Разодетые ветром, сильфы спустились на землю. И с тех пор тоскуют они безмерно по родимым Небесам, но страшатся высших сил, которые в разы к ним строже, чем к людям.

Говорят, если сильф по-настоящему захочет, то сможет воспарить над землей безо всякой доски. Этим существам подвластны ветра и тучи, они единственные, кто может потрогать радугу и рассказать, какая она нежная и бархатистая на ощупь, и насколько красный цвет горячее фиолетового. Но была и оборотная сторона медали. Ни один сильф, даже самый выносливый и тренированный, не мог задержать дыхание дольше, чем на десять-пятнадцать секунд. Создания Небес чаще всего умирали от удушья.

…Земля падала на лицо, сухая и сыпучая, набивалась за шиворот, запорашивала глаза. Стянутая веревками грудь еле вздымалась, конечности словно отнялись. В висках глухо пульсировал страх. На грязных щеках оставлял прощальные поцелуи ветер. Впрочем, почему прощальные? Вот-вот они станут одним целым…

"О, Небеса, как же я хочу жить! Только бы не заплакать, они не должны потешаться еще и над моими слезами…"

Откуда-то он знал, что сейчас появится Липка, и все будет хорошо. Но друга не было. Сухая земля северного леса все сыпалась в яму, на связанного восемнадцатилетнего мальчишку, у которого хватило дури вообразить себя настоящим агентом тайной канцелярии и полезть на рожон. На поверхности уже остались только нос, рот и половина задранного кверху подбородка. Еще пара взмахов лопатой — не станет и их. Закрытые запорошенные глаза уже давно сочились слезами, благо теперь их никто не мог видеть.

"Я не могу умереть! Он придет! Я ве…"

Колючие комья упали на губы, песчинки всыпались в ноздри. Что-то взорвалось в голове, огнем окатило легкие, и жизнь его оборвалась…

…Юргену показалось, что он проснулся от собственного крика. Но когда сильф обрел способность слышать, было тихо. Некоторое время он неподвижно лежал на боку. Глаза закрыты, дрожащие руки сжимают угол одеяла, сердце колотится, как безумное.

Юра приказал себе успокоиться. Это просто сон. Если не отучиться трястись из-за каждого неприятного воспоминания, то нечего делать в канцелярии, тем более в четырнадцатом корпусе. Те скверные события случились целых четыре года назад, а Липка успел, хоть и в последний момент. Пока прочие агенты вязали разбойников, Костэн раскопал нерадивого протеже (тот уже начал становиться прозрачным), вытряс из него землю, разрезал веревки, кое-как привел в чувство и дико отругал. Ни до, ни после Юрген не слышал от Липки таких слов. Он плохо запомнил дальнейшие события того дня — лишь упомянутые слова, солнце над верхушками кедров и свой великий стыд. Ну а потом был лазарет, толпа обеспокоенных родственников и сочувствующих коллег (особенно сильфид-секретарш), зеленые глаза Рафуши, расширенные от страха и восхищения. Позднее — церемония награждения и еще одна Липкина речь, уже не такая экспрессивная, но тоже не слишком хвалебная. Дескать, пусть Юрка не обольщается на свой счет — медаль ему вручили исключительно за везение, а на самом деле он поступил, как неоперившийся птенец, вздумавший полетать в отсутствие мамаши. Юра от всей души раскаялся и честно согласился, что в одиночку пытаться проследить за бандой, которая уже поймала и убила с десяток более опытных агентов, было глупо и самонадеянно. Липка смягчился и сказал еще очень много мудрых и важных вещей, которые в будущем пошли Юргену на пользу.

Юноша пошевелился, отгоняя воспоминания. Сзади