Везунчик - Виктор Бычков

– Ты как будто радуешься этому? Я к тому, может пора делать ноги с этой войны, а, Антоша?

– Ты это серьезно? – Щербич повернулся к Кирюше, внимательно посмотрел на него. Но лицо товарища было строгим, задумчивым, и к шутке не располагало. – С чего это вдруг?

Прибытков ответил не сразу: свернул самокрутку, долго прикуривал от немецкой зажигалки, сидел, устремив свой взор куда-то поверх сосен, что окружали полянку.

– Не все гладко у наших союзничков, – заговорил наконец. – Чует мое сердечко, что не все так гладко у немцев, как им хочется. Видал, санитарные составы так и бегут в фатерлянд. Да и трещать они перестали о своих победах. Помнишь, в прошлом году только и знали, что хвастались и хвастались, как будто весь Советский Союз под ними. А сейчас заглохли. Что говорить, если с партизанами ни как не могут управиться, не говоря про регулярную армию. Вот и нам надо задуматься о своем будущем. В Германии точно для таких как мы места не будет.

Антон не хотел думать о плохом, но оно все чаще и чаще напоминало о себе помимо его воли. А теперь и Кирилла Данилович душу бередить начал. И на самом деле – как быть, если красные вернуться? А оно к тому шло. Вроде уговор у них с Прибытковым был насчет бумаг, надо напомнить.

– Что предлагаешь, дядя Кирюша?

– Поберечься предлагаю, вот что, – вдавил в землю остатки самокрутки, вытер пальцы об штаны, и повернулся к Антону. – Неделю назад сбегал до дружка своего, бумаги заказал для нас с тобой. Завтра надо забирать.

– Я только что о них подумал, Кирилла Данилович, а ты мои мысли уже прочитал, – удивленно воскликнул Щербич.

– Чему удивляться, если слово я дал бумаги выправить тебе, а я слово держу. У нас по-другому нельзя, сам знаешь. Да и любому нормальному человеку надо уметь держать свое слово, только расчет нужно с мужиком произвести. Я сказал, что как только отобьем Слободу, так ты отблагодаришь его. Тянуть с бумагами больше нельзя, и с расчетом – тем более, – назидательно закончил Кирюша.

Длинная тень от казармы накрыла товарищей, солнце садилось где-то за лесом, пронизав напоследок своими лучами вечернее небо с одинокими облаками. Стало зябко, сыростью потянула с Днепра.

Полицейская рота наступала на Слободу вдоль дороги, что с горки спускалась к мосту через речку, Именно по ней почти месяц назад убегал Антон в райцентр. Впереди шел танк, за ним по обе стороны продвигались полицаи. Бронемашины с солдатами шли в некотором отдалении.

Сама деревня стояла на том берегу Деснянки, вытянувшись вдоль нее не на один километр. С районом ее соединяло вот эта единственное асфальтированное шоссе с мостом через реку, которое пронизывала ее насквозь, и уходило на Бобруйск, и дальше да самого Бреста.

Часть бронемашин свернула вправо, стали продвигаться к Слободе вдоль этого берега, изредка постреливая в сторону нее из пулеметов. На всякий случай они отрезали ее от леса, что начинался в полукилометре от речки. Выдерживая дистанцию, остановились, вытянувшись в одну линию вдоль всей деревни. У партизан, если они еще были там, оставался один путь – отступать на Борки, и уже оттуда могли бы рассеяться по лесам.

Высокая трава путалась в ногах, мелкие кустарники преграждали дорогу, приходилось обходить их стороной, и выбиваться из общей цепи наступающих.

Прибытков шел справа от Антона, жадно вглядываясь в лежащую перед ними деревню, искал свой дом. Однако из-за высоких деревьев и густых садов в огородах часть домов не просматривались, только бросался в глаза одинокий красный флаг над зданием бывшей комендатуры.

Приблизившись к Антону, он давал ему последние наставления.

– Не суйся поперед батьки в пекло. Начнут стрелять, ложись.

Пускай тебя посчитают трусом, это лучше, чем трупом. Береги себя, Антоша!

– Прибытков! Щербич! Держите интервал, не сбивайтесь в кучу как бараны! – загремел голос командира роты полицаев унтер-офицера Белова. Он находился чуть позади атакующих, и хорошо видел каждого подчиненного.

Метров за сто до моста танк открыл огонь из пулемета по придорожным кустам на той стороне, а потом, поводив стволом вправо, влево, выстрелил из пушки уже и по самой деревне.

Снаряд разорвался где-то за конюшней, подняв в небо облако пыли.

Полицаи остановились, готовые тут же вжаться в землю, раствориться в густой траве.

– Рота! Приготовиться к атаке! – голос Белова заставил вздрогнуть, собраться, крепче сжать в руках винтовку. – Ориентир – мост! Слева, справа по одному, короткими перебежками! В атаку!

