Силы, нас формирующие - Харлан Эллисон

Эллисон Харлан

Силы, нас формирующие

ХАРЛАН ЭЛЛИСОН

СИЛЫ, НАС ФОРМИРУЮЩИЕ

Фантастический рассказ

Есть несколько вариантов, каким образом я бы хотел начать рассказ о происшедшем.

Поначалу я был склонен начать его так: "Свое существование я начал утрачивать утром в среду..."

Но стоило мне об этом подумать, и я решил, что "Хотите послушать рассказ ужасов из моей жизни..." лучше подойдет для начала.

Но после того, как я обдумал это заново - а у меня было дьявольски много времени, чтобы все обдумать заново, уж можете мне поверить, - я сообразил, что оба эти варианта отличаются приятным мелодраматизмом, а если я хочу вызвать к себе доверие, причем с самого начала, то лучше все рассказать по порядку, с того момента, как это началось, и до сегодняшнего дня, а к чему приведет моя попытка и успешна ли она, решайте сами.

Вы меня слышите?

* * *

Возможно, все началось с моих генов или хромосом. Та или иная комбинация сделала меня прототипом Каспера Милкутеста, а это, так или иначе, отвественность, в чем я абсолютно уверен. Год назад, в марте, я проснулся утром в среду и знал, что был точно таким же, каким бывал сотни раз по утрам до этого. Мне сорок семь лет, я лысоват, сохранил хорошее зрение - очками пользуюсь только при чтении - и страдаю от варикоза вен. Я сплю в отдельной от моей жены Альмы комнате и ношу длинное нижнее белье, главным образом потому, что очень быстро мерзну.

Единственное, что, если подумать, может хоть как-то говорить о моей незаурядности, это то, что моя фамилия Винсоцки, Альберт Винсоцки.

Знаете, как в той песенке: "Пригнись, Винсоцки, ты можешь выиграть, но только пригнись..." Так меня дразнили с самого раннего детства, но кроткий характер уберегал меня от обид, и вместо того, чтобы пропитаться ненавистью, я стал воспринимать эту песенку как нечто вроде гимна в мою честь.

И если уж я начинаю что-нибудь насвистывать, то обычно ее.

Но как бы там ни было, тем утром я проснулся и тут же погнал себя в ванную.

Было слишком холодно, чтобы принимать душ, так что я только обакнул лицо и руки и быстренько вытерся. Когда я спускался по лестнице, Зуся, персидская кошка супруги, стремглав пронеслась у меня между ног.

Зуся - киска славная и уравновешенная, и раньше не бывало, чтобы мною так пренебоегали. До сих пор кошка с большим тактом демонстрировала свое безразличие ко мне. Но в то утро, о котором я говорю, она просто промчалась мимо, даже не мяукая и не шипя. Это было непривычно, но и не незабываемо.

Правда, в этом был намек на продолжение. Я зашел в гостиную и увидел, что Альма кладет мою газету на спинку дивана, как делала это вот уже двадцать семь лет. Я отложил это на потом и прошел в столовую.

Мой апельсиновый сок уже стоял на месте, а я мог слышать, как Альма хлорочет на кухне по соседству. Альма, как всегда, что-то бормотала сама себе. Боюсь, это одна из немногих неприятных привычек моей жены. В душе она славная, милая женщина, но когда раздражена, то начинает бормотать. Ничего непристойного, упаси господи, а что-то такое на пороге слышимости: то не так, это не так, ну и в том же духе.

Она знает, что это раздражает меня, а может, даже и не знает, я не уверен. Я не думаю, чтобы Альме приходило в голову, что воздействие каких-либо внешних факторов может быть для меня приятным или неприятным.

Во всяком случае, она находилась там, ворчала и бормотала, так что мне пришлось окликнуть ее:

- Я уже встал, дорогая. Доброе утро!

После этого я взялся за сок и газету. В газете, как всегда, полно разных разностей, а чем еще может быть апельсиновый сок, кроме как апельсиновым соком?

Значит, так, время шло, а ворчание Альмы не стихало. Наоборот, оно становилось громче, злее и раздраженнее.

- И где этот тип? Знает же, что я ненавижу готовить завтрак! Ну вот, яйца переварились. И где его там носит?

Это продолжалось какое-то время, пока я не крикнул в ответ:

- Альма, перестань, пожалуйста! Я уже встал, я уже здесь. Неужели тебе это непонятно?

Наконец, Альма перестала злиться и прошла через гостиную. Я слышал, как она подошла к лестнице - рука на перилах, одна нога на первой ступеньке - и непонятно кому закричала наверх:

- Альберт, ты собираешься спускаться? Опять в ванну залез? Что-нибудь с почками? Может, я чем тебе помогу?

Нет, это было уже чересчур. Я отложил в сторону салфетку и встал, подошел к ней, остановился рядом и произнес с преувеличенной вежливостью:

- Альма, что с тобой творится, милочка? Я же здесь.

Это не произвело на нее ни малейшего впечатления. Альма еще несколько раз окликнула меня, потом побежала вверх по лестнице.

Я опустился на ступеньку, так как решил, что то ли супруга моя тронулась рассудком, то ли ей отказал слух, то ли еще что приключилось. После двадцати семи лет счастливого супружества моя жена опасно захворала.

Я просто не знал, что предпринять.

Я пребывал в полнейшей растерянности и решил, что самое хорошее, это позвонить доктору Хэшоу. Поэтому я поднялся и набрал его номер. Телефон трижды прогудел, прежде чем доктор снял трубку и сказал:

- Алло?

Я всегда чувствовал себя виноватым, звоня ему, невзирая на то, в какое время суток это происходило, настолько интимно звучал его голос. Но на этот раз я почувствовал себя окончательно смущенным, потому что в его голосе явно прослеживались хрипловатые нотки, словно он только что из постели.

- Простите, что разбудил вас в такое время, доктор, торопливо заговорил я. - Это Альберт Винсо...

Он оборвал меня, продолжая повторять:

- Алло? Алло?

Я начал снова.

- Алло, доктор! Это Аль...

- Алло, кто это? Кто говорит?

Я не знал, что и ответить. Возможно, всеми виной плохое соединение, и я закричал как можно громче:

- Доктор, это...

- Ч е р т о в щ и н а! - рявкнул он и бросил трубку.

Я стоял, намертво стиснув телефонную трубку в руке, и смертельно боялся, что на моем лице написано полнейшее замешательство. Неужели сегодня оглохли все поголовно? Я снова начал набирать номер, когда по лестнице спустилась Альма, громко разговаривая сама с собой.

- И куда это он мог подеваться? Не сказал, что уходит, не дождался завтрака. Ну и ладно, меньше будет хлопот.

Тут она направилась прямо на меня, прошла с к в о з ь меня и скрылась на кухне. Это было уж слишком!

Правда, последние годы Альма стала меньше уделять мне внимания, порой могло показаться, что она меня игнорирует. Я мог говорить, а она не слышала. Я мог прикоснуться к ней, она же не замечала. Подобных случаев становилось все больше, но нынешний не укладывался ни в какие рамки!

Я отправился на кухню и остановился позади нее. Альма не повернулась, продолжая мотком стальной проволоки счищать яйца со сковородки. Я окликнул ее по имени. Она не обернулась, даже не вздрогнула от звука голоса.