Миры Харлана Эллисона. Том 3. Контракты души - Харлан Эллисон

— Мне очень жаль.

— Не думаю.

— Вы правы. Мне нужны деньги.

— Кстати, для чего, мистер Костнер?

— Честно говоря, еще не решил.

— Понятно. Хорошо, мистер Костнер, давайте подойдем к делу с другой стороны. Я не могу запретить вам играть, и если вы будете выигрывать и дальше, я обязан буду вам заплатить. И я не собираюсь посылать за вами небритых головорезов. Наши чеки принимаются везде. Лучшее, на что я надеюсь, мистер Костнер, — это приток посетителей. Сейчас здесь собрался весь Лас-Вегас, все ждут, когда вы опустите в автомат очередной доллар. Это не покроет мои убытки, если вы будете выигрывать дальше, но и не повредит. О вас мечтает потереться каждый неудачник в этом городе. Я хочу попросить вас о небольшой услуге.

— Постараюсь не отказать, учитывая вашу щедрость.

— Шутите?

— Простите. Так что вы хотели?

— Чтобы вы поспали часов десять.

— А вы за это время еще раз посмотрите автомат?

— Да.

— Если я собираюсь выигрывать дальше, подобный шаг был бы с моей стороны ошибкой. Вы поменяете все потроха в автомате, и я не выиграю ни цента, даже если всажу в него все тридцать восемь тысяч.

— Мы имеем лицензию штата Невада, мистер Костнер.

— Я тоже из хорошей семьи. Но посмотрите на меня. Бродяга с тридцатью восемью тысячами долларов в кармане.

— С машиной ничего не сделают, мистер Костнер.

— Тогда зачем вам десять часов?

— Ее надо тщательно перебрать в заводских условиях. Мы должны устранить все неполадки, вроде усталости металла или сточенного зубца в шестеренке, дабы подобное не повторилось на остальных машинах. К тому же это лишнее время для распространения слухов. Толпа нам на руку. Многие из этих ротозеев здесь застрянут, и я постараюсь за их счет хоть немного покрыть связанные с вами расходы.

— Мне поверить вам на слово?

— Мы будем долго работать и после вашего ухода, мистер Костнер.

— Только если я перестану выигрывать.

— Хорошее замечание, — улыбка Хартсхорна больше напоминала судорогу.

— Так что спорить вроде и не о чем?

— У меня к вам было только одно предложение. Если вы хотите вернуться в зал, я не имею права вас задерживать.

— И бандиты меня не пошерстят?

— Простите?

— Я сказал, и банди…

— У вас несколько странная манера изъясняться. Я вас не понимаю.

— Конечно, вы меня не понимаете.

— Перестаньте читать «Нэшнл Инквайр». Вы имеете дело с законным бизнесом. Я просто попросил вас об одолжении.

— Отлично, мистер Хартсхорн. Я не спал трое суток. Десять часов мне не повредят.

— Я распоряжусь, чтобы вам предоставили тихую комнату на верхнем этаже. И… спасибо, мистер Костнер.

— Не тревожьтесь.

— Боюсь, это невозможно.

— За последнее время произошло много невозможных вещей.

Костнер повернулся уходить, когда Хартсхорн закурил и произнес:

— Кстати, мистер Костнер…

Костнер остановился.

— Да?

Все плыло, в ушах стоял страшный звон. Хартсхорн дрожал на периферии зрения, как молния в прерии. Как воспоминание, которое хочется забыть. Как хныканье и мольба в голосе Мэгги, зазвучавшем в клетках его мозга. Голос Мэгги. Все еще здесь… еще говорит…

Они хотят нас разлучить.

Костнер не мог думать ни о чем, кроме обещанных десяти часах сна. Неожиданно это стало важнее денег, важнее забвения, важнее всего. Хартсхорн что-то говорил, но Костнер его не слышал. Слух пропал, теперь он мог только видеть, как шевелятся резиновые губы владельца казино. Костнер потряс головой, желая хоть как-то привести себя в чувство.

Перед ним стояло с полдюжины Хартсхорнов, то сливаясь в одного, то расползаясь по всей комнате. И голос Мэгги.

Здесь тепло. И одиноко. Если ты придешь ко мне, нам будет хорошо. Пожалуйста, приходи быстрее.

— Мистер Костнер?

Голос Хартсхорна долетал издалека, казалось, он говорит через плотную бархатную завесу. Костнер из последних сил собрался. Усталые глаза с трудом различали предметы.

— А вы слышали, что произошло с этой машиной шесть недель назад? Весьма примечательная история.

— А именно?

— Девушка, играя на ней, умерла.

— От чего?

— Сердечный приступ. В тот самый момент, когда она потянула за рукоятку. Мгновенная смерть. Рухнула на пол — и конец.

Некоторое время Костнер молчал. Ему очень хотелось спросить, какого цвета были глаза девушки, но он боялся, что Хартсхорн скажет: «Голубые».

Он стоял, держась за ручку двери.

— Похоже, вам крупно не везет с этой машиной, а? Хартсхорн загадочно улыбнулся:

— Ситуация может повториться.

Костнер почувствовал, как сжались его челюсти.

— Хотите сказать, если я умру, большим невезением это не будет?

Улыбка Хартсхорна превратилась в навсегда припечатанный к лицу иероглиф.

— Советую вам хорошо выспаться, мистер Костнер.

Во сне она пришла к нему. Длинные шелковистые бедра и мягкий золотой пух, на руках.; голубые, словно из прошлого, глаза, затуманенные, как лавандовое поле, упругое тело, единственное тело, когда-либо принадлежащее Женщине. К нему пришла Мэгги.

Здравствуй, я странствую так давно…

— Кто ты? — удивленно спросил Костнер. Он стоял на холодной равнине или это плато? Вокруг них, а может, вокруг него одного, кружил ветер. Она была прелестна, он видел ее очень хорошо — или через дымку? Голос у нее был глубокий и сильный — или нежный и теплый, как расцветший ночью жасмин?

Я Мэгги. Я люблю тебя. Я ждала тебя.

— У тебя голубые глаза.

Да. Они любят.

— Ты очень красивая.

Спасибо. (С женским кокетством.)

— Но почему я? Почему это произошло со мной?

Ты девушка, которая… которой стало плохо…

Я — Мэгги. А тебя я выбрала потому, что я тебе нужна. Ты ведь так давно одинок.

Тогда Костнер понял. Прошлое развернулось перед его взором, и он увидел себя. Он всегда был одинок. Даже ребенком, несмотря на добрых и заботливых родителей, которые не имели ни малейшего представления о том, кто он такой, кем он хочет стать и в чем его дар. Из-за этого он убежал, еще подростком, и с тех пор он всегда один и всегда в дороге. Года, месяцы, дни, часы… а он все один. Случались временные привязанности, основанные на еде, сексе или внешнем сходстве.

Но не было человека, к которому он хотел бы прильнуть, прижаться и кому он хотел бы принадлежать.

Так было до Сюзи, с которой пришел свет. Он открыл для себя аромат и запах наступающей весны. Он смеялся, по-настоящему смеялся и знал, что теперь все будет хорошо. Он излил на нее всего себя, он отдал ей все надежды, все тайны, все нежные мечты; и она приняла его; впервые в жизни он почувствовал, что значит иметь свое место в этом мире, иметь дом в сердце другого человека.