Цветаева без глянца - Павел Фокин

У нее было так: получит письмо, почувствует родственную душу и — уже миф. В этом смысле письма ее — это дневник. <…> А репутация женщины с бурной жизнью — это все бабские разговоры. Это неверно и фактически, и психологически. И особенно много выдумывали, конечно, женщины [5; 155].

Сергей Яковлевич Эфрон. Из письма М. А. Волошину. Мокропсы, Чехия, 1923 г.:

М<арина> — человек страстей. Гораздо в большей мере чем раньше — до моего отъезда. Отдаваться с головой своему урагану для нее стало необходимостью, воздухом ее жизни. Кто является возбудителем этого урагана сейчас — неважно. Почти всегда (теперь так же как и раньше), вернее всегда все строится на самообмане. Человек выдумывается и ураган начался. Если ничтожество и ограниченность возбудителя урагана обнаруживаются скоро, М<арина> предается ураганному же отчаянию. Состояние, при к<отор>ом появление нового возбудителя облегчается. Что — не важно, важно как. Не сущность, не источник, а ритм, бешеный ритм. Сегодня отчаяние, завтра восторг, любовь, отдавание себя с головой, и через день снова отчаяние. И это все при зорком, холодном (пожалуй вольтеровски-циничном) уме. Вчерашние возбудители сегодня остроумно и зло высмеиваются (почти всегда справедливо). Все заносится в книгу. Все спокойно, математически отливается в формулу. Громадная печь, для разогревания которой необходимы дрова, дрова и дрова. Ненужная зола выбрасывается, а качество дров не столь важно. Тяга пока хорошая — все обращается в пламя. Дрова похуже — скорее сгорают, получше дольше [13; 306].

Марина Ивановна Цветаева. По воспоминаниям Н. Кончаловской:

Я никогда не удерживала мужчину, если он уходил. Я даже не поворачивала вслед головы, хоть иногда и не знала, отчего он уходит. Уходит так уходит!.. И они не уходили, они как-то исчезали. День — не пришел, два — не пришел, три — не пришел, а потом так и не приходил никогда. И так все… Почему так было — не знаю!.. [1; 509]

Марина Ивановна Цветаева. Из записной книжки:

Любимых забываю вместе с собой, любившей. Ибо если дружба — одно из моих обычных состояний, то любовь меня из всех обычных состояний: стихов, одиночества, самоутверждения —

И — внезапное видение девушки — доставая ведро упала в колодец — и всё новое, новая страна, с другими деревьями, другими цветами, другими гусями и т. д.

Так я вижу любовь, в которую действительно проваливаюсь и выбравшись, выкарабкавшись из (колодца) которой сначала ничего из здешнего не узнаю, потом — уже не знаю, было ли (то, на дне колодца), а потом знаю — не было. Ни колодца, ни тех гусей, ни тех цветов, ни той меня.

Любовь — безлица. Это — страна. Любимый — один из ее обитателей, туземец, странный и особенный — как негр! — только здесь.

Глубже скажу. Этот колодец не вовне, а во мне, я в себя, в какую-то себя проваливаюсь — как на Американских горках в свой собственный пищевод [10о; 483].

Марина Ивановна Цветаева. Из записной книжки 1920 г.:

Какие сейчас слова, вместо «любовь».

Ю. З. напр., — «Это не должно быть названо», М-ти, например: «Откровение», НН напр., «приятно» — а делают всё то же самое!

Или боятся, что как скажешь слово «любовь» сейчас же счет за ботинки или вексель на вечную верность. А мне любовь — без «любовь» — оскорбление, точно я этого слова не заслуживаю — хотя бы в награду за то, что никогда ведь: ни векселей! ни верности!

А может быть — просто напросто — никто из них меня не любил? («Может быть» — восхитительно!) Не любил ни одной секундочки, потому и не сказал ни разу. — Мужчины слишком честны: люблю они говорят только той, которую любят — вплоть до женитьбы! — (Подвиг!) — А кто бы из этих — них — всех — на мне женился?

Так, делая всё, что полагается, по крайней мере хоть словом не лгут.

(А у меня глупая уверенность: раз целуешь — значит любишь! Мужчины не целуют par delicatesse de cœur[40]!)

— А у меня другое: мне нужно слово.

Для меня ведь: «les ecrits s’envolent, les paroles — restent!»[41] [12; 136]

Павел Григорьевич Антокольский:

Ее пылкие и восторженные привязанности возникали внезапно и исчезали бесследно. След от них оставался только в стихах. Марина зачеркивала не стихи, а причину их возникновения [1; 88].

Марина Ивановна Цветаева. Из записной книжки 1920 г.:

Дорогие правнуки мои, любовники и читатели через 100 лет! Говорю с Вами, как с живыми, что вы будете. (Не смущаюсь расстоянием! Ноги и душа одинаково легки на подъем!)

Милые мои правнуки — любовники — читатели! Рассудите: кто прав? И — из недр своей души говорю Вам — пожалейте, п. ч. я заслуживала, чтобы меня любили [12; 146].

Роман Борисович Гуль:

Марина Ивановна вечно нуждалась в близкой (очень близкой) дружбе, даже больше — в любви. Этого она везде и всюду душевно искала и была даже неразборчива, желая душевно полонить всякого [1; 254].

1902

Надя Иловайская

Анастасия Ивановна Цветаева:

В Наде соединилась красота матери и отца, но сходство с отцом было явно. Как хороша! В улыбке ее — ироничной — нежность; волосы каштановые, пышные; прелестный румянец. Не верилось, что <…> она — больна!

Маруся тайно полюбила Надю за ее обреченность, скрывая эту любовь от всех [15; 106].

Марина Ивановна Цветаева. Из письма В. Н. Буниной. Париж, Медон, 23 мая 1928 г.:

Дорогая Вера Николаевна,

Ваше письмо совершенно изумительно. Вы мне пишете о Наде Иловайской, любовью к которой — нет, просто КОТОРОЙ — я болела — дайте вспомнить! — год, полтора. Это было мое наваждение. Началось это с ее смерти — я тогда была в Германии, в закрытом учебном заведении, мне было 10 лет. «Умерла Надя Иловайская» (письмо отца). Последнюю Надю я помнила в Нерви — розу на гробах! — (все вокруг умирали, она цвела) — Надю на Карнавале, Надю на bataille de fleurs[42]. Я ей нравилась, она всегда меня защищала от матери, которой я тогда — et pour cause![43] — не нравилась. Но дружны мы не были — не из-за разницы возраста — это вздор! — а из-за моей робости перед ее красотой, с которой я тогда в стихах не могла справиться (пишу с 6-ти лет, в Нерви мне было 8 л<ет> — проще: дружны мы не были, потому что я ее любила. И вот — неполных 2 года спустя — смерть. Тут я дала себе волю — полную — два года напролет пролюбила, про-видела во сне — и сны помню! — и как тогда не умерла (не сорвалась вслед) — не знаю.