Город на берегу неба (СИ) - Монакова Юлия

— Хо-хо-хо! — поприветствовал их хозяин в лучших традициях Санты. Оля закатила глаза и незаметно покрутила пальцем у виска.

Несмотря на некоторую придурь, фанат Рождества проявил себя добродушным и приветливым чуваком и тут же предложил им отличный удобный номер. Внутри всё оказалось не так по-рождественски навязчиво, но знакомые мотивы всё равно угадывались повсюду: красно-бело-зелёные оттенки, преобладающие в интерьере, хвойные ветки… Осмотревшись, Оля сделалась ещё более недовольной и насупленной.

— Ты как хочешь, — заявила она наконец, — но мне здесь не нравится.

— Да ладно тебе, — удивился Рус, с наслаждением сбрасывая на пол тяжёлый рюкзак, — в чём проблема?

— Я просто не люблю Рождество, — поколебавшись, выдала она всё-таки. — Не очень хорошие воспоминания с ним связаны.

“Ага, а на телефоне у тебя стояла рождественская фотка!” — мысленно возразил Рус, но вслух не стал оспаривать её аргумент.

— Что ж, это твои личные ассоциации из прошлого, — невозмутимо заметил он. — Теперь ты со мной. Извини, но я заставлю тебя вытеснить старые воспоминания — новыми.

Она недоумевающе заморгала.

— Что ты имеешь в виду?

— Теперь при первых звуках рождественских гимнов и при виде праздничной иллюминации ты будешь вспоминать только одно, — он приблизил свои губы к её уху, коротко и игриво лизнул в щёку. — О том, как мы трахались с тобой всю ночь напролёт в этом странном мотелишке… и о том, как это тебе безумно нравилось.

— Мистер, не кажется ли вам, что вы слишком самоуверенны? — усмехнулась она, кокетливо изогнув одну бровь.

Он резко притянул её к себе, впечатав в свою грудную клетку, быстро провёл ладонями по Олиной спине и ягодицам, словно дразнил. Она сдавленно и глухо ахнула, вжимаясь в него бёдрами и уже с готовностью подставляя рот для поцелуя.

— Это наша с тобой последняя ночь вместе, — сказал он, слегка прихватив её нижнюю губу зубами, а потом снова выпуская. Он изучил все её слабости и пристрастия и знал, как всего парой умелых штрихов заставить её дрожать от желания. — Не знаю, как ты, а я… я не собираюсь терять ни минуты.

___________________________

* Merry Christmas! (англ.) — Весёлого Рождества!

39

Просто беззаботно “потрахаться” у них всё равно в итоге не получилось. Рус не сдержался и наговорил Оле напоследок много лишнего, пожалуй, даже неуместного сейчас, но бесконечно нежного, пылкого и очень откровенного. Разве что в любви ей не признался… чёрт его знает, что с ним творилось той ночью, но он просто не мог остановиться, теряя контроль над собой, хрипло повторяя её имя и шепча срывающимся шёпотом: “Милая… хорошая… моя…”, ловя губами её сладкие стоны. От самых последних, главных слов удерживала лишь мелочь — Оля никак это не комментировала. Она занималась с ним любовью отчаянно, ненасытно, самозабвенно — так, словно завтра должна была начаться ядерная война и это был их последний шанс… впрочем, это и был их последний шанс, но вслух — в ответ — так ничего и не сказала. Хотя всё, что говорил Рус, она слышала и осознавала, он мог в этом поклясться.

Они долго лежали, всё ещё слившиеся воедино, но уже опустошённые, расслабленные и спокойные, и Оля водила пальчиком по его взмокшей спине, вычерчивая там какие-то неведомые узоры. Рус прижимал её к себе, уткнувшись носом в её волосы — о, он стал настоящим фанатом её волос, практически фетишистом, дурел от их вида и запаха, пропускал их сквозь пальцы, наматывал на руку, чувствуя, как они легонько щекочут его лицо, грудь и живот, если Оля оказывалась сверху…

— Ты — самое потрясающее, что случилось со мной за последние несколько лет, — не удержавшись, всё-таки сказал он ей. — Просто хочу, чтобы ты это знала.

Она схватила его ладонь, прижала к своим губам, поцеловала каждый палец… но так и не ответила, а он чуть не взвыл от ощущения полного собственного бессилия и невозможности хоть что-то изменить.

Пробуждение вышло не слишком-то радостным.

Под стать их обоюдному настроению — а оба встали невыспавшимися, с зябкой дрожью во всём теле — солнце с утра спряталось за серыми тучами, явно намекая на скорый дождь.

Рус и Оля молча позавтракали в мотеле, упаковали свои вещи и, всё так же не говоря ни слова и малодушно избегая смотреть друг другу в глаза, выдвинулись в сторону Сан-Франциско.

Забрать бы её с собой к Илье на несколько оставшихся дней! Рус должен был вылетать из аэропорта Сиэтла через неделю, больше незачем было торчать в Сан-Франциско, Илюха давно ждал его — друзья и так слишком мало времени провели вместе… Рус был уверен, что Илья не стал бы возражать против внезапной гостьи. Но в своём эгоистичном стремлении продлить счастливые моменты с Олей он не забывал о том, что ей потом придётся самостоятельно возвращаться во Фриско. Рус не хотел и не мог подвергать её этой ненужной опасности.

…Олень появился как будто из ниоткуда.

Он неожиданно выскочил на дорогу, словно материализовавшись прямо из воздуха. Вот только что впереди простиралась абсолютно пустая утренняя трасса — и вдруг перед мотоциклом внезапно возникло лесное существо, напуганное и шокированное, похоже, не меньше самого Руса.

Тот, несомненно, был опытным байкером и мог сориентироваться даже в непредвиденной экстремальной ситуации — вот и сейчас резко вильнул в сторону, чтобы избежать столкновения. Однако он был не один — позади, доверчиво прижавшись к его спине, сидела Оля…

— Держись!!! — закричал он изо всех сил, пытаясь сманеврировать и уже давя на тормоз.

Она не успела среагировать должным образом — просто растерялась. Вместо того, чтобы сильнее вцепиться в куртку Руса, Оля неосознанно разжала пальцы, взмахнула руками и взвизгнула… а ещё через мгновение вылетела из седла и кубарем покатилась по дороге.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

40

ЧАСТЬ III

Оля

Калифорния, наше время

От шока Оля поначалу даже не почувствовала никакой боли, успев понять лишь одно: она упала с мотоцикла.

А Рус? Где он, что с ним?..

Она попыталась приподняться, но шлем мешал обзору, и её моментально затопила паника, смешанная с приступом внезапной клаустрофобии. Оля беспомощно забарахаталась, лёжа на трассе, и вот тут наконец ощутила резкую боль в ноге — а затем, следом — повсюду, чуть ли не в каждой клеточке своего тела.

— Рус! — закричала она отчаянно и (как ей показалось) очень-очень громко, однако на деле из горла вырвался какой-то невнятный хрип.

— Тише, тише… — услышала она рядом его голос и чуть не расплакалась от облегчения. — Не дёргайся, пожалуйста, у тебя могут быть серьёзные повреждения.

Она не отдавала себе отчёта в том, что делает, и плохо понимала, что Рус сейчас говорит. В данный момент ей хотелось только одного: чувствовать его как можно ближе, прижаться, очутиться в надёжных и ставших такими родными объятиях, сказать, что она безумно его любит…

— Оленька, не шевелись, прошу тебя, — голос его звучал встревоженно, глухо и как будто незнакомо, — ты можешь сделать себе только хуже.

— Шлем… сними с меня шлем, — прохрипела она.

— До приезда врачей нельзя, я ведь не знаю точно, что с тобой, — Рус аккуратно поднял забрало её шлема, и она наконец увидела его лицо, очень бледное, серьёзное и сосредоточенное. — Можно повредить позвоночник.

— Каких… каких ещё врачей? — от испуга к ней даже вернулся голос. — Не надо врачей… ты же знаешь, что у меня нет страховки. Да я в порядке, правда! Просто немного ушиблась… — она снова попыталась подняться, но ногу и плечо тут же прошило острой болью, отчего она невольно вскрикнула. Рус моментально среагировал на это:

— Где болит?

— Нога вот здесь… и ещё правое плечо, чуть поменьше.

— Пожалуйста, полежи пару минут спокойно, я должен посмотреть, нет ли у тебя кровотечений или каких-то других видимых травм.