Вперед!

Антон приподнял голову, встал на колено, готовый броситься выполнять команду, покрутив головой во все стороны, ожидая увидеть однополчан. Однако, над травой торчали только черные шапки его товарищей. Поняв, что рота замешкалась, командир выхватил пистолет, и его маты разнеслись над притихшей рекой:

– Господа бога креста телегу мать! В печенки, селезенки, дышло в глотку! В атаку, суки! Убью, расстреляю, сволочи! В атаку! Впере-е-д!

То тут, то там над травой появлялись стрелки, и, подбадривая себя криками, пустились в сторону моста.

– А-а-а! – орал со всеми вместе Антон, не ощущая под собой земли, бежал, сжимая в руках винтовку, стреляя куда-то в сторону деревни поверх хат, садов, весь в ожидании ответного огня, выстрела именно в него.

Рядом тяжело дышал Кирюша с выпученными глазами, широко разинутым ртом.

– Греба душу! – доносилась до Щербича брань старшего товарища.

– В царя, в фараона вашу мать!

На удивление и на счастье наступающим, ни со стороны деревни, ни со стороны кустов, что вдоль Деснянки, ответного огня так и не было. Полицаи достигли моста, сгрудились на нем, и медленно стали переходить на тот берег, с опаской поглядывая по сторонам, ожидая выстрела в любую минуту.

Слобода замерла, притихла, притаилась.

Рота продвигалась уже к околице, когда на мост въехал танк, и тут же раздался мощнейший взрыв: его подбросило на край моста, он накренился, и рухнул в реку. Антон еще успел заметить, как вздыбился мост от взрыва, как падал танк, а чья-то сильная рука бросила его на землю.

– Ложись, дурило! Не в цирке, – Прибытков толкал Антона в заросший травой кювет. – Сейчас начнется.

Однако деревня по-прежнему молчала. Аисты уже давно снялись со своих гнезд, кружили в вышине, чутко прислушиваясь к обстановке внизу.

Некоторые полицаи осмелели, стали выглядывать из укрытий, послышались голоса, запахло дымом сигарет.

– Ты смотри, паря, что случилось-то – нас отрезали от Гансов! – удивленный голос молодого бойца Петьки Мухина заставил всех обернуться назад.

И действительно, рота успела перейти на этот берег, а немцы остались на том – моста больше не было. Вместо него торчали обломки плит, прямо по центру зияла огромная дыра, только с правой стороны, где когда-то ходили пешеходы, каким-то чудом сохранилась узкая сплошная полоска асфальта.

Рота без команды начала отступать к мосту, готовая в любой момент хоть вплавь вернуться на исходные позиции: без огневой поддержки входить в деревню не рискнули. Дорогу им перегородил командир с пистолетом в руках.

– Назад! Я сказал – назад! Застрелю любого, кто сделает еще хоть один шаг! – и выстрелил в воздух.

Длинная пулеметная очередь с немецкой бронемашины пронеслась над головами полицаев, заставила их рассыпаться по обе стороны дороги.

– Forverts! Los, los! – раздалась команда офицера, размахивающего пистолетом на том берегу.

– Вот вонючки, – недовольно ворчал Прибытков, располагаясь под огромной липой на краю деревни. – Сами идти не хотят, а нас, дурачков, прут под пули.

Однако и тут полицаям засидеться не дали, а погнали вглубь деревни. Антон с Кирюшей не расставались, медленно продвигались по улице вдоль домов, стараясь быстрее дойти до хаты Прибытковых. Она стояла целой и невредимой, входная дверь была приткнута небольшой палочкой. По деревенской традиции это сигнал, что хозяев в доме нет, но они обязательно вернуться. Кирюша не стерпел, забежал во внутрь и тут же выбежал обратно.

– Ну, слава Богу, все на месте. А теперь пойдем и дальше.

Тем временем рота прошла всю деревню насквозь, однако ни жителей, ни партизан нигде замечено не было. Все столпились около здания комендатуры, ожидая дальнейших указаний.

Бронемашины форсировали Деснянку вниз по течению, где когда-то Кирюша дожидался Антона. Одна за другой они остановились вдоль улицы, из них соскочили солдаты, и выстроились у машин. Еще через мгновение Антон увидел, как они забегали с огнеметами от хаты к хате, и в летнее небо потянулись клубы густого черного дыма: деревня горела. Прибытков бросился к своему дому, за ним устремился и Антон. Облитая из огнемета, она уже пылала со стороны сеней, языки пламени лизали крышу, крытую щепой. Со двора выходил солдат с огромным ранцем за спиной и горящим раструбом в руках. Еще один уже стоял на улице.

– Это же мой, мой дом, уроды! – глаза бешено сверкали, он бегал по двору, пытался кинуться в избу, но огонь бушевал, перекинулся на сарай, и дровяник.