Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях - Алина Сергеевна Ефремова

А Лёха Болоцкий – сам вогнал себя в поклонение объекту своих чувств. Он робел, млел, унижался, бегал, таскал цветы. Рыжему и в голову бы не пришло купить цветов! Рыжего Марго воспринимала как равного, и, несмотря на всю присущую ей спесь, она к нему единственному относилась без высокомерия, принимала его таким, какой он есть. Никогда больше в её жизни не будет такого, чтобы она не требовала цветов, дорогих подарков, красивой жизни и подобострастного отношения к себе.

Их отношения были больше похожи на отношения брата и сестры, которые не могут помыслить жизни друг без друга, но не от невыносимого желания быть рядом, а просто от данности, что они друг у друга есть. В них было слишком много родства, чтобы стать любовниками.

Болоцкого она воспринимала как поклонника. У него была тачка, водились деньги (материны), было удобно держать его при себе. Он слепо исполнял все её прихоти, возвращался к ней как бумеранг, когда она посылала его подальше. Он прекрасно понимал, что ничего не будет, что Рита хранит себя для чего-то большего, нарисованного её девичьим воображением, но ничего не мог поделать с собой, не в силах скрыть покорного восхищения, сквозящего в каждом взгляде на неё.

Все мы немного лебезили перед Марго. Аська была связующим звеном, без которого дружба пацанов с Ритой вряд ли бы состоялась. И только Рыжий держался с ней свободно. Влюблённый взгляд его синих глаз не был взглядом преданного пса, а скорее – обещал глубину и бурю чувств. Он всегда лукаво улыбался ей, мол, пойдём со мной, я обещаю, будет весело! Никто из нас тогда не мог понять причины, почему она давала ему держать свою руку, садилась к нему на колени, когда он предлагал, и не убрала его руки со своей талии тогда, когда мы стояли перед костром. Я уважал его хотя бы за это. Даже больше. Я считал это единственным, за что его стоит уважать.

Болоцкий вызывал у всех раздражение. Совершенно очевидны были причины его намеренного сближения с нашей компанией, а особенно – рвения набиться в друзья Диме и Асе, которые ближе всего были к Рите. Все, кроме них, это замечали. Им казалось это вполне оправданным, ведь у Болоцкого и правда было мало общего, например, с Захой или Родиком, живущих в раздолбанных убогих квартирках: один – с пьющими батей, а другой–вообще с бабушкой.

У матери Болоцкого был свой бизнес, и она баловала сыночка дорогим шмотом, баблом и даже новенькой тачкой, то есть всем тем, о чём многие и мечтать не смели. Потому Болоцкий мог позволить себе красивые ухаживания, охапки роз и даже ужин в ресторане, на что Ритка, как и любая девчонка, велась. А Рыжий… У него был старенький седанчик, подогнанный отцом, и в принципе было бабло, только он сливал всё на наркоту. Ей же он предлагал разве что скамейку в сквере и прогулки под луной, но у него были какие-то такие слова, от которых у меркантильной Ритки таяло сердце. Наверное. Я ведь и вправду не знал, как оно было.

Мир! Труд! Май!

Май… Награда за томительное весеннее ожидание. Май! Месяц первого настоящего, опьяняющего тепла. Земля всё ещё хранит прохладу, но все уже скидывают куртки и радуются долгожданным объятиям солнечных лучей. Наконец мы пережили эту зиму! Впереди лето, а значит – целая жизнь! Сколько разговоров было о лете всё это время, сколько мечтаний, и вот все они постепенно становятся явью!

На майские праздники обещали жару. Аськины родители, по обыкновению, свалили на все праздники за границу, и она звала всех к себе в дом, предупредив, что в этот раз хочет собрать только своих, и заранее попросив нас держать себя в руках и не устраивать повторения её дня рождения (ага, ага). Приезжала её подруга из Уфы, которую они с Болоцким и Ритой поехали встречать на вокзал, а всех нас отправили прямиком на дачу, подсчитав так, что оказаться там мы должны будем примерно в одно и то же время.

Погода стояла и правда чудная. С той памятной гулянки в середине апреля зима всё отступала и отступала (один лишь несносный снегопад под самый конец месяца, впрочем, следа от которого не осталось уже через пару дней). Мы боялись подвоха на майские, но надежды оправдались, в город пришла самая настоящая летняя жара. И вот, в час дня первого мая, стоя в многокилометровой пробке, мы не в силах были дождаться начала веселья и распивали алкоголь прямо в машине, врубив музыку на полную громкость, открыв окна, подставив солнышку оголённые руки и соскучившиеся по солнцу бледные лица.

Мир, обрётший краски и запахи, кружил голову своим великолепием (хотя куда больше она кружилась от рывков машины, застрявшей в непроглядном заторе, и первой бутылки холодного пива, медленно подходящей к концу). Почки деревьев, нагревшись на солнце, отдавали все слёзы марта и апреля, и в воздухе стояла такая пьянящая свежесть, что даже копоть сотен тысяч машин не могла перебить аромат расцветающей природы.

А ведь и правда, все мы тут на редкость счастливые люди! Из года в год наблюдаем пробуждение природы. Переживаем чудо появления новой жизни, закономерно следующее из смерти и приводящее в восторг каждого, ставшего ему свидетелем.

Разомлевший, я всё вертел в руках телефон, раз за разом открывая сообщение от Аси: «Скажи ребятам, что Ксюшу встретили и мчим за город». «Почему именно мне?» – думал я.

Дорога была невыносимо долгой. Ладно бы мы двинули с ранчо прямиком к Аськиной даче, но нет, сначала мы гоняли на восток за «стаффом». Я сидел на заднем, обливаясь потом, зажатый между Вано и Саней (Заха, конечно же, сидел на пассажирском рядом с водителем), сволочи (все!) откинулись на подголовники, а у меня так затекла шея, что хотелось снять чёртову голову с плеч и положить её к себе на колени.

Я был уже совершенно пьяный от второй бутылки пива и предвкушения (которое, как правило, намного слаще события, которое оно предвещает), и потому отказался ещё от одной, уломав-таки Ваню поменяться ненадолго местами и посидеть у открытого окна.

Подъехав к посёлку и встав в последнюю огромную очередь, выстроившуюся перед закрытым переездом, все мы уже совершенно ошалели от мыканья в нескончаемом потоке машин и вывалились на разбитую пыльную дорогу распивать джин прямо на капоте. Вообще, было договорено, что крепкое мы оставим на вечер, но к концу пятичасовой поездки об этом как-то позабылось.