Наследие исполинов - Владимир Васильев

– На катере никого, – шепнул он Скотчу. – Ты управлять им умеешь?

– Умею, – кивнул Скотч. – Там все просто.

– Давай за штурвал тогда.

Скотч снова кивнул и, машинально пригнувшись, перебежал ко входу в рубку.

«Амфисбеной» можно было управлять и с пульта, и по старинке, штурвалом. Пульт и два кресла располагались в левой части рубки; штурвал – в правой. Под лобовым стеклом вытянулись в ряд приборная панель с матрицей бортового компьютера и несколько независимых приборов – компас, барометр, датчики двигателей. Сейчас вся аппаратура катера была погашена. Матрица слепо таращилась в пустоту рубки.

Скотч перешагнул через порог и сразу же сунулся к пульту управления.

Катер тем временем медленно дрейфовал прочь от берега, течение вот-вот должно было подхватить его и увлечь еще дальше на юг, к устью Сайры. А нужно было в противоположную сторону.

Коснувшись сенсора «Start», Скотч с удовлетворением проследил, как загрузилась система в бортовой комп и ожил, замигал световыми сигналами готовности весь пульт. Теперь проверить рулевое… есть. Теперь водометы.

Палуба под ногами едва ощутимо завибрировала; если бы Скотч не ждал этого, вполне мог бы ничего и не заметить.

– Малый вперед, – сам себе скомандовал Скотч, передвигая ухватистую рукоятку переключателя режимов хода в соответствующее положение. Моряцкое название переключателя начисто вылетело из памяти, и сколько Скотч ни напрягал извилины – не вспоминалось.

«Амфисбена» отринула веление прихотливого течения и двинулась по реке самостоятельно. Скотч перешел к штурвалу и переложил направо. Описав величавую дугу по поверхности Сайры, катер лег на нужный курс и пошел на север, прочь от устья.

Водометы на малом ходу работали почти бесшумно. Минуты через три Скотч увеличил скорость, и в тихий плеск волн о борта тут же вплелся равномерный гул движителей. Поросшие лесом берега неспешно проплывали мимо. В рубку ввалился довольный искатель Саня.

– Удалось, кажется? – спросил он.

– А – что? – с удовольствием подтвердил Скотч.

– Кажется, Семенов где?

– Пошел кубрик и трюм перетряхивать. Говорит, может, чего полезного отыщется.

– Тоже дело, – вздохнул Скотч. – Давай-ка, Саня, дуй на палубу да на берега гляди в оба. Как бы нами не заинтересовались. Наши ноктовизоры в режим бинокля умеешь переключать?

– Умею, – сказал искатель. – Чего там уметь-то…

И вышел из рубки, направившись на корму. «Молодец, – отметил про себя Скотч, также прилаживая к глазам оптику. – Чего на палубе перед рубкой маячить – тут я и сам послежу. И, кстати, надо бы к дальнему берегу прижаться. От греха подальше. Там и растительность пышнее, если что – от шухера с воздуха укрыться легче. Да и наших все равно на том берегу подбирать».

Штурвал крутнулся влево, и катер, конечно же, тотчас отозвался на это движение. А потом Скотч еще прибавил ходу. И заодно вспомнил, как же все-таки называется старомодный переключатель режимов хода.

Звался он тоже старомодно. Телеграфом. Путь вверх по течению Сайры они проделали сплошь на нервах. Над левым берегом (для новоявленного экипажа «Амфисбены» он, понятно, казался правым) то и дело шныряли десантные боты, истребители и корабли прикрытия. Странно, но не было видно обычных разведчиков. Скотч в типах военных кораблей разбирался слабо, но у него под боком имелся спец Семенов, да и Саня Веселов, как оказалось, весьма неплохо ориентировался в парке малых космических кораблей галактики. Спутники Скотча способны были выделить несколько сот различных типов и классов летательных аппаратов производства самых разнообразных рас. Утешался Скотч тем, что ни Семенов, ни Веселов не сумели бы отличить утренний след виверны от вечернего или пальмодендроновые побеги сезона дождей от побегов сухого сезона. Скотч понимал: именно в этом сила группы. Одиночка не в состоянии знать все обо всем. Группа специалистов в различных областях знания даст одиночке даже не сто – тысячу очков вперед. И все равно в итоге выиграет.

Западный берег Сайры выглядел куда более диким. Буйные джунгли сплошной стеной покрывали его. Более того, деревья нависали низко над водой, и это было здорово – кроны прикрывали идущий на север катер от разбойничьих взглядов нечисти в небе Табаски.

