Хроники Средиземья - Джон Толкин

Когда Тургон узнал об этом, он вновь послал гонцов к устью Сириона и попросил помощи у Кирдана Корабела. По его просьбе выстроил Кирдан семь быстрых кораблей, и они отплыли на запад; но не пришли вести на Балар ни об одном из них, кроме последнего. Корабль этот долго скитался в море и, возвращаясь, погиб в буре у самых берегов Средиземья; но одного морехода Ульмо спас от гнева Оссе, и волны выбросили его на берег в Неврасте. Звался он Во́ронвэ и был одним из тех, кого Тургон отправил с вестью из Гондолина.

Теперь в мыслях Моргота постоянно был Тургон, ибо из всех его врагов уцелел именно тот, кого он более всего желал пленить либо уничтожить. Мысль эта тревожила Моргота и отравляла сладость победы, ибо Тургон из могущественного дома Финголфина был сейчас по праву королем всех нолдоров; к тому же Моргот боялся и ненавидел потомков Финголфина, ибо им покровительствовал Ульмо, его враг, а еще из–за ран, что нанес ему своим мечом Финголфин. Из всех его родичей более всего опасался Моргот Тургона, ибо приметил его еще в Валиноре, и, когда бы тот ни оказывался рядом, тень падала на сердце Моргота, предостерегая, что в некие, пока еще сокрытые времена Тургон станет причиной его падения.

И вот к Морготу привели Хурина, ибо Моргот знал о его дружбе с владыкой Гондолина; но Хурин не подчинился ему, а лишь насмехался. Тогда проклял Моргот Хурина, и Морвен, и все его потомство, и прирек им темный и горестный жребий, и, выведя Хурина из темницы, усадил его в каменное кресло на одной из вершин Тангородрима. Волей Моргота он был прикован к этому креслу, и Моргот вновь проклял его и молвил так: «Сиди же в этом кресле и любуйся краями, где лихо и отчаяние падут на тех, кто любим тобою. Ты осмелился насмехаться надо мной и подвергать сомнению могущество Мелькора, Властителя судеб Арды. Так узри же взором моим, услышь моим слухом, и не сойти тебе с места, пока все не придет к горестному своему концу».

Так и случилось; но никто не слышал, чтобы Хурин когда–либо молил у Моргота смерти либо пощады себе и роду своему.

По велению Моргота орки, немало потрудившись, собрали тела всех, кто пал в великой битве, их оружие и доспехи и сложили посредине Анфауглита огромный курган: он был виден издалека. Ход–эн–Нденгин, Курган Убитых, нарекли его эльфы, и Ход–эн–Нирнаэт, Курган Слез. Но среди пустыни, сотворенной Морготом, над курганом этим проросла и поднялась трава; и с тех пор ни одна тварь Моргота не осмеливалась бродить по земле, в которой лежали, рассыпаясь в прах, мечи эльдаров и аданов.

Глава 21 О Турине Турамбаре

Риан, дочь Белегунда, стала женой Хуора, сына Галдора; случилось это за два месяца до того, как он с братом своим Хурином ушел на Нирнаэт Арноэдиад. Когда супруг ее сгинул, она бежала в дебри: Сумеречные Эльфы Митрима пришли ей на помощь и, когда родился ее сын Туор, приняли его на воспитание. Сама же Риан ушла из Хитлума и, придя к Ход–эн–Нденгин, легла там и умерла.

Морвен, дочь Барагунда, была женой Хурина, владыки Дор–Ломина; а сыном их был Турин, родившийся в тот год, когда Берен Эрхамион в лесу Нелдорет встретил Лютиэн. Была у них также дочь по имени Лалайт, что означает Смех, любимица брата ее Турина, но когда Лалайт сравнялось три года, в Хитлум пришло поветрие, порожденное лихим ветром из Ангбанда, и она умерла.

После Нирнаэт Арноэдиад Морвен по–прежнему жила в Дор–Ломине, ибо Турину было всего восемь лет, и она вновь ждала дитя. Недобрые настали дни: предатели, захватившие Хитлум, презирали уцелевших людей из племени Хадора и всячески притесняли, отбирали добро и земли и обращали в рабство детей. Но таковы были красота и величие владычицы Дор–Ломина, что захватчики боялись ее и не осмеливались наложить руку на нее либо на ее домочадцев; меж собой они шептались, что она опасная чародейка, искушенная в магии, и что она в сговоре с эльфами. Все же теперь она была бедна, и никто не помогал ей: лишь Аэрин, родственница Хурина, которую насильно взял в жены изменник Бродда, тайно поддерживала ее; и Морвен опасалась, что Турина отберут у нее и обратят в рабство. Потому ей пришло на ум тайно отослать его и молить короля Тингола дать ему приют, ибо Берен, сын Барахира, был родичем ее отца и, сверх того, другом Хурина задолго до того, как пришла беда. И вот осенью Года Скорби и Слез Морвен отправила через горы Турина с двумя старыми слугами, повелев им, если то будет возможно, отыскать дорогу во владения Тингола. Так начала слагаться судьба Турина, о которой с начала до конца повествует песнь, называемая «Нарн–и–Хин–Хурин», самое длинное изо всех преданий, повествующих о тех днях. Здесь эта история пересказана кратко, ибо связана с судьбой Сильмарилов и эльфов: названа она Повестью о Печали, ибо воистину скорбна, и в ней раскрылись самые лихие дела Моргота Бауглира.

В начале года Морвен произвела на свет дитя, дочь Хурина, и назвала ее Нйэнор, что означает Скорбь. Турин же и его спутники, преодолев множество опасностей, достигли наконец рубежей Дориата; там повстречал их Белег Могучий Лук, глава пограничных стражей короля Тингола, он же привел их в Менегрот. Тингол принял Турина и даже сам усыновил его из почтения к Хурину Стойкому: ибо иначе относился он теперь к родам Друзей Эльфов. Затем на север, в Хитлум, отправились гонцы, прося Морвен покинуть Дор–Ломин и вместе с ними вернуться в Дориат; но она все еще не желала оставить дом, где жила вместе с Хурином. А когда эльфы уходили, она отослала с ними шлем, называемый Драконий шлем Дор–Ломина, величайшую реликвию рода Хадор.

Турин в Дориате рос красивым и могучим, но печаль лежала на нем отметиной. За девять лет, что прожил он во владениях Тингола, печаль его смягчилась, ибо время от времени гонцы Тингола навещали Хитлум и приносили оттуда добрые вести о Морвен и Ниэнор. Но настал день, когда посланцы не вернулись с севера, и Тингол более никого не посылал. Тогда страх за сестру и мать овладел Турином, и, ожесточась сердцем, он пришел к королю и попросил меч и доспехи; надев Драконий шлем Дор–Ломина, он ушел сражаться на рубежах Дориата и стал соратником Белега Кута́лиона.

Прошло три года, и Турин вернулся в Менегрот: он пришел из дебрей нечесаный, в изношенной одежде и иссеченных доспехах. В Дориате же был некий нандор, доверенный советник короля: звали его Саэрос. У него давно уже вызывал зависть тот почет, которым был окружен Турин, приемный сын Тингола; и, сидя за столом напротив Турина, Саэрос начал насмехаться над ним, говоря: «Если мужчины из Хитлума так дики и необузданы, то каковы же их женщины? Неужели они бродят, как дикие лани, прикрытые лишь волосами?» Турин в величайшем гневе схватил чашу и швырнул в Саэроса, и ранил его.