Подробности войны - Максим Коробейников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Рядовой Голубев.
- Откуда?
- Из армейского зенитно-артиллерийского полка.
- Бегом! - скомандовал я.
Мы быстро проскочили обстрелянный участок и перешли на шаг, оказавшись на нетронутой дороге.
- Как ты здесь очутился? - спросил я.
- Друг у меня тут в штабе дивизии, к нему ходил. Начальство на день отпустило. Вот я где пешком, где на попутных. Повидался, однако...
Отдышавшись, солдат попросил:
- Покурить не найдется?
Я дал папироску. Он вытащил "катюшу", прикурил и начал глубоко затягиваться.
- Ну здорово напугался?! - усмехнувшись, спросил я.
- А вам не страшно, товарищ капитан?
- Нет.
- Неужели не страшно?
- Ну ты же видишь!
- А вы с самих высот?
- Да.
- Там-то страшно небось?
- А ты сходи, попробуй.
- Дак ведь каждый на своем месте...
- Выходит, твой друг - здесь, а ты - там? У каждого - свое место?
- Так ведь он писарем в штабе!
- Тоже, значит, окопался?
Мы пошли не спеша. Долго молчали. Но солдату, видимо, хотелось поговорить. Это с каждым бывает когда беда минует.
- Так я прихожу к нему, - начал он о своем друге, - а он списки на убитых составляет. "Вот, - говорит, - вчера прибыли. Не успели, поди, по разу выстрелить, а уже утром на них похоронки пошлем, из списков вычеркнем, со всех видов довольствия снимем".
Я молчал: для меня это дело привычное, артиллерист продолжал, заметно успокоившись:
- В артиллерии, конечно, потерь меньше. В дивизионе есть люди, которые с первого дня воюют. Но и у нас тоже каждому - своя судьба. К примеру, пришел к нам один сержант после ранения, головастый такой. Его дураки какие-то из госпиталя в пехоту направили. Так он еле ушел оттуда. Не отпускают в артиллерию - и все! Еле упросил.
Пришел к нам радостный, будто домой насовсем вернулся. А на следующий день самолеты налетели, прямое попадание в окоп. Он один там был. По кускам разнесло. Добро бы налет был большой. А то так себе, может, десяток и бросили-то всего... Одна попала - и та в него. А останься в пехоте, может, и не убило бы... Видно, доля такая!
- Сам виноват, - объяснил я, - нечего было с места на место мотаться. Куда поставили, там и стой.
Обстрелянный участок остался у нас уже далеко позади, поэтому мы шли, ничего плохого не ожидая. Седая щетина солдата раздражала меня, я спросил по-командирски:
- А что ж ты оброс, артиллерист?
- Дак вот, видите, два дня не брился всего, - пытался оправдаться он.
- Не оправдание, - сказал я. - У меня на высоте солдаты бреются ежедневно.
- Так те помоложе, наверное, - продолжал оправдываться солдат.
- А те, кто помоложе, так тому и брить еще нечего. И вдруг прямо перед нами поднялся взрыв. Я отпрыгнул в сторону за сугроб. Солдат упал. Когда утихло, он попытался подняться, но не смог, схватился за живот и крикнул:
- Товарищ капитан!
- Что с тобой?
- Горячо, - прошептал он, - кажись, попало что-то.
И в голосе его я почувствовал одновременно удивление, страх и начинающиеся страдания, как это обычно бывает в таких случаях.
- А ну-ка...
Я отвел его руки в стороны и увидел рваную рану на животе. Шинель вокруг пропиталась кровью; солдат пытался сесть, но потом снова лег на бок, с напряжением закрыл глаза (на это только хватило сил), подтянул под себя ноги, скорчился от боли и начал с хрипом дышать.
- 3-зябну-у... - с трудом протянул он, что-то еще хотел сказать, но не успел.
Впереди снова неожиданно грохнули разрывы. Самый ближний, совсем рядом, оглушил меня, и я скатился с дороги в яму. Меня обожгло ледяной водой, и я хотел уже выскочить наверх, когда новый взрыв присыпал меня землей и выбросил на чистый снег.
Я отполз в сторону, вскочил и побежал. Потом упал и, услышав новое поскрипывание подлетающих снарядов, влез в сугроб. Взрывы подняли землю, но это уже было не так страшно: рвалось где-то сзади и значительно правее.
Больше стрельбы не было. Выждав недолго, я поднялся и, подойдя к дороге, увидел, что там, где лежал артиллерист, теперь уже была воронка, а вокруг нее разбросано все, что от него осталось.
Сколько раз до сих пор я видел смерть и всегда легко отделывался от минутного испуга. А тут страх будто схватил меня за горло. Кровь прилила в голову, сердце бешено заколотилось, руки начали трястись, озноб охватил тело. Но я заставил себя собраться и бросился от этого места, норовя скорее убраться, пока жив, пока новые снаряды не ударят и не разорвут в клочья.
Я долго и тяжело бежал. Ноги стали будто чужие, а внутри все горело. Обессилев, остановился, потрогал сердце и с ужасом заметил, что оно вдруг захолодело, словно на него кто-то положил камень. Страшнее всего было то, что я опять один. "Убьют, - подумал я с тоской, - и никто не узнает". Домой пришлют похоронку, в ней будет написано: "Пропал без вести". Обидно то, что в этом все увидят что-то жалкое, нечестное и достойное осуждения. Сжавшись от холода, закрыв глаза рукавицами, я дрожал и скулил, как собака, попавшая под колесо. Пошел снег. Он попал за воротник, подлетел к лицу, пощекотал нос. Я пришел в себя.
- Ну что нюни распустил? - спросил я себя, и показалось, что кто-то другой произнес эти строгие слова.
Я двинулся и чем дальше шел, тем свободнее начинал дышать, отогреваясь с каждым шагом. Собственное поведение показалось мне странным и постыдным.
Вскоре снег перестал. Сначала я услышал поскрипывание саней и фырканье лошади, а потом различил, что в санях два пожилых солдата.
Поравнявшись со мной, они остановились.
- А скажи-ко, дорогой товарищ, - спросили меня из саней, - в шестнадцатый правильно едем?
- Верно, - ответил я.
- А покурить не найдется?
Я порылся в карманах ватных брюк, нашел пачку и протянул.
- Как там? - спросил один.
- Все в порядке, - ответил я.
- А мы вот доппайки везем.
- Значит, будем есть, - повеселел я. - Только вы держите на эту горку, - показал я солдатам свою высоту, - тогда не собьетесь.
- Ну, с богом, - сказали мне.
- Бывайте, - ответил я и предупредил: - Тут один участок простреливается, так вы его побыстрее.
- А что это ты в воде-то весь?
- Провалился в яму...
- Ишь ты... Может, подвезти? А то простудишься?
- Да нет, мне недалеко.
- Ну смотри. А то бы подвезли.
Я выпрямился и, стараясь поскорее согреться, бодро пошел скорым шагом. Солдаты еще какое-то время не трогали с места, а смотрели на меня. Один что-то сказал, другой спросил:
- Что ты говоришь-то?
Тот ответил громче, чтобы его глуховатый спутник мог услышать:
- Герой, говорю! Вишь, один идет и ничего не боится!
- Больно бравый... - заключил тот, кто плохо слышал. - Небось средний командир...
Страшно хотелось послушать, что еще они будут говорить обо мне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});