Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов - Филип Дик

— А что с моей женой? — спросил Эл.

— Она связалась с нами, — сказал Царнас. — Из Рено. Она заметила, что вы ведете себя неуравновешенно, и боялась ехать с вами дальше. Так что под неким предлогом она покинула автобус в одном маленьком городке по дороге. В Вендовере.

— Разумеется, мое поведение было неуравновешенным, — сказал Эл. — Все были против меня. Замышляли меня убить.

— Так что сейчас она, вероятно, вернулась сюда, — проговорил, от части самому себе, Царнас, поднимаясь на ноги. — Она полагает, что вы нуждаетесь в помощи психиатра. Возможно, так и есть. Будь я вашим адвокатом, я бы посоветовал вам обратиться в здравоохранительные учреждения округа или штата. Вы наверняка получили бы там место, а частное лечение ужасно дорого.

— Меня преследовал Харман, — сказал Эл. — Всех, кто в этом замешан, он перетащил на свою сторону. Меня обложили. Вот почему мне пришлось покинуть штат.

Разглядывая его, Царнас сказал:

— Вы бы вот над чем поразмыслили. У Хармана имеется непотопляемое дело, с которым он мог бы обратиться в суд против вас, если бы и в самом деле хотел вас преследовать, как вы, кажется, полагаете. Диффамация личности, не более и не менее, — вы в присутствии свидетелей обвиняли его в том, что он преступник, мошенник. И есть возможность показать, что это повредило ему в финансовом отношении; это ведь затронуло его деловые интересы, не правда ли?

— Перед кем я это говорил? — В доме Хармана он ничего против Хармана не говорил; в этом он был уверен. — Кто свидетель? — Старик, который слышал, как он это говорил, умер.

— Миссис Фергессон, — сказал Царнас.

Это было правдой. Эл кивнул.

— У меня нет оснований предполагать, что он замышляет против вас какое–либо гражданское дело, — сказал Царнас. — Я указываю на это лишь для того, чтобы привести вас в чувство, так что вы, быть может, вынуждены будете прислушаться к голосу разума.

— Я прислушиваюсь к голосу разума, — сказал Эл. — Все время.

— Не горе ли и потрясение из–за смерти Фергессона вызвали у вас временное психическое расстройство? — сказал Царнас. — Не под давлением ли эмоций вы утратили способность понимать, что вы делаете, с моральной точки зрения? Что ж, это не важно; так или иначе, если вы будете вести себя должным образом и не будете терять головы, то вы не предстанете перед судьей.

Кивнув на прощание, он вышел из комнаты. Дверь за ним закрылась.

Часом позже Элу сказали, что он может идти.

Он вышел из здания суда и стоял на тротуаре, сунув руки в карманы своей полотняной куртки.

Они и впрямь устроили мне демонстрацию, сказал он себе, наблюдая за прохожими и дорожным движением, сильным дорожным движением — такси, автобусами — в центральной части Окленда. Они показали мне, что могут снова загнать меня сюда, когда им только вздумается. И они могут по–своему все это описать, сделать свой отчет обо всем происшедшем, а мой уничтожить. Так же, как уничтожили мой «Мармон». И они втянули в это всех, даже мою жену. Хотя, чувствовал он, она этого не понимает и никогда не поймет.

Кто вообще это понимает? — спросил он себя. Лидия Фергессон? Вероятно, нет. Этот адвокат? Слишком уж он хитер; никогда мне с ним не определиться, верит ли он в это или же прекрасно понимает, что здесь ничего нет, кроме кучи переплетенного и тщательно отполированного дерьма. Полиция? Им наплевать. Они — машина, делающая лишь то, что заставляют ее делать подведенные провода, вроде пылесоса, который втягивает в себя все, что оказывается перед ним и имеет достаточно мелкие размеры.

Все понимает Харман, сказал он себе. Он, пожалуй, единственный, в ком я могу быть уверенным. Ни Боб Росс, само собой, ни Найт, ни Гэм и никто другой из тех, кто работает на Хармана, ничего не понимают; ни даже миссис Харман. Только — сам Крис Харман; в этом и состоит разница между ним и всеми остальными. Он понимает, что происходит; знает, что приводит это дело в движение. И, подумал Эл, я тоже знаю.

Не вынимая рук из карманов, он пошел к остановке, чтобы дождаться автобуса, который отвез бы его из центра к его дому.

Они набрасываются на слабых, сказал он себе. То есть на больных, как старик. На беспомощных, как я. На вдов, как Лидия Фергессон. И они нас заполучают. Для нас нет способа сопротивляться, потому что даже сам язык работает против нас. Сами слова так устроены, что попробуй объяснить положение, и для них оно будет выглядеть хорошим, а для нас — дурным. Настолько дурным, по правде говоря, что мы испытываем облегчение, когда нам дают возможность не оказаться в тюрьме, радуемся, когда нам позволяют ходить по улицам.

