Осень в Сокольниках - Эдуард Хруцкий

— Послушайте, Юрий Степанович, — сказал ему Хомутов.

— Я Петрович.

— Бросьте, вы — Степанович. И фамилия ваша Хомутов.

— Откуда вы знаете?

— Нашу мать, Юра, — сказал гость, — звали Анна Сергеевна, а отца — Степан Савельевич. Правда?

— У тебя сохранилась фотография, мы вчетвером в Крыму?

Это был его пропавший брат Сергей. Так начался для него новый жизненный этап. Сергей ввел его в дело. Тайно, не раскрывая ни перед кем. Долгушин «работал» в его синдикате оценщиком и наводчиком, частично на нем лежали и вопросы сбыта. Сергей не жалел денег. Он вообще все ценности прятал у Долгушина.

— На тебя не подумают, — смеялся он, — ты писатель, лауреат.

У Долгушина появилась кооперативная квартира, «Волга». Он приобрел массу новых привычек. Стал весьма светским и лощеным.

— Ты проходишь в нашем мире под таинственной кличкой Каин. Тебя боятся, — смеялся Хомутов.

Его взяли внезапно. Он молчал на следствии и суде. Но улики были настолько неопровержимы, что Сергей все же получил высшую меру. У Долгушина остались ценности и деньги, а главное — связи. Он начал «работать» самостоятельно, построив свою империю. Теперь она разваливалась. Но главное — Юрию Петровичу это оказалось как нельзя кстати.

В Союзе художников он сдал свой паспорт и получил заграничный. Бухгалтер, выдавая валюту, сказал с усмешкой:

— На такие деньги не загуляешь, но пива попить можно.

Долгушин сел в машину, вынул паспорт и понюхал его. Нет, он не пах коленкоровым клеем и типографией — это был запах его сбывшихся надежд. Он звонил Наташе несколько раз. Ее подруга Юля, красиво-распутная брюнетка, обожавшая Юрия Петровича, сказала:

— Юрочка! Нату занарядили с американцами в Кижи. Приедет послезавтра. Если хочешь, я опять ее тебе заменю.

— А что, это мысль, — засмеялся Долгушин, — приезжай ко мне часов в семь.

— Буду, — Юля повесила трубку.

Но все же Долгушин заехал домой к Наташе. У него был ключ, и он спокойно вошел в квартиру. Этот дурак, Наташин муж, узнав, что она ушла от него, выписался из Москвы и переехал постоянно жить на Север. В квартире стояла зыбкая тишина, пахло табаком и духами. В спальне створки шкафа были распахнуты, на постели вывалены платья и кофты. Все точно, Наталья собиралась стремительно. Ничего, жаль, конечно, что он теперь долго не увидит ее. Но она все равно приедет к нему. Юрий Петрович сел в машину и поехал домой. Скоро должна была приехать Юля.

Оперативное совещание проводил Кафтанов. Прямо у его стола сидел полковник Чанов из МВД СССР.

— Товарищи, — сказал генерал, — Долгушин получил иностранный паспорт. Завтра в 20.30 он улетает в Париж. Завтра же утром из Амстердама прилетает Корнье. Долгушин передаст ему медальоны, видимо, получит чек и поедет в аэропорт. Во сколько совершится передача, мы не знаем, где — тоже. Поэтому приказываю усилить наблюдение за Долгушиным и, конечно, не спускать глаз с Корнье. Руководит операцией по-прежнему подполковник Орлов. Ваша группа усилена и оснащена первоклассной оперативной техникой. Жду результата.

Теперь несколько слов скажет полковник Чанов.

— Товарищи, — полковник Чанов достал из «кейса» бумаги. — Мы, — продолжал он, — навели справки об этом Корнье. Что я хочу сказать? Фирма, которую якобы представляет Корнье — ширма для группы дельцов, занимающихся незаконной скупкой, хищением антиквариата и произведений искусства. Поэтому мы хотели бы после реализации дела привлечь к нему внимание прессы. Мы должны быть гостеприимны, но вместе с тем и строги. У меня все.

— Орлов, — сказал Кафтанов, — как вел себя Долгушин?

— 8.00, — начал докладывать Вадим, — пробежка, 10.00 — 11.00 — получал паспорт и валюту. 11.20 — звонил по телефону, говорил с подругой Кольцовой Юлией Петровной Зверевой. До 13.30 ездил по магазинам. В 13.30 — обедал в «Национале». 15.21 — приехал в издательство, 17.11 — приехал на квартиру Кольцовой, 19.00 — вернулся домой. 19.17 — к нему поднялась женщина, сослуживица Кольцовой — Юлия Петровна Зверева. Пока все.

Вадим сел.

— Ну что же, внешне наш подопечный ведет себя вполне спокойно. Что докладывает наружное наблюдение? — спросил Кафтанов.

— Объект не выражал никаких признаков беспокойства, перемещался уверенно, не перепроверяясь.

— Все, кроме Орлова, свободны.

