Сто одна причина моей ненависти - Рина Осинкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она была маленькая восторженная девчонка, глупенькая, конечно, хоть и мнила о себе. Девчонка, которой прополоскали мозги лживые заезжие политтехнологи, вещающие на всю страну, но получающие инструкции снаружи. А она с готовностью этот бред восприняла.
Отчего такая готовность? Это можно понять. Не хочется в восемнадцать быть частью стада. Хочется быть уникальным и независимым. Если ты со стадом, значит, тобой рулят, как хотят. Или ты примитивен до безобразия, до полного к себе отвращения. Такая вот заразная инфекция подросткового возраста. Только ты-то куда смотрел, Серега?
И не извиняет тебя вовсе, что самому было восемнадцать. Не извиняет, потому что ты мужик, ты по-любому старше. Ты должен отвечать за свою девочку, не отпускать ее в плавание одну. Все ее невзгоды, если таковые были, на твоей совести, кабан. Все твои – тоже на твоей, но не о них речь. Сам накосячил, сам и хлебай.
И что самое поганое в этой истории – это то, что уже ничего не исправишь.
Она прощения попросила – как по сердцу ножом полоснула. От этих невозможных, неожиданных слов Серега задохнулся даже и не знал, что нужно в ответ сказать. И выдал перл в привычно-обычной саркастической манере, которая всегда наготове. Палочка, блин, выручалочка. Но самое скверное, что Миколетта и не удивилась вовсе. Как будто и не ожидала от него услышать что-то человеческое. Или все-таки задел он ее? Если задел, то урод в квадрате.
А мужики вокруг нее вьются. Хлыщ компьютерный, скользкий тип. Отчего Миколетта его терпит? Кочегар какой-то. Откуда в Москве кочегары? Сегодня к ней заходил ухарь в джинсе, с иголочки, и они вместе отбыли, хоть и на разных тачках. А привез ее вообще кто-то четвертый на «Лексусе». Если бы не был уверен Серега, что Людка столь же разборчива, как и в былые годы, то хрен знает что про дамочку мог бы подумать.
Он не ревновал. Какое право он имеет? Но было горько, до глухого стона горько, что нет ему места в ее жизни. И это уже навсегда.
Уехать бы поскорее. Или уже на нары, в тюрягу. На все согласен. Только чтобы подальше. Потому что здесь сил нет не следить за ней. И он следит.
Проснулась Людмила по будильнику, петушиным гиканьем вытолкнувшим ее в реальность. Надо будет поменять рингтон. Хотя этот ей нравился. Но не нынешним утром.
Не сразу вспомнила, что распланировала на сегодня и что было вчера. Пялилась в потолок, сканируя память. Вычленила позитив в предстоящем деле. Мобилизовалась на негатив. Можно вставать.
Из ванной прошла на кухню. С грустью взглянула на Клашину самодельную колыбельку, на тросе подтянутую вверх почти до карниза. Пока эту конструкцию она разбирать не будет, повременит. Ведь не мешает же, ну правда…
Взглянула на ходики. Время для завтрака есть, но сначала она позвонит. Кому же позвонить сначала?
– Николай Никитович? – пропела Людмила в трубку в ответ на скрипучее соседское «алле». – Доброе утро. Вы не могли бы заглянуть ко мне часиков в одиннадцать? Если я не ошибаюсь, в это время вы с Шариком с прогулки возвращаетесь, так не затруднит ли вас…
– А что произошло, Людмила? Зайти мне не трудно, но хотелось бы знать, зачем я вам понадобился. Тем более что овес к лошади не ходит.
Вон оно как. Овес, значит. К лошади. Ты, Миколетта, выходит, лошадка. Можно смело сказать – кобылица.
– Я бы не утруждала вас, Николай Никитович, дорогой, но занемогла немного. А дело важное. Нашего с вами соседа касается, Портнова.
В трубке воцарилась тишина. Людмила даже решила, что повесил сосед трубку, но, видимо, он ее просто ладонью прикрыл и размышлял над ответом.
– А с чего это вы вдруг его проблемами озаботились, а, Людмила? – ожила трубка, дохнув ядом. – Вчера вы с каким-то козырем отбыли, вернулись к полуночи ближе, а сегодня уже вам Сергея подавай?!
– Свешникова доложила?
– Какая разница?!
– Ну, во‐первых, не Сергея мне подавай, а вас, уважаемый мой Николай Никитович, – с мягким смешком возразила Люда. – А во‐вторых… Во-вторых, у меня имеются веские причины подозревать в отравлении Зинаиды вас. Не хотите ознакомиться? Если желаете, то только лично. Не по телефону.
– Что за инсинуации! – после некоторой паузы гневно выкрикнул пенсионер Калугин и бросил трубку.
«И чего ты добилась?» – кисло подумала Людмила, разглядывая морской пейзаж на заставке смартфона.
Телефон запиликал вызовом. Не мобильный. Домашний.
– Слушаю, – произнесла она.
– Буду в одиннадцать, – пролаял сосед. И отсоединился.
И тут Людку пробрало. Ей стало страшно.
Теперь нужно срочно звонить Сереге. Или не звонить Сереге?
Людмила отыскала среди записей его городской, набрала. Сбросила. Снова набрала. Подождала три гудка. Сбросила.
Ты, оказывается, мямля, Миколина. Решай уже, нужна тебе его поддержка или так сойдет?
Она решила, что справится сама.
Как же сама, если ты совсем ничего не приготовила?! Никакого алгоритма действий не составила, не продумала, что и в каком порядке говорить преступнику будешь, а Калугин – преступник, циничный, беспощадный, хитрый, и такого вот матерого нужно за руку поймать.
Поймать-то ты его, допустим, поймаешь, да кто об этом сможет узнать, если он тебя порешит, как и Зинаиду? А ты между тем не имеешь внутренних сил к Портнову за помощью обратиться. А больше обратиться тебе не к кому. Если не к Витюше Ступину, но это для анекдота.
Но вчера было некогда размышлять о сегодняшних алгоритмах, не до того же ей было!
Могла бы в таком случае перенести задуманную операцию. Отчего – нет?
Оттого что упрямая. И глупая – сама себя настроила на сегодняшнее утро и выйти из программы не смогла. Или не догадалась, что выйти можно.
И малодушная.
Кстати, отчего ты дрейфишь? Отказ боишься услышать или колкости? Или неприязненный тон безо всяких колкостей?
«Ничего я не боюсь, – рассердилась Людмила. – Просто не хочу Серегу напрягать. Передумала».
Именно так. Ничья помощь, возможно, и не понадобится вовсе. Даже наверняка не понадобится. Ты просто-напросто сочиняешь хитрые ходы, чтобы Портнов немножко в твоей жизни поучаствовал. Вымучиваешь их даже, а не сочиняешь.
Привыкай, Людмила Домбровски – он не твой. Если до сих пор не привыкла.
Поэтому спокойно и без паники – да какая еще там