Полагаю, подумал он, они позволят мне вернуться к бизнесу с подержанными машинами. Туда, где я был. Там я никого не беспокоил. Я был там на своем месте, так же как Тути Дулитл находится на своем.

Но разница между мной и Тути, понял он, состоит в том, что Тути знает, где лежит граница; он знает, насколько далеко ему можно зайти, прежде чем на него наступят. А я этого не знал. Я думал, что если воспользуюсь всеми словами, той же речью, что Харман, Росс, Найт, Гэм и все остальные из них, то у меня тоже все получится. Как будто речь была единственной преградой, отделявшей меня от них.

Подкатил желтый автобус компании «Ки–систем». Вместе с другими людьми на остановке он втиснулся в него, двери с пыхтением закрылись, и автобус тронулся. Он возвращался в свою квартиру в трехэтажном доме, где жили Маккекни и чета молодых мексиканцев. Где он начал свою борьбу, свою жизнь, полную обманов и преступлений.

Хотел бы я знать, дома ли Джули, подумал он. Возвращаться в пустую квартиру ему не хотелось.

Глава 16

Дверь его квартиры не была заперта, и, отворяя ее, он услышал голоса, доносившиеся изнутри. Значит, она дома, подумал он. Он так сильно толкнул дверь, что она хлопнула. Но это была не Джули. В гостиной стоял Боб Росс, покуривая свою трубку и просматривая автомобильный журнал, который взял со стола. А в другой комнате находился Крис Харман. Он говорил по телефону.

Увидев Эла, Харман завершил свой разговор и положил трубку. Пройдя в гостиную, он сказал:

— Мы только что перезванивали, пытаясь определить местонахождение вашей жены.

— Понятно, — сказал Эл. — Вы нашли ее?

— Очевидно, она где–то в Неваде, — сказал Боб Росс, — или, может быть, на калифорнийской стороне озера Тахо. Она может находиться на одном из этих озерных курортов, например в клубе Харры.

— Она появится, — сказал Харман своим непринужденным, дружелюбным голосом и улыбнулся Элу той улыбкой, которую Эл хорошо знал. — Однако, вероятно, без денег. Но рада будет снова оказаться дома.

— Вам–то что? — сказал Эл.

— Вы в этом деле понесли множество неоправданных убытков, Эл, — сказал Харман. — Лично я очень озабочен тем, чтобы они были вам возмещены.

Росс, стоявший с ним рядом, кивнул и положил обратно автомобильный журнал.

— Каких убытков? — спросил Эл.

— Вы испытали унижение, — сказал Харман. — Взять хотя бы это. — Он шевельнул рукой. Росс, заметив это движение, пригнул голову и пошел из гостиной в прихожую. — Я буду минут через пятнадцать, — сказал Харман ему вослед.

— Подожду в машине, — сказал Росс и закрыл за собой дверь.

— Не испытывал я никакого унижения, — сказал Эл. — Хоть один пример приведите.

— Возможно, это не то слово. Прошу простить, если гак. Я немного неловок, когда пытаюсь выразить более глубокие чувства; смотрите на это сквозь пальцы. Вы не заслуживаете того, что с вами случилось, Эл. Вы это знаете, и я это знаю. Боб тоже в курсе. Собственно, мы обсуждали это вчера вечером, когда узнали, что вас взяли в Солт–Лейк–Сити и держат под арестом. Моя жена, Бодо, особенно переживала, как бы с вами чего–нибудь не сделали. Я связался с адвокатом миссис Фергессон… — Харман сделал паузу и ухмыльнулся, едва ли не скорчил гримасу. — Она невероятная личность, эта Лидия. Я, разумеется, никогда ее раньше не знал. До этого дела. Должен сказать, что пробыть рядом с ней сколько–нибудь длительное время — это настоящее испытание. Но, как ни удивительно, мы обнаружили, что у нас много общего в сфере интересов. Ее образование значительно превосходит ее внешние манеры; как только вы добираетесь до подлинной ее сущности, вам хочется узнать ее получше.

Эл кивнул.

— Она была бы на высоте положения в любом салоне, — сказал Харман. — В любой европейской стране.

Эл кивнул.

— Как вы ко мне относитесь? — спросил Харман.

Эл пожал плечами.

— Не слишком недружелюбно, — сказал Харман. — Нет ничего такого, чего вы не смогли бы со временем преодолеть, хотя, видит бог, у вас нет никаких разумных оснований для того, чтобы питать ко мне враждебность. Но не будем на этом задерживаться. Сознание — сложный инструмент. — Он задумался. — Во всяком случае, — сказал он, расхаживая по гостиной, — я хочу вас реабилитировать.