Валет мечей - Фриц Лейбер

Во главе процессии грациозно, точно во сне, двигались пять девочек, ведомые Мэй. За ними топал старый Урф – проворно, но не попадая ногами в такт; зато матушка Грам, несмотря на свой объем, двигалась на удивление легко и ритмично. Рилл замыкала шествие, держа в покалеченной руке наполненную жиром левиафана незажженную лампу.

По мере того как свет луны становился все ярче, Пальчики со все большим удивлением и страхом взирала на покрывавшую каменные столбы резьбу, представлявшую странно жестокие сцены и причудливые руны, которыми испокон веку пользовались островитяне. Видя ее трепет, Гейл сжала руку подруги и постаралась успокоить ее, объяснив, что на колоннах изображены приключения Скелдир, легендарной королевы-ведьмы, в Подземном Царстве, куда она спускалась в незапамятные времена, чтобы обрести силы и поддержку для борьбы с Симоргией, трижды пытавшейся подчинить остров своему владычеству.

Когда семь мистических кругов танца были завершены, а тонкий лунный серпик превратился в полновесный сверкающий диск, окруженный плотным кольцом темноты, Мэй повела извивающуюся, точно змея, процессию через луг на запад, уверенно находя дорогу при ярком свете Скамы (самое священное имя Богини Ночи). Сначала их путь пересекали длинные тени двенадцати резных столбов и арки из китового уса с висящим в ней огромным колоколом, но уже скоро темные полосы остались позади, и участники ритуальной процессии вышли на снежную целину, где с прошлой ночи никто не успел еще оставить следов и только стебли замороженной травы хрупко ломались под их ногами. Мэй вела процессию не по прямой, а то и дело сворачивала влево и вправо, подражая изгибам сакрального танца, но при этом строго придерживалась западного направления, так что тени танцующих все время опережали их.

И тут Афрейт звонко выкрикнула «Скама!», и все запели, подражая ритму танца, первую песню Богини:

Когда в ночи восходит Луна на небосвод,

Двенадцать разных ликов в себе она несет:

Здесь Снег, и Волк, и Семя, Ведьма, Дух, и Тать с Кинжалом,

Гроза и Похоть, Плод и Чары – Ведьма вновь жива недаром,

Мороз опять кончает год, хоровод Любовь ведет;

Владычица Тьмы и Любовница Ночи

В темной вуали и белой сорочке!

На пять ударов сердца их голоса смолкли, затем Афрейт вновь выкрикнула «Скама!», и они затянули Ее вторую песню. Ритм переменился, и шаги их стали более плавными и скользящими:

О Грозная Владычица Тайны Темноты,

В великом и в малом являешься ты:

В радуге светлой, что в небе дугой,

В пыли дорожной, что лежит под ногой,

Искры и пламя, вулкан и звезда

О чуде далеком помнят всегда;

Кометы и град, яркий отблеск бистория,

Судьбы людей, повороты истории:

Это деянья твои, о Луна,

Ночи Любовница, Страха Сестра.

Вновь пауза – на этот раз всего в четыре удара сердца длиной, – вновь выкрик «Скама!», и вот уже они задвигались в новом ритме, резком и маршеобразном, точно повинуясь некоему призрачному барабану:

Снег-Луна, Волк-Луна, Семя-Луна, Ведьма-Луна;

Дух-Луна, Нож-Луна, Гром-Луна, Похоть-Луна;

Серп, Ведьма-Два, Лед-Луна, Страсть-Луна.

Скама зовет, Скелдир идет

В узкую нору ногами вперед,

Чудища ждут, гады ползут,

Ноги вперед королеву несут;

Сквозь землю и камень

Вперед ногами Скелдир идет.

Чу! Ей страшно – зовет:

Вдруг видит луну у себя под ногами -

В логове тьмы серебристое пламя!

На этот раз Афрейт позволила всей компании передохнуть подольше, но через двадцать ударов ее призывный вопль прозвучал вновь, и, по-прежнему держась за руки и продолжая двигаться на запад в причудливом танце, лунопоклонники завели все сначала. Над северной оконечностью луга нависла громада Эльвенхольма – прямой и узкий, точно каменная игла, покрытая снегом да ошметками замерзшего вереска, вздымал он свою угловатую вершину на такую высоту, куда ни один лучник, даже самый искусный, не смог бы послать стрелу. Две луны назад, в роковой День Летнего Солнцестояния, все они – кроме старого Урфа и илтхмарки – приходили сюда на пикник. К югу тянулась гряда холмов – поначалу очень небольших, скорее похожих на плавные изгибы пожухшей от мороза травы. Именно к ним и вела свою изгибающуюся в танце процессию Мэй.

К тому времени когда сакральные песнопения зазвучали во второй раз, в окружавшем их море травы стали появляться островки дрока. Мэй петляла между ними, направляясь к самому высокому из близлежащих холмов.

– Мы идем туда? – напевно спросила Пальчики у Гейл, искусно вплетая свой вопрос в слова песни так, чтобы никто больше его не понял.

– Да, – мурлыкнула та в ответ. – Раньше там стояла виселица. Потом этот холм принадлежал богу-духу Одину. Афрейт ходила туда просить у него совета. А я была одной из его прислужниц.

Пальчики. И что ты должна была делать?

Гейл. Ну, примерно то же самое, что ты делала с матросами на корабле.

Пальчики. Как это? Ты же говоришь, что он был дух? Разве он был достаточно материален для таких развлечений?

Гейл. Достаточно. Ему нравилось и самому прикасаться к нам, и чтобы мы ублажали его, трогая за разные места.

Пальчики. Боги ничем не отличаются от мужчин. И твоя тетка тебе разрешала?

Гейл. Он давал ей очень важные сведения. И чтобы спасти Льдистый. А еще он велел мне сплести для него петли. И навесил их нам на шеи.

Пальчики. Это же очень страшно! Опасно!

Гейл. Верно. Дядя Фафхрд так и потерял левую руку. Когда Один вместе со всеми веревками исчез в небе, все петли натянулись и рванулись следом за ним. И рука Фафхрда с ними.

Пальчики. И правда страшно. Если бы они все еще были у вас на шеях…

Гейл. Да. Потом тетя Сиф и матушка Грам очистили холм и вырезали кустарник, где мы с Марой и Мэй ублажали старого бога, и холм стал называться Холмом Богини, а не Виселичным, как раньше, и с тех пор мы проводим там праздники Полной Луны.

Мара. О чем вы там шепчетесь? Тетя Афрейт смотрит на вас.

Они тут же подхватили следующую песню.

– Чертенята! – шепнула Фафхрду Афрейт, не особенно, впрочем, сердито.

Он повернулся к ней и кивнул, хотя его все происходящее, в отличие от нее, не касалось вовсе. Сам он то принимался петь вместе с остальными, то вновь умолкал, погружаясь в свои мысли.

Морозный воздух был тих и фантастически прозрачен. Фафхрд вдруг подумал, что никогда в жизни ему еще не доводилось видеть такой круглой луны, даже при подъеме на Стардок.

В ту же секунду на него накатил приступ совершенно не подобающей мужчине тошноты и головокружения: он пришел откуда-то изнутри, словно глубоко в его могучем теле всегда лежал, свернувшись в крохотный комочек, жгутик слабости, и вот теперь чья-то незримая рука дернула его за кончик, и он развернулся, охватывая своими гибкими петлями все его существо. Ощущение нереальности происходящего завладело им: ему казалось, что или окружающий его мир, или он сам вот-вот исчезнут. Теперь всех его сил хватало только на то, чтобы стоять прямо и не дрожать.