Вера в сказке про любовь (СИ) - Чепенко Евгения

- Зачем? – растерялся Свет.

- А мне первый раз за долгое время подарили то, что я на самом деле люблю.

Что я говорила про правду бессмысленную и беспощадную? Это снова была она.

Мой собеседник засмеялся.

- Могла бы так красиво сказать, что сохранишь, потому что подарок от меня, такого замечательного и бесценного.

- Да? – почти правдоподобное удивление изобразила.

- Нет?

- Чего? – ушла в тупик я.

- Пицца! – радостно крикнул Артем.

- Две! – так же радостно дополнил его папа.

Я застонала и закрыла лицо руками.

- Ну-ну, - успокаивающе погладил меня по спине Свет. – Ты привыкнешь.

Теперь дара речи вообще лишилась.

Привыкну?! В каком смысле привыкну?

Это как-то неосмотрительно долгосрочно прозвучало. Разве нет? Или он просто по ситуации пошутил, а я ищу скрытый смысл там, где его нет? Черт бы побрал женскую склонность замечать все то, что замечать не надо!

- Пиццерия. Пошли выбирать?

Вот так я снова оказалась в Пандоре, в знакомой квартире, на знакомой кухне. Сидела и заворожено наблюдала, как Артём ест бровями. Нет. Серьезно! Мало того, что он рот открывал так, что туда помещалось полкуска сразу, так он еще и брови при этом вверх поднимал. А потом жевал в том же духе: брови вверх вниз ходят. В прошлые разы ни с конфетами, ни с печеньем разноцветным так не было. То ли я мелких редко видела, то ли оригинал попался. Умял оригинал куска четыре, не меньше. Запил чаем, руки об скатерть вытер, сказал «спать» и уверенно пошел на выход.

- Я сейчас, - сорвался следом Свет. При этом он сам еще не поел, на ходу откусил побольше, руки быстро помыл и убежал. У меня нежность в душе шевельнулась. А это уже совсем плохой признак. Это уже «на себя возьму все грехи твои, обретешь покой на моей груди». Это полный провал, Штирлиц!

От переживаний вкус еды совсем потерялся. Сидеть и ждать было выше моих сил, нужно было чем-то себя занять, поэтому я сделала первое, что в голову пришло, - посуду помыла. Я – женщина, мне простительно в отчаянные моменты быть странной. В итоге, тарелка, нож и два несчастных стакана нервы не успокоили, зато нервы хозяина вывели на одну ступень с моими. Он, когда пришел и объял взглядом произошедшее безобразие, такое лицо сделал виноватое, что у меня снова нежность шевельнулась.

«Обретешь покой на моей груди, и святой слезой излечу от ран».

Организм требовал спасения и текилы. Много текилы.

- Спать лег?

Я сидела на краешке стула и кусала нижнюю губу, пытаясь придумать, как себя вести дальше.

- Лег, - кивнул Пересвет. Он сидел напротив и внимательно меня изучал.

Хотела сказать, что помню о привычке Тёма не засыпать сразу, но быстро язык прикусила. Прозвучит так, словно я поскорее наедине хочу остаться, а я совсем не хотела. Точнее не то, чтобы не хотела, хотела, только страшно… Дожила, малахольная, сама про себя перед собой оправдываюсь.

- Хочешь вина?

- А ты? – зачем спросила, сама не поняла.

Свет опустил голову и засмеялся, потом исподлобья на меня взглянул по-мальчишески так, озорно. Я неосознанно залюбовалась, потом спохватилась. Точно малахольная! А с чего взяла, что мне не пора? У него у ребенка стресс такой был. Поздравляю, Верочка, ты – тормоз. Ноги в руки и домой.

Я резко поднялась:

- Пойду.

Теперь лицо Пересвета выражало недоумение:

- Куда?

- Д-домой, - я заикнулась и неуверенно показала рукой в сторону многоэтажки напротив.

- А я? – недоумение прошло, теперь он смотрел на меня внимательно, серьезно, мягко.

Рот я открыла, что сказать не придумала, закрыла, пошевелиться тоже не смогла. Уставилась только на него перепугано и все. Сам виноват. Откуда я знаю, как на твои вопросы отвечать? Я вообще с тобой, плохой мальчик, ничего не знаю и ничего не понимаю.

Словно сквозь дрему наблюдала, как он быстро поднялся, приблизился и поцеловал. Вот просто так склонился и поцеловал, не обнимая, не глядя перед этим в глаза и не касаясь даже рукой. Вроде бы ничего особенного, просто губ коснулся легко и тут же отстранился, но все равно, предупреждать же надо! Я сам факт-то отметила, а осознать не успела, так что как смотрела на него испуганно, так и продолжила, если не больше.

- А так останешься? – и ни тени улыбки на лице. Наоборот, глаза темные от чуть расширившихся зрачков, взгляд пристальный напряженный.

Я снова не нашлась что ответить, только плечом неопределенно повела и губу нижнюю грызть начала. Свет поднял руку и осторожно большим пальцем провел по ней.

- Не делай так.

Вот теперь точно в обморок грохнусь. По крайней мере, тело одолела самая настоящая слабость, а голова напрочь отказалась соображать. Ни мыслить, ни говорить, ни шевелиться.

 От нижней губы он перешел к верхней, потом точно так же осторожно провел до левого виска и спустился на шею. Взгляд его при этом неотрывно путешествовал вслед за пальцем. Казалось, нет ничего важнее в мире, чем то, что он видит в данный момент.

Второй поцелуй отличался от первого и был таким же, как предшествовавшая ему ласка. Осторожный, нежный, тягучий. Этим поцелуем Свет не настаивал ни на чем. Я чувствовала лишь его губы и дыхание глубокое, иногда замирающее. У меня самой кровь в ушах шумела, а сердце колотилось так, что он не мог не заметить. Уже обе его руки мягко удерживали мое лицо. Было так восхитительно ощущать тепло его ладоней, не сопротивляться этому теплу, вбирать в себя. Свет вдруг немного отстранился. Не больше миллиметра разделяло наши губы, когда он прошептал: