Думаешь, это любовь? - Татьяна Веденская

– И что будем делать? – спросила я Шушку.

Она посмотрела на меня как на умалишенную. Какие могут быть вопросы. Сначала расчешем ей шерсть, потом просто поскребем за ушком. Часа два-три уже пристроены.

– Да? Ты считаешь, мне это тоже будет так же интересно, как и тебе? – усмехнулась я.

Шушка невозмутимо подставила мне морду. Еще один дивиденд одинокой жизни – возможность иногда не знать, чем заняться. Те несколько месяцев, что я жила с Костей, мне всегда было куда пристроить свое время. Пространство вокруг меня всегда требовало внимания. Детям требуется значительно больше чистоты, чем я вообще могу себе представить. Когда я только вернулась домой, то с восторгом и вполне сознательно не мыла посуду, оставляла в холодильнике пустые тарелки из-под съеденного, воду в кастрюле на плите. И никто-никто не ругал меня. Я ела мамино абрикосовое варенье ложкой из банки и плевала на то, что оно может закиснуть.

– Не успеет, мое хорошее, – улыбалась я, попутно отмечая, что никто также не говорит мне: «А ты не боишься, что все слипнется?» Мне теперь вообще никто ничего не говорит. Немного скучно, но оно того стоит. Хотя я так и не смогла доказать этого маме, которая пришла в состояние крайнего отчаяния, узнав, что я снова сингл.

– Какой ты сингл? – возмутилась она. – Ты – старая дева. А я заведу себе черепашку и буду ее любить. Все равно никаких шансов на внуков нет.

– Деточка, ты дура, – коротко и просто заметил мой папа.

– Зато свободная, – обиженно передернула плечами я.

Подумаешь, умники. Вспомнили бы они, как ругались друг с другом, когда я была маленькая. Да и потом, потом тоже. Может, семейные люди – как наркоманы, всех стремятся затащить в свои ряды? Да не хочу я быть счастлива, мне вполне хорошо в моей уютной трясине. Не потянуть мне вашего счастья. Я пробовала, не получилось. Вся эта любовь – обман и каторга. Сначала поцелуи и кружится голова, а потом вся твоя жизнь по минутам расписана на долгие годы вперед, и ты уже больше ни черта не принадлежишь себе. Кстати, Сашка был абсолютно со мной согласен. Его девушка хотела бы переехать к нему, но вместо нее в его маленькой, набитой техникой и телевизорами квартирке две недели обитала я. Когда срок аренды моей квартиры подошел к концу и я вернулась домой, к своей прекрасной, но несколько пустой жизни, Саша продолжал всячески поддерживать меня в моем падении с вершин Большой Любви.

– Из-за чего сыр-бор. Ты всегда была такой. Я не сомневался, что этим кончится.

– Ты уже говорил.

– Прости. Я просто… просто люблю тебя такой, какая ты есть. Такой вот, непредсказуемой, ни на что не годной, но прекрасной. Ты можешь ранить, но ты не похожа на других, – пробормотал он как-то одним зимним вечером.

Я тогда еще жила у него. Мы вернулись с концерта в клубе очень поздно и были подшофе.

– Что ты мелешь? Глупости какие-то! – рассмеялась я. – Я самая обычная.

– Нет. Ты… тебя невозможно ухватить. Невозможно… удержать. Ты не способна на любовь, нет. Только на страсть.

– Ты бредишь? – удивилась я, а он полез ко мне целоваться.

– Есть только миг между прошлым и будущим, – шептал он, засовывая руки под мой свитер.

Руки были ледяными с мороза, ощущение из малоприятных, но я чувствовала себя такой одинокой, так боялась, что после Кости в моей жизни уже больше не случится никого и ничего… Я закрыла глаза и шагнула вперед, соскользнула с края пропасти прямо в Сашкины объятия, стараясь не вдумываться в то, что происходит. Наутро мы оба, не сговариваясь, сделали вид, что ничего ТАКОГО не случилось. У него осталась девушка, у меня Шушера и квартира, в которую я вернулась через несколько дней. Легче мне не стало, тяжелее тоже. Просто еще один эпизод в череде случайных событий. Просто еще одна ночь, после которой, возможно, будут и другие. Жизнь и вправду вернулась на круги своя, вот только если бы не такой мороз. И холодно было не только за окном.

Я включила обогреватель и достала с полки первую попавшуюся книжку по психологии. Фром писал очень умные вещи, и с большинством из них я была вполне согласна, но… слова растворялись у меня перед глазами, предложения не заканчивались, а перемешивались одно с другим, теряя свое значение. Что-то про бытие и обладание, про концепцию экологической катастрофы, к который все мы неминуемо движемся. Я листала страницы, читала слова, не складывая их в смысл, до тех пор, пока вдруг не обнаружила, что слезы рекой текут у меня из глаз. Они уже намочили руки, закапали Фрома, мое лицо покраснело и опухло.

«Что такое?» – удивилась я. И даже встала и прошлепала в прихожую, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Зеркало подтвердило – я плакала. Вернее, плакала какая-то незнакомая мне женщина с усталым, бледным лицом, с темными кругами под глазами. С кошкой на руках. Я смотрела на свое лицо не отрываясь и не шевелясь, стоя в тишине и темноте промерзшей прихожей. Большой вопрос – почему у нас в домах так плохо топят зимой и так рано отключают горячую воду весной? Зачем они вообще ее отключают? Прочистить трубы? Почему же тогда эти трубы не греют?

– О чем ты думаешь? О трубах? – вслух спросила я себя. И сама же ответила, что все равно больше мне думать не о чем. Не о Фроме же, в конце концов, с его концом света. Тоже мне новость, что все летит в тартарары. По ощущениям, я уже там. Я набрала номер, Сашкин номер, не понимая, зачем это делаю. Я – и сама звоню Сашке, которого, по большому счету, терпеть не могу. Ни его, ни его плазму. Ни его потребительский взгляд на мир. И еще его девушку, черт бы ее побрал.

– Саша?

– Саша? Что у тебя с голосом? – взволнованно спросил он.

– А что? – с трудом сглотнув комок в горле, я прокашлялась и постаралась взять себя в руки. – Мне плохо.

– Так плохо? – удивился он. – А Таисья сказала, ты филонишь.

– Ты можешь приехать? – спросила я, хотя еще секунду назад, могу поклясться, об этом даже не думала.

– Сейчас? – растерялся он. – Но на работе же никого не останется? Одна Тоська не справится. А вдруг чего случится? У тебя что, жар?

– Да, – согласилась я, хотя понятия не имела, какая у меня температура. По ощущениям – минус двадцать пять, как на улице.

– Что тебе привезти? – спросил он совсем другим голосом.

Ха-ха, мне удалось убедить его, что я тяжело больна. Надо же, а ведь я и выгляжу как тяжело больной человек.

– Привези мне кока-колы. И рома, – попросила я и повесила трубку.

Неожиданная мысль о том, что со мной и вправду что-то не так, заставила меня оторваться от созерцания себя в зеркале. Я вытащила из аптечки градусник (кто бы думал, что я все-таки им воспользуюсь) и запихнула его под мышку. Сидя с ногами на кухонном стуле, я не отрывала глаз от часов на стене. Секундная стрелка крутилась медленно-медленно. Интересно, а что чувствует женщина, когда делает тест на беременность? Она ведь тоже, наверное, вот так же гадает: то ли она «залетела», то ли просто перебрала на вчерашней вечеринке.