Шеф гестапо Генрих Мюллер. Вербовочные беседы. - Грегори Дуглас

С. Не хочу показаться невежливым, генерал, но не предложили вы себя в тот момент на должность Гиммлера?

М. Чепуха! На несколько недель? Конечно, нет… После взрыва откровения Гитлер успокоился и несколько минут медленно ходил взад и вперёд по дорожке сада. Потом вдруг спросил меня, что я думаю о его самоубийстве.

С. Полагаете, он рассчитывал на ваше одобрение?

М. Нет, мы оба католики, хотя Гитлер не посещал церковь. Но самоубийство для нас всё равно большой грех. Мы поговорили несколько минут на эту тему, и затем он заговорил о своей юности, о католических школах в Австрии. Он вообще был склонён во время беседы ходить вокруг да около основной темы. Мне было холодно, я хотел, чтобы он поскорее добрался до сути и высказал прямо, чего хочет. В конце концов он спросил, как бы я поступил на его месте. Я сразу ответил, что уехал бы из Берлина и некоторое время тщательно скрывался. А потом, если Советы и Америка начнут драчку друг с другом в Европе, он мог бы оказаться полезным для американцев. Я не стал обсуждать, стоит ли ему объединиться со Сталиным: мы оба ненавидели коммунистов, и я точно знал, что в последние годы Гитлер отверг несколько серьёзных советских предложений о мире.

С. Он всерьёз рассматривал идею о том, что может быть востребован американцами?

М. Достоверно сказать не могу, но разговор об этом был. Лично я сомневаюсь, хотя совершенно ясно, что в это время он нуждался в поддержке и искал её… Ещё я сказал ему тогда, что сейчас он должен инсценировать смерть и появиться, если сумеет, значительно позднее. Я объяснил свои слова так: если враги узнают, что вы скрылись, они начнут искать вас; станут исследовать всю поверхность земного шара, и вам негде будет укрыться – разве только в ледяной пещере на Южном полюсе. Если же они посчитают, что вы мертвы, то не станут предпринимать такие поиски… Я добавил, что скрываться ему нужно не в Германии, где его почти все знают, а где-то в тихом, укромном месте, где он сможет спокойно ждать перемен. И ещё сказал, что мир не живёт без перемен и что Америка и Советы не могут не столкнуться лбами.

С. Вы забыли об англичанах…

М. Это вполне естественно. Эта страна совершила историческое самоубийство, когда приняла решение объявить нам войну. Когда-то Англия была самой могущественной страной на планете, но не теперь. К тому времени главными силами на земле остались русские и американцы. Но, пока Рузвельт был президентом у вас в стране, Сталин ещё мог добиваться чего хочет. Однако Рузвельт болел и угасал. Это было ясно даже по фотографиям и фильмам, и у меня были сведения, что он не доживёт до конца своего президентского срока. Впрочем, это не значило, что ему не суждено увидеть конец войны и разгром Германии… Я говорил Гитлеру, что, если ждать долго, что-то всегда может измениться. Он больше, чем кто-либо другой, должен это знать. Я припомнил наши прежние деньки в Мюнхене, когда мой отдел полиции преследовал его и с ним в любой момент могли покончить, но он был настойчив и выдержал. Он согласился, что так и было, и, как мне показалось, успокоился, взял меня под руку и повёл по саду.

С. Вы долго не возвращались в дом, генерал?

М. Довольно долго.

С. И по-прежнему никого не было вокруг?

М. Ни в саду, ни в канцелярии. Конечно, стояла стража у входов, но они не могли слышать нашего разговора. А в саду, повторяю, никого – только холод и резкий ветер, так что лучшего места для тайных переговоров не найти. Гитлер говорил тихо. Его голос звучал вообще довольно мягко, когда он разговаривал с глазу на глаз… Мы начали обсуждать побег. У него была способность быстро соображать и делать выводы. Не могу не признать, в эти минуты я думал и о своей судьбе, прекрасно понимая, что, если русские схватят меня, то тут же расстреляют на месте.

С. Были у вас уже какие-то определённые планы в это время? О вашем побеге мы уже говорили раньше.

М. Да, у меня были планы, я размышлял по этому поводу. После 1943 года я уже предвидел исход войны и решал в уме вопрос «когда?», а не вопрос «нужно ли?». Так что довольно рано я уже строил планы в этом смысле… Гитлер говорил о Швейцарии, но я всегда был против: он там не мог бы чувствовать себя защищённым ни при каких обстоятельствах. Если враги узнают о месте его пребывания, то не остановятся перед тем, чтобы направить туда войска. Да и сама Швейцария сделает всё, чтобы не впустить его на свою территорию. Когда мы говорили в саду, он согласился с моим мнением и предложил Испанию или Южную Америку. Мы долго обсуждали эти варианты. Все, что я могу сказать вам сейчас по этому поводу, укладывается в несколько слов: я предложил Испанию. А ещё точнее, если угодно, – Барселону. Это один из главных портов, откуда легче выехать, если будет необходимо. В Барселоне у меня были свои люди, я мог помочь ему попасть туда и обосноваться там. Он согласился, и мы перешли к более конкретным вопросам, связанным с его отъездом.

Я сказал, что ему следует вылететь с аэродрома Гатов или с какого-либо другого южнее и что выполнить этот полёт может Вернер Баумбах. Как вы, наверное, знаете, он достаточно искусный пилот, знакомый с различными типами самолётов. В преданности Баумбаха, заверил я, можно не сомневаться. Мои слова вызвали саркастические замечания Гитлера по поводу преданности вообще. Однако с кандидатурой Баумбаха он согласился.

С. Вы поговорили с Баумбахом?

М. Конечно. С этим всё было в порядке, но появилась другая проблема: Гитлер начал рассуждать о том, кого он должен взять с собой. Ему хотелось проявить заботу и спасти как можно больше людей из своего окружения. Мне стоило немалых усилий и времени доказать ему, что это просто невозможно, и в первую очередь по соображениям конспирации. Ведь если противник знает, что Гитлер находится в Берлине и затем внезапно исчезает оттуда с большим числом своих соратников и обслуживающего персонала, это сразу наводит на подозрение, что он бежал, и поиски начнутся немедленно. У нас возникли споры по этому поводу, и в конце концов список был сокращён до нескольких человек. Я считал, что чем больше людей из его окружения останется здесь, в Берлине, тем лучше для… тем больше надежды, что противник поверит в смерть Гитлера. Он первым вспомнил о своём двойнике, и мы оба немного посмеялись.

В общем, всё было достаточно просто. Мы отправили всех остальных… врачей, стенографистов, других чиновников сразу после празднования дня рождения фюрера. В тот же день улетели и главные фигуры – Геринг. Риббентроп. Остались те, кто не представлял большого интереса для противника. Если не считать Геббельса. О нём вопрос особый. Он говорил, что сам решит свою судьбу, независимо от того как поступит Гитлер, и что его единственное решение – покончить с собой. Я уже знал об этом из наших с ним разговоров, и меня беспокоила судьба его шестерых детей, но он был непоколебим. Убедить ни Геббельса, ни его жену я не мог, не удалась и хитрость: уговорить, чтобы они покончили с собой до того, как принудят к этому своих детей. В этом случае мы могли бы спасти их.