Генеральские игры - Александр Щелоков

— Как вы узнали, кто он?

— Мой человек видел его в арсенале, когда шло следствие. Это майор Рубцов из военной контрразведки. Потом он же видел майора в поезде, когда тот отрывался от моих ребят.

— Что требуется от меня?

— Это требуется не только от тебя. От нас. — Полковник показал, что раскладывает ответственность на плечи всех участников траста. — Под угрозой общее дело.

— И все же, что требуется от всех нас?

— Рубцова надо нейтрализовать.

Ах, как гибок, как тонок язык!

— Это опасно. Рубцов — не Блинов. Из-за него на уши встанет вся контрразведка.

— Миша, в порту ждет груз «Фудзи-мару». Я должен спокойно погрузить товар. Ты понимаешь? Рубцов сегодня — проблема номер один.

Шоркин мысленно выругался.

«Есть человек — есть проблема. Нет человека — нет и проблемы». Это выражение, приписываемое Сталину, напомнил сейчас Шоркину Бергман — демократ и ярый антисталинист.

Три дня назад они — Шоркин, Давид, Корнелий, Герман Резник и гость из столицы Аркадий Иванович Вильчицкий, известный «правозащитник», борец за права человека, — завтракали в офисе «Вабанка». Вильчицкий — высокий седовласый мужчина с манерами тургеневского барина, медлительный в движениях, рассудительный в суждениях и неторопливый в словах, крепко нажимал на балычок и красную икру. Несмотря на свои семьдесят два, Аркадий Иванович прилично сохранился и позволял себе наливать рюмку за рюмкой золотой женьшеневой настойки. Пил, крякал и закусывал со смаком. Он приехал на Восток по делам общества «Мемориал» и собирался уточнять детали, связанные с концентрационными лагерями империи «Дальстроя».

В тридцать седьмом году семью Вильчицких — отца и мать — приговорили к расстрелу. Юного Аркашу без прав на настоящее и будущее выслали в Караганду. После реабилитации родителей Вильчицкий посвятил себя восстановлению имен тех, кого растоптал и растер в лагерную пыль коммунистический режим.

После нескольких рюмок, когда разговор принял общий характер, Давид вдруг заметил:

— Списки жертв — это прекрасно. Но вот в назидание потомкам стоило бы опубликовать имена палачей и их подручных.

Шоркин увидел, как побледнел и смутился Вильчицкий. Бергман невольно задел струну, звук которой был неприятен гостю. Отец Вильчицкого — Иван Ефимович был сотрудником особого отдела НКВД и стоял у истоков системы репрессий. Он рьяно боролся с «врагами народа» и своей подписью благословил на смерть сотни людей. Однако в тридцать седьмом, когда потребовалось сменить окровавленные перчатки на новые, чистые, каратель Вильчицкий сам был зачислен в разряд врагов. Теперь его имя в списках жертв массовых репрессий, но разве сын согласится на публикацию имен палачей?

Разговор окончился как положено: демократически настроенные собеседники осудили репрессии и уничтожение людей. И никто — ни Корнеяий, благословивший исчезновение Блинова, ни Давид, просящий решить «проблему Рубцова», не думали о том, что расстрелы в застенках и убийства с помощью киллеров ради выгоды ничем не разнятся между собой. И даже известный правозащитник, осуждавший прошлое, ни слова не сказал о настоящем. Он оставлял эту тему будущему, когда день нынешний станет прошлым.

— Надо, значит, сделаем, — сказал Шоркