«Если», 2007 № 04 - Журнал «Если»

— Нет, — не согласился Кёмуль. — Сплетни, они не в счет.

… Малефик вздохнул и отпустил пратеритные нити.

Прошлое начало таять, глубоководной рыбой возвращаясь в пучины человеческой памяти. Прошлое устало ничуть не меньше мага. Сперва тебя без лишних церемоний извлекают на поверхность, где ты чуть не лопаешься мыльным пузырем; затем отряхивают пыль, вертят, разглядывают со всех сторон… И не захочешь, а утомишься. Фигуры Никлаша Тесли, пьяницы Сыча, Тёмки с Сёмкой, Баськи Хробачихи истончились, делаясь прозрачными…

Исчезли.

Вместо прадедов и прабабок во дворе стояли правнуки и правнучки. Пришли все, кого звали. Никто не увильнул. Правда, их воспоминания мало что добавили к картине, возникшей перед малефиком во время рассказа Юрася Ложечника.

Люди с надеждой смотрели на столичного гостя. Магистра Высокой Науки, мага высшей квалификации. Люди ждали его слова. Вердикта. Приговора. Черты под сотней проклятых лет.

А маг медлил.

Выходя из транса, он успел прощупать складки Вышних Эмпиреев над поселком. А кое-какие замеры сделал еще утром, на подъезде к Ясным Заусенцам. Результаты наблюдений лишь подтвердили то, в чем малефик не сомневался с самого начала.

Но озвучивать выводы он не спешил.

— Так что, мастер? Эта… Изучили? — не вытерпел наконец староста.

— Изучил, — кивнул Андреа Мускулюс.

— И… как? Выветрилось?

— Сгинуло?

— Выдохлось?

Малефик самую малость — чтоб не сглазить кого ненароком! — приоткрыл третий глаз: «вороний баньши». Когда он хмуро обвел собравшихся взглядом, люди попятились. Строгалей мороз продрал по коже. Но ретироваться никто и не подумал.

Все жаждали узнать ответ.

— Вы б язычки-то попридержали, любезные! Выдохлось? Сгинуло? Проклятие великого — нет, величайшего! — Нихона Седовласца? Губителя Жжёного Покляпца?! Изобретателя скреп-горгулий?! Вы меня изумляете…

Строгали опустили взоры.

— Он вашим предкам что сказал? «Пусть тяготеет до скончания веков!» А Нихоново слово — тверже камня. Уж я-то знаю! У меня и диплом, и диссертат…

— Эх! — зашептались в народе. — Вона!

— Слыхала, Малася?

— Ага. Как сказал, значит, так и будет.

— До скончания? Это сколько: до скончания?…

— Ну, ежели диплом, тогда сливайте воду…

Тяжкий вздох вырвался из уст яснозаусенцев. Словно осень закончилась, не начавшись, и порыв стылого ветра пронесся над двором. Брёшка Хробачиха охнула, в испуге зажав рот ладонью.

— Да за что ж нам такое наказанье?!

— Прадеды провинились, а мы — страдай?

— Где ж справедливость?

— Уж сто лет в обед…

Староста бочком подобрался ближе к малефику.

— А убрать его как-нибудь нельзя? — вкрадчиво поинтересовался он. — Снять, расточить, в меду сварить? Вы ж сами сказывали — по этой, мол, части. А мы б, ясен заусенец, в долгу не остались. Вы не сумлевайтесь, отблагодарим!

Говорил Юрась тихо. Но строгали вдруг примолкли, и Ложечника услышал каждый.

— Снять Нихоново проклятие? Да вы смеетесь, сударь?! Не родился еще тот маг, кто бы слово Нихона вспять обратил! Даже за взятку! Постыдитесь!

Маланка Невдалая жалостливо хлюпнула носом.

— И что, никакой управы на заразу не найти?

— Никакой! — развеял Андреа робкий призрак надежды.

— Как же нам жить теперь?

— Ить житья-то и нетути!

— Хоть в гроб ложись!

— Что, сильно докучает? — малефик закрыл третий глаз и, прищурясь, оглядел собравшихся заново, по-человечески. — Прямо-таки жизни нет?

— Ох, докучает!

— Как Гурьин день на носу, так и мучаемся…

— И… это…

— Оно самое…

— Мы вообще-то привыкли… — отважился выдавить Яшик-сукоруб.

— Дык, за цельный век к чему не привыкнешь?

— Оно бы вроде и ничего…

— Только люди смеются! — решилась Брёшка.

— Верно! Насмешничают!

— Потеху строят!

— Особенно на ярманках…

— Пальцами тыкают — во, гляди, проклятуны идут!

— И давай ржать…

— Ни на ком больше проклятия нет: ни на Малых Валуях, ни на Больших…

— … ни на Крыженицах…

— … ни на Ухватке…

— … а на нас есть!

— В общем, чистый срам выходит, — подвел итог староста.

— Срам?

Мускулюс возвысил голос, да так, что все втянули головы в плечи.

— Вы этим «срамом» гордиться должны! Вы ж уникумы! Редкость! Гордость королевства! Никого Нихон не проклинал, одних вас!

— Вот они и гогочут…

— Гуси тоже гогочут! — отрезал малефик. — Ничего, скоро перестанут.

Он жестом велел яснозаусенцам молчать. Постарался придать своей осанке торжественность, а голосу — значительность. При комплекции и глотке Мускулюса это оказалось проще простого.

— Как действительный член лейб-малефициума объявляю вам: отныне поселок Ясные Заусенцы вкупе с проклятием, тяготеющим над ним, переходит под охрану Коллегиума Волхвования. Как уникальный памятник Высокой Науки: единственное существующее и до сих пор действующее проклятие Нихона Седовласца.

Сельчане онемели от потрясения.

— Ишь ты! — первым опомнился староста. — Ну, это другое дело… Храни вас Вечный Странник за заботу, мастер! Выходит, мы теперь по магической части? Ну, уважили! Вы только скажите: что ж нам — и впрямь до скончания веков? Под проклятием?

— Высокая Наука требует жертв! Терпите, и воздастся! Зато смеяться над вами точно перестанут. Наоборот: завидовать начнут.

— Живем, земляки! — Яшик-сукоруб, до которого наконец дошло, запустил шапкой в небо. — Крыженцы, гады, иззавидуются! Ухватинцы желчью изойдут! Кто тут еще под охраной? Кто проклятый? А никто! Только мы!

Мускулюс поймал шапку сукоруба и ударил ею оземь.

— На въезде в поселок мемориальную доску установим! Чтоб знали! Вернусь в столицу — сразу подам прошение…

Провожали малефика всем поселком.

— Мы тут вот чего надумали, мастер, — при расставании Юрась Ложечник деликатно придержал столичного гостя за локоток. — Может, надо бы памятник ему? Нихону? На холме и поставим: огонь, бузина и он! Наш, значит, славный поселок клянет! Отовсюду видно будет, чтоб помнили, как оно…

— И название сменить! — осмелев, влезла Брёшка. — Были Ясные Заусенцы, стала — Великая Нихоновка!

— А вот это лишнее, — осадил ее староста. — Неча историю перекраивать! Как прадеды назвали, так пусть и остается. На века. Я насчет памятника, мастер? Пособите, а?

Мускулюс кивнул.

— Идея хорошая. Мне нравится. Передам в Коллегиум — думаю, они одобрят.

— Вот спасибо! Вы уж передайте, не забудьте. А денежки — это мы сами…