Миры Харлана Эллисона. Том 3. Контракты души - Харлан Эллисон

Когда Первый экспедиционный отряд, направленный в эллиптическую галактику в созвездии Скульптора, высадился на второй планете звезды четвертой величины, которую отряд назвал Фламмарион тета, исследователи обнаружили там статую высотой в тридцать семь футов, сделанную из неизвестного до того момента бело-голубого вещества — явно не камень, скорее нечто похожее на металл — по форме напоминающую человека. Он был бос, в одеянии, отдаленно напоминающем тогу, на голове облегающая шапочка, а в левой руке странный предмет шар в кольце из какого-то совсем другого материала. Лицо человека было странно красивым. Высокие скулы; глубоко посаженные глаза; крошечный, чужой здесь, рот; и большой нос с широкими ноздрями. Статуя казалась огромной на фоне бесформенных, полуразрушенных творений давно забытого архитектора. Члены отряда обратили внимание и по очереди прокомментировали необычное выражение лица запечатленного в памятнике человека. Никто из этих людей, стоящих под великолепной медной луной, делившей небо с уходящим за горизонт солнцем (которое совсем не походило по цвету на то, что теперь освещало Землю), никогда ничего не слышал о Вильяме Стероге. Именно по этой причине ни один из членов отряда не знал, что точно такое же выражение появилось на лице Вильяма Стерога в тот момент, когда он произнес свои последние слова, адресованные тому судье, что приговорил его к смертной казни в газовой камере: "Я люблю всех в мире. Это так. Господи, помоги мне, я люблю вас, всех вас!" Последние слова он выкрикнул.

За перекрестком времен, сквозь расщелину дней и эпох, сквозь отраженные образы, называемые пространством; в другое тогда, в другое сейчас. За тем местом, вон там. Выше общих представлений, за превращением простых структур, окончательно обозначенных понятием «если». Потом сорок с лишним шагов в сторону — только позже, много позже… Там, в самом центре, из которого все исходит наружу и становится бесконечно сложнее, загадка симметрии, гармонии, равномерности, поющих удивительно слаженно в этом месте, где все началось, начинается, всегда будет начинаться. Центр. Перевременье.

Или: через сотни миллионов лет, в будущем. И: в сотнях миллионах парсеков от самой дальней границы изведанного пространства. И: множество параллаксов[8] в параллельных вселенных. Наконец: нескончаемые, рожденные сознанием скачки за пределы человеческой мысли.

Там, за перекрестком времен.

На розовато-лиловом уровне, глубоко уйдя под багровые эманации, скрывающие его скрючившееся тело, ждал маньяк. Дракон — коренастый, толстый; заостренный хвост, похожий на веревку, поджат, маленькие жесткие костяные пластины торчат острием вверх, защищая тело от изогнутой дугой спины и до кончика хвоста; передние, более короткие, лапы с когтями сложены на массивной груди. Семк одинаковых собачьих голов, похожих на голову древнего Цербера, — каждая наблюдает, ждет; она голодна, безумна.

Яркий желтый луч беспорядочно метался над багровыми эманациями, все ближе и ближе. Маньяк знал, что не может бежать: любое движение выдаст его присутствие, и тогда — плен. Страх душил убийцу. Призрак преследовал его сквозь невинность и унижение и еще девять других эмоциональных личин, которые надевал на себя дракон. Требовалось что-то предпринять, сбить их со следа!.. Но он был один на этом уровне, который закрыли некоторое время назад, чтобы очистить от остатков чувств. Если бы маньяк не терял связи с реальностью после совершения убийств, если бы не лишался способности ориентироваться в пространстве, он никогда не оказался бы в ловушке на закрытом уровне.

И теперь, попав сюда, он не мог спрятаться, не мог спастись от призрачного света, даже несмотря на то, что этот уровень был закрыт. Он погасил все мысли и пламенеющие чувства, разрушил цепи нервной системы, питавшие сознание. Его мышление замедлилось, обесцветилось, потеряло остроту, словно огромную и сложную машину, которая достигла пика и исполнила свои функции, вдруг взяли и отключили. Там, где только что был дракон, теперь образовалась пустота. Семь собачьих голов заснули.

Дракон перестал существовать с точки зрения мыслительного процесса, и призрачный свет скользнул мимо, не заметив его. Но те, кто искал убийцуманьяка, были разумными существами, а вовсе не безумцами, каковым являлся он: их способность мыслить была упорядоченной, поэтому они и рассмотрели все возможности.

За призрачным светом следовали лучи, реагирующие на тепло, сенсоры, определяющие наличие массы, приборы, способные заметить даже ускользающий след чуждой материи на закрытом уровне.

Маньяка нашли. И несмотря на то, что он спрятался от них, закрылся, точно остывшее солнце, его отыскали и перенесли; он не почувствовал никакого движения, потому что заперся в своих собственных безмолвных головах. Но, решив вновь разбудить свои мысли, в лишенной времени потере ориентации, которая всегда следует за полным отключением сознания, он обнаружил, что стал пленником стасиса в камере нечистот на Третьем Уровне Красной Активности. И тогда из его семи глоток вырвался отчаянный вопль.

Звук, конечно, застрял в горле, потому что, прежде чем маньяк пришел в себя, его враги позаботились о том, чтобы он онемел. Тишина привела его в еще больший ужас.

Он был погружен в янтарную субстанцию, которая удобно окутывала тело; если бы дело происходило в прежние времена, в ином мире и ином континууме, это была бы обыкновенная больничная койка, к которой привязывают ремнями. Но дракона заключили в стасис на красном уровне, за перекрестком времен, и вместо больничной койки наградили антигравитацией, лишили веса. Он был абсолютно расслаблен, кормили его подкожно питательными растворами и депрессантами. Он ждал момента, когда его спустят в канализацию.

В камеру вошел Линах, следом за ним Семф — тот, что изобрел очистку. И его самый красноречивый противник, Линах, который стремился к Общественному Возвышению до поста Проктора. Они скользили вдоль рядов заключенных в янтарь пациентов; жабы, хрустальные кубы с круглыми, огромными веками, существа с экзоскелетами, псевдоподией, а еще дракон с семью головами. Они остановились прямо перед убийцей, и чуть выше. Он смотрел на них снизу вверх — образы, повторенные семикратно, — но не мог произнести ни звука.

— Если бы мне была нужна убедительная причина, вот одна из них, сказал Линах, кивнув в сторону маньяка.

Семф опустил анализатор в янтарную субстанцию, вытащил его и быстро прочитал показания прибора.

— Если бы тебе было нужно серьезное предупреждение, — тихо проговорил Семф, — вот оно.

— Наука склоняется перед волей масс, — ответил Линах.