Бар был почти пустой, только в угловом кабинете веселились трое негров. Шеф сам приехал провожать Корнье в аэропорт. Это он делал редко, только перед особо ответственными операциями.

— Я очень люблю пустые кабаки, — шеф был настроен элегически, — знаете, Альберт, есть какая-то неуловимая прелесть в этой общественной пустоте.

— А я наоборот. Мне нравятся шум, люди, музыка.

— Это пройдет с возрастом. Я раньше тоже любил шум, но теперь, в старости…

— Побойтесь Бога, — перебил Корнье шефа, — вам ведь только пятьдесят.

Корнье посмотрел на могучие плечи и крепкие загорелые руки шефа. Он-то знал, сколько часов в день этот человек тратит на теннис и гимнастику.

— Опять ваш молодой максимализм. Для вас мне только пятьдесят, а для меня — уже пятьдесят. Вам, Альберт, тридцать восемь?

— Да.

— Время надежд, — шеф пригубил бокал сока. Он никогда не пил спиртного и не курил. И что самое ужасное, запрещал другим курить в своем присутствии.

— Что вы вздыхаете, Альберт, наверное, думаете, зачем этот старый дурак увязался меня провожать, теперь даже не выкуришь трубки? Ладно, ладно. Курите, я разрешаю.

Корнье набил трубку, сделал первую самую сладкую затяжку. Он мучительно думал, что нужно от него Анквисту, человеку не склонному ни к сантиментам, ни к проявлению демократизма.

— Вас, конечно, удивило, Альберт, что я поехал провожать вас?

— Честно, шеф?

— Безусловно.

— Очень удивило.

— Мне надо с вами поговорить, а знаете, в конторе это не всегда надежно.

— Я слушаю вас.

— Наша профессия, Альберт, — вечна. Меняются политические течения и системы, начинаются и заканчиваются войны, а наше дело остается. Все пушечные короли и президенты, генералы и гангстеры являются нашими клиентами. Со временем сталь заменят какой-нибудь необыкновенной пластмассой, а вместо бензина придумают смесь из разных сортов минеральных вод. Да, представьте себе, это будет. Но Гоген, Рубенс, Рублев — останутся. Это ценности вечные. Их не касается мода. Вспомните, как неплохо мы заработали на абстракционистах. Но это было вчера.

— Вы хотите сказать, что этот, как его, Ли-ма-рев, мода?

— Нет. Он ценность непроходящая. И мы не выбросим его на аукцион, не в этом и даже не в следующем году. Мы организуем его выставку, а этот русский, господин Юрий, будет рассказывать о нем нашим дуракам с деньгами. Через три года, когда цена станет рекордно большой, мы его реализуем. Понимаете, как важна для фирмы ваша поездка?

Корнье кивнул.

— Теперь второе, в Москву ездил Поль, он встречался с вашей невестой.

— Как, без меня?

— Да, не удивляйтесь, что я пошел на это, мне не безразлично знать, кто будет служить в моей фирме. Это хорошо, что вы женитесь именно на русской. Во-первых, подобный шаг подчеркивает нашу расположенность к стране, во-вторых, у нас будет человек, который сможет постоянно ездить в Россию. Вам и вашей невесте я отдам эту страну на откуп. Теперь еще об одном. Бизнес бизнесом, а дело делом. Мы должны перехватить у англичан заказ на поставку станков. Как к вам относится господин Баринов?

— Как к солидному, деловому партнеру.

— Это хорошо. Полю удалось скомпрометировать англичан. Там, где надо, он сказал, что их фирма — филиал секретной службы.

— Русские не дураки.

— Но они не любят чужую разведку, а пока разберутся, посредниками при сделке станем мы. Помните, если понадобится, достаньте где хотите, но суньте англичанам на стенд что-нибудь компрометирующее.

— Что именно?

— Подумайте.

Голос диктора объявил рейс на Москву. Корнье встал.

— Кстати, шеф, канал доставки прежний?

— Да. «Дипломат».

— Он начинает просить слишком много.

— Скотина. Строит из себя форпост западной цивилизации, а грабит нас словно гангстер. У вас есть русские деньги?

— Юрий передаст их мне.

— Постарайтесь рассчитаться ими. И походите по антикварным лавкам, купите, что сможете. Сейчас пригодится все.

Сидя в самолете, Корнье думал о разговоре с шефом. Нет, он не пойдет к «Дипломату». У него на примете есть другой сотрудник посольства, который за полцены перевезет русского художника. А шефу он скажет, что деньги заплачены сполна.

Корнье задремал и проснулся перед самой Москвой. Таможенные формальности он прошел быстро. В Шереметьеве хорошо знали бельгийского коммерсанта, часто приезжающего в СССР. Он никогда не нарушал таможенных правил, всегда был мил и приветлив.

— Прилетели на осеннюю выставку? — поинтересовался инспектор таможни.

— Да! В Сокольники, мои дорогие Сокольники.