Сон № 9 - Дэвид Митчелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А где работнички? – спрашивает Ящерица.
– Выходной по случаю торжественного открытия, – отвечает Франкенштейн.
Миновав целый квартал передвижных туалетных кабинок, сворачиваем к «Валгалле». Из строительного мусора вырастает сверкающая пирамида треугольников черного стекла. «Кадиллак» съезжает по пандусу в тень и замирает перед шлагбаумом. Сторож опускает окно своей будки. На вид ему лет девяносто, и он либо пьян, либо страдает болезнью Паркинсона. Франкенштейн сердито выглядывает из окна машины. Сторож продолжает кланяться и отдавать честь.
– Сезам, откройся, – рявкает Франкенштейн. – Задолбал уже.
Шлагбаум поднимается, и кланяющийся сторож исчезает из виду.
– Где его откопали? – спрашивает Ящерица. – На кладбище домашних животных?
«Кадиллак» устремляется в темноту, дает задний ход и замирает. Меня охватывает возбуждение. Неужели я действительно под одной крышей с отцом?
– Вылазь, – говорит Ящерица.
В подземном гараже пахнет маслом, бензином и шлакоблоками. Рядом с нашим припаркованы еще два «кадиллака». В темноте ничего не разобрать, даже стен не видно. Франкенштейн толкает меня в спину:
– Шагай, молокосос.
Иду за ним. Мерцает пятнышко тусклого света – круглое окошко в распашной двери, за которой начинается полутемный служебный коридор, где пахнет свежей краской и гулким эхом отдаются наши шаги.
– Еще толком не построили, а освещение уже хреновое, – замечает Ящерица.
От этого коридора ответвляются другие. Мне приходит в голову, что вроде бы надо испугаться. Никто не знает, что я здесь. Нет, отец знает. Пытаюсь удержать в памяти хоть какие-то ориентиры: у пожарного шланга – направо, дальше – прямо, мимо доски для объявлений. Франкенштейн останавливается у мужского туалета. Ящерица отпирает дверь:
– Входи.
– Мне не нужно в туалет.
– А тебя, сопляк, никто не спрашивает.
– Когда я увижусь с отцом?
Ящерица ухмыляется:
– Мы доложим ему о твоем нетерпении.
Франкенштейн ногой распахивает дверь. Ящерица хватает меня за нос, рывком зашвыривает внутрь – я едва удерживаюсь на ногах – и запирает дверь. Я в белой туалетной комнате. Плитки на полу, кафель на стенах, потолок, светильники, раковины, писсуары, дверцы кабинок – все сверкает ослепительной снежной белизной. Ни окон, ни других дверей. Единственная дверь – металлическая, вышибить ее невозможно. Колочу по ней:
– Эй! Долго вы собираетесь меня здесь держать?
Шумит сливной бачок.
– Кто здесь?
Клацает защелка, дверь кабинки распахивается.
– А я-то думаю, знакомый голос, – говорит Юдзу Даймон, затягивая ремень на брюках. – Надо же, я только сел посрать. Как тебя угораздило попасть в этот дурной сон?
Юдзу Даймон моет руки, глядит на меня в зеркало.
– Так ты мне ответишь или будешь играть в молчанку, пока за мной не придет наш тюремщик?
– Ну ты и наглец!
Он сует руки под сушилку, но ничего не происходит. Тогда он вытирает их о футболку с изображением мультяшной школьницы, опускающей дымящийся пистолет; над ее головой пузырь со словами: «Так вот что такое – убивать… Мне нравится».
– Понятно. Ты все еще сердишься из-за отеля любви.
– Из тебя выйдет отличный адвокат.
– Спасибо за некомплимент. – Он поворачивается ко мне. – Ну что, продлим траур или ты все-таки расскажешь, как здесь оказался?
– Меня привез отец.
– А он кто?
– Пока не знаю.
– Весьма неосмотрительно с твоей стороны.
– А ты здесь зачем?
– Чтобы из меня вытрясли все дерьмо. Может, ты это увидишь.
– А почему? Ты их тоже бросил в отеле любви?
– Ха-ха, очень смешно, Миякэ. Ну, это долгая история.
Я кошусь на дверь.
– Ладно. – Даймон устраивается на умывальной стойке. – Выбирай себе стул по вкусу.
Стульев нет.
– Я постою.
Журчание в бачке стихает. Гулко вздыхает тишина.
– Это старинное сказание о борьбе за наследный престол. Жил да был преклонного возраста деспот по имени Коносукэ Цуру. Свою империю он начал создавать еще во время оккупации, на уличных рынках, из ворованных сигарет. Кстати, у тебя случайно не найдется…
Я мотаю головой.
– Полвека спустя Коносукэ Цуру стал такой важной птицей, что завтракал с членами кабинета министров. Его интересы простирались от преступного мира Токио до правительственных кругов, от наркотиков до строительства – самый выгодный бизнес в стране, правительству которой известно лишь одно средство борьбы с экономическим кризисом: цементировать горные склоны и соединять висячими мостами необитаемые острова. Но я отклонился от темы. Правой рукой Коносукэ был некий Дзюн Нагасаки, а левой – Рютаро Морино. Император Цуру, адмирал Нагасаки и генерал Морино. Ты следишь за ходом моей мысли?
Отвечаю заносчивому фигляру чуть заметным кивком.
– В подарок на свой девяностый с чем-то день рождения Цуру получает сильнейший сердечный приступ и поездку в «скорой помощи» в больницу Сиба-коэн. В феврале. В самый неподходящий момент. Как раз перед этим Цуру стравливал Морино с Нагасаки, проверяя лояльность своих подчиненных. По традиции Цуру должен выбрать преемника, но он тот еще волчара и упорно цепляется за жизнь. Через неделю Нагасаки решает заявить о своих притязаниях и устраивает нечто вроде Пёрл-Харбора[99] – но выступает не против сил Морино, которые держатся начеку, а против людей Цуру, которые считают себя неприкосновенными. Ночью более ста ключевых фигур Цуру безжалостно ликвидированы – одним махом, за десять минут. Ни переговоров, ни пощады, ни милосердия. – Даймон наставляет на меня указательные пальцы, изображает выстрелы. – Цуру удалось вывезти из больницы, и о нем ходят самые разные слухи: то ли его забили до смерти его собственными клюшками для гольфа, то ли он перебрался в Сингапур, где его накрыл повторный сердечный приступ. Короче, его время вышло. К рассвету престол перешел к Нагасаки. Вопросы из зала?
– Откуда ты все это знаешь?
– Нет ничего проще. Мой отец – продажный коп и служит Нагасаки. Следующий вопрос.
Слишком прямой ответ для такого скользкого типа.
– Что ты здесь делаешь?
– Дай закончить. Если бы это был фильм про якудза, то уцелевшие члены группировки Цуру объединились бы с Морино и начали войну чести. Нагасаки нарушил закон и должен был быть наказан, верно? В действительности все не так интересно. Морино колеблется, теряя драгоценное время. Уцелевшие люди Цуру соображают, откуда ветер дует, и сдаются Нагасаки, поверив обещанию их помиловать. Естественно, их тут же убивают, но это не важно. К маю Нагасаки не только прибирает к рукам весь бизнес Цуру в Токио, но и получает контроль над корейскими группировками и триадами[100]. В июне он уже помогает выбрать крестного отца для внука токийского губернатора. Морино отправляет к Нагасаки посланца с предложением поделить империю, а Нагасаки возвращает посланца Морино, за вычетом рук и ног. К
