Ладога родная (Воспоминания ветеранов Краснознаменной Ладожской флотилии) - Сборник

Подойдя к району банки Северная Головешка, мы стали держаться ближе к берегу. А чей он, этот берег, — неизвестно. Ведь всего несколько дней тому назад враг занял Шлиссельбург и подошел вплотную к Ладожскому озеру.

Пока корабль шел вдоль берега, наблюдатели напряженно осматривали прибрежную полосу, стараясь обнаружить место гибели тральщика. Вот оно! «Справа по курсу вижу затонувшее судно!» — докладывает впередсмотрящий.

Примерно в 3–4 милях от берега были видны торчащая из воды ходовая рубка, палуба надстройки, труба и обломки мачты.

Наш старпом Иван Ильич Демидов, бравый моряк из речников, много лет плававший на Ладоге, сразу же опознал тральщик ТЩ-122 (в прошлом буксирный пароход «Сом»).

Осторожно подрабатывая машинами, мы подошли вплотную к затонувшему тральщику. Сразу же под воду спустился водолаз Грачев, а его напарник, старый водолаз Михайлов, стал зорко следить за тем, чтобы в случае появления вражеских самолетов быстро поднять Грачева. Ведь от разрыва авиабомбы в воде, даже на значительном удалении от места погружения водолаза, он может быть убит силой гидравлического удара.

Вскоре водолаз отвернул гайки крепления на тумбе 45-миллиметрового орудия тральщика, и оно лебедкой было поднято к нам на борт. Теперь мы сможем вооружиться. Фундамент для пушки был давно подготовлен.

Справившись с пушкой, водолаз спустился в каюту командира тральщика, достал оттуда ценные вещи и документы, из которых я узнал, что командиром ТЩ-122 был Федор Леонтьевич Ходов, мой товарищ по службе в морском торговом флоте.

Старший лейтенант Ф. Л. Ходов.

Федя Ходов! Какова его судьба? Жив ли он? Ведь по всем признакам здесь накануне разыгралась трагедия и многие моряки отдали свои жизни за то, чтобы действовала «Дорога жизни».

Федя Ходов! Мужественный моряк! Мне вспомнился случай, который произошел с ним в 1936 году, когда он участвовал в сквозном рейсе по Северному морскому пути из Владивостока в Мурманск.

Во время стоянки судов на рейде в устье реки Колымы, у бухты Амбарчик, штормом оторвало моторную шлюпку, находившуюся под кормой парохода «Ванцетти». Для поимки ее была спущена рабочая шлюпка, в которую сели пять моряков, в том числе Ходов. Ветром и течением шлюпку унесло в океан. Из-за пурги и тумана экипаж не смог оказать помощи терпящим бедствие. Без теплой одежды, без воды и пищи горстка моряков оказалась во власти стихии. На шестые сутки шлюпку выбросило на отмель и двух оставшихся в живых моряков, в их числе и Ходова, подобрали чудом оказавшиеся в этом месте охотники. Ходов выжил и вновь стал плавать на судах морского торгового флота.

С первых дней войны он стал военным моряком и вступил в командование тральщиком ТЩ-122.

И вот судьба снова вызвала на поверку все его качества: моряка, воина, коммуниста, человека. Подробности разыгравшейся 17 сентября трагедии я узнал по возвращении в базу от самого Ходова и от других моряков тральщика. О многом поведали мне и безмолвные свидетели происшедшего — останки погибшего корабля, многое рассказали наши водолазы, обследовавшие корабль и дно озера вблизи корабля. Вечером 16 сентября 1941 года ТЩ-122 под командой старшего лейтенанта Ф. Л. Ходова вышел с острова Валаам, где пополнял запасы топлива, чтобы принять участие в эвакуации гарнизона с острова Коневиц. Внезапно возникший шторм начал быстро усиливаться. Для осенней Ладоги это явление было обычным. Не зря монахи Валаамского монастыря в путеводителе по острову приводили слова некоего валаамского инока:

Когда же осенью здесь буряПробудит озеро от сна,Тогда, чело свое нахмуря,Бывает Ладога страшна.

Вскоре шторм достиг огромной силы.

Как и следовало ожидать, в районе острова Коневиц Ходов не застал кораблей и барж, сосредоточенных накануне для участия в операции. Они из-за шторма вынуждены были возвратиться в базы. Тогда Ходов принял решение направиться на юг, в сторону нашего берега, чтобы затем взять курс на Новую Ладогу.

Тральщик бросало из стороны в сторону, как щепку. Сила ветра достигала 10 баллов. А ведь это суденышко вовсе не было приспособлено для плавания в Ладожском озере, а тем более в штормовых условиях. ТЩ-122 (постройки 1902 года) как плоскодонный речной буксир раньше использовался Северо-Западным речным пароходством только на тихом плесе реки Свири, а в озеро ему выходить не разрешалось. Две паровые машины по 200 лошадиных сил каждая обеспечивали ему скорость 7–8 узлов. Без груза буксир имел осадку 2,2 метра.