Семенов давно перестал шарить по трюму. Ничего путного он не нашел – разве что несколько гарпунов, способных послужить одноразовым оружием. Похоже, скелетики после захвата катера просто вышвырнули с борта все, по их мнению, ненужное – личные вещи рыбаков, разнообразную моряцкую утварь. Даже посуды на камбузе – и той не стало. Возможно, шат-тсуры заранее готовили катер для перевозки своих солдат и опасались перегрузить посудину. Поэтому и вычистили ее едва ли не под ноль. С одной стороны, это было нехорошо: непригруженный катер шел медленнее, водометы работали наполовину в воздух. А с другой – как на борту окажется вся группа невольных партизан, так, пожалуй, и выйдет оптимум по весу. Вот тогда «Амфисбена» покажет все, на что способна.

Скотч рулил. Семенов и Саня обосновались на палубе, сбоку от рубки, у открытых дверей, каждый по своему борту.

– Как там наши, интересно, – задумчиво сказал Семенов. – Переправились уже, наверное.

– Должны… Хоть бы не напортачили при зачистке. Скелетики сейчас как раз к оврагу подходят.

– Слушай, – испугался вдруг Скотч. – А сканерами их засекут? В пещере еще туда-сюда, там слой почвы все таки. Могли и не заметить. Но в лесу, у самого берега…

– Нас ведь не заметили. Не переживай, таких вот глушик, – Семенов кивнул на прилепленный над нагрудным карманом шарик, – хватает на всех. Я оставил Плужнику соответствующие инструкции. Так что все защищены и от сканеров, и от «генераторов тоски».

– А не напутают ничего? Все-таки чужая техника, да вдобавок секретная наверняка.

Семенов покровительственно усмехнулся:

– Вадим! Я тебя уверяю: искатели – очень, очень ответственные люди. Ты в выборах хоть раз участвовал?

– Ну участвовал, – признался Скотч, не совсем понимая, куда клонит собеседник.

– Индекс социальной значимости у тебя какой?

– Ну двенадцать.

– У Плужника – сорок.

– Ого! – поразился Скотч и впечатленно присвистнул. – Много!

– У Сани Веселова, к слову, двадцать четыре. Вдвое выше, чем у тебя. И он среди искателей считается сопляком, кадетом.

Скотч невольно покосился на Веселова. Тот, положив руки на планшир, а голову – на ладони, неотрывно глядел на зеленую стену настоящих диких джунглей Табаски, на берег, который никогда не подвергался терраформированию.

– А у тебя какой индекс? – поинтересовался Скотч у Семенова.

Агент усмехнулся:

– У меня их четыре. И все левые, для прикрытия.

– А истинный?

– Сотрудники нашей организации не имеют индекса социальной значимости. Собственно, у меня нет ни имени, ни фамилии, ни личного кода. Я получаю все заново перед каждым заданием.

– А между заданиями? Как же ты живешь между заданиями?

Семенов улыбнулся еще шире:

– Такого состояния у нас не бывает, чтоб совсем без задания. Иногда после очередного боевого выхода я получаю задание отдыхать – как сейчас, например. Соответственно, под это меня снабжают именем, фамилией, счетом, личным номером. Историей жизни. Всем необходимым.

– Блин, – вздохнул Скотч с пониманием. – Тяжко вам живется. А настоящая история наружу не просится? Настоящие воспоминания? Детство там, юность? Родители, первая любовь?

– У меня не бывает таких воспоминаний, Вадим. Они стерты. Нам прочищают мозги после каждой завершенной операции. Я, к примеру, не помню, чем занимался до того, как угодил сюда на психокондиционирование. Оставлено только самое необходимое.

Скотч поражение замер, сжал руки на штурвале и медленно-медленно обернулся к Семенову.

– То есть? То есть ты хочешь сказать, что вас раз за разом лишают памяти? Лишают части прожитой жизни?

– Да.

– М-мать! – рявкнул Скотч гораздо громче, чем следовало бы. – Да как ты на такое согласился?

– Не помню – как. Это ведь не вчера было, все давно стерто. Но, видимо, причина была достаточно весомой, – спокойно ответил Семенов.

– И не жалеешь? – продолжал допытываться Скотч.

– Почему же не жалею? – Семенов угловато повел плечами. – Жалею иногда. Вадим, за все в этой жизни приходится платить. Моя плата именно такова, что уж тут поделаешь.

– Но что такого особенного ты получаешь взамен?

– Я проживаю десятки жизней взамен одной.

– Но ведь ты их не помнишь!

– Ну и что? Я твердо знаю, что прожил их. Не остается памяти о событиях, но остается память об ощущениях. Я помню, что на прошлом задании мне было плохо, а года четыре назад мы с напарником провернули одно великолепное дело, нагеройствовались вволю. И помню, как после этого целых две недели жарились на пляжах Лазурного Шепота, дули пиво, клеили всех симпатичных девушек напропалую. Человек – не только память о конкретных событиях. Это еще и память о собственной оценке этих событий. Я знаю, что по крайней мере один раз сослужил доминанте Земли очень неплохую службу. И еще несколько раз помог ей в менее значительных эпизодах. Мне хватает этого знания.