17 сентября, в первой половине дня, с ТЩ-122 увидели, лежащую в дрейфе канонерскую лодку «Бурея». Приблизившись к ней на расстояние голосовой связи, Ходов попросил разрешения стать на бакштов, чтобы отстояться за кормой канонерки, пока не стихнет шторм, так как свой якорь мог не удержать.

В ответ через мегафон командир канонерской лодки капитан 2-го ранга Н. Ю. Озаровский сообщил, что нужно идти спасать людей с разбитой баржи, и указал координаты. Ходов и его военком Дмитрий Гребенкин, не раздумывая, решили полным ходом идти к месту катастрофы. Правило советских моряков: «сам погибай, а товарища выручай». Хотя все понимали, что для такого корабля, как ТЩ-122, эта операция была явно рискованной.

В 16 часов перед глазами моряков тральщика предстала потрясающая по своей трагичности картина. В волнах разбушевавшейся стихии на обломках разбитой деревянной баржи плавали оставшиеся еще в живых обессиленные, окоченевшие от холода люди — красноармейцы переправлявшейся через озеро воинской части. Застигнутая внезапным штормом ветхая баржа, по-видимому, не выдержала бешеного напора волн суровой Ладоги, переломилась и обрекла на гибель всех, кто в ней находился.

Виртуозно маневрируя своей утлой посудиной, Ходов делал все, чтобы спасти как можно больше людей. Моряки тральщика, обвязывая себя концами, бросались в холодную воду и поднимали на борт обессилевших, потерявших сознание и неспособных двигаться бойцов. Особенно бесстрашно действовали сигнальщик Сергей Колесниченко и машинист Иван Каретников.

Около 200 человек подобрали из воды. Тральщик был явно перегружен. Марка предельно допустимой осадки давно скрылась под водой. С такой перегрузкой, да еще в шторм, до базы не дойти. К тому же из машинно-котельного отделения поступило донесение: в корпусе обнаружена течь. Судно медленно начало тонуть. Тогда Ходов, еще раз убедившись в том, что подбирать из воды больше некого, повернул тральщик в сторону берега (до него оставалось 3–4 мили) и малым ходом, непрерывно промеряя лотом глубину, двинулся вперед, чтобы стать на якорь там, где малая глубина не позволит судну затонуть. Расчет был на то, что удастся спасти людей и корабль, который с подходом помощи, освободившись от чрезмерного груза, сможет всплыть и целехоньким вернуться в строй.

Но судьба была безжалостна к морякам ТЩ-122 и к спасенным ими людям. Внезапно в тишине прозвучал тревожный возглас сигнальщика Сергея Колесниченко: «Воздух! Ю-88!»

Доклады Сережи Колесниченко, любимца команды, всегда отличались точностью. Он узнавал о приближении вражеских самолетов, казалось, каким-то шестым чувством — значительно раньше, чем их можно было увидеть или услышать. И сейчас он не ошибся. Шесть «юнкерсов» со зловещим гудением приближались к обреченному тральщику. Стервятники предвкушали легкую поживу.

«Боевая тревога!» — командует Ходов. А что может выставить для боя тонущий крохотный кораблик, до отказа набитый людьми, лишенный возможности хоть как-нибудь маневрировать? Чем он может отразить нападение врага, неизмеримо превосходящего по силе? Разве что только мужеством, непревзойденной стойкостью и мужеством!

Комендор старшина 1-й статьи Николай Абакумов, кадровый военный, сверхсрочник, изготовил к бою единственное на корабле 45-миллиметровое орудие.

Матросы по установившейся в то время практике приготовились открыть огонь по самолетам из стрелкового оружия, которым в избытке запаслись при эвакуации окруженных частей Красной Армии с северного побережья Ладожского озера.

«Союз охотников» — так называл Ходов своих матросов, вооруженных кто во что горазд. Сознавая, что практически эта стрельба по воздушным целям малоэффективна, он считал, что морально она все же оказывает благотворное влияние на личный состав. Сам процесс стрельбы по самолетам, хотя бы из винтовок, освобождал людей от тягостного ощущения обреченности. Иначе трудно хладнокровно выдерживать вой пикировщиков и свист падающих бомб. Поэтому Ходов и Гребенкин поощряли деятельность «союза охотников», поддерживающую боевой дух команды.

Встреченные огнем корабельной сорокапятки и потоком трассирующих пуль, «юнкерсы» потеряли ориентировку и, безрезультатно сбросив бомбы, скрылись из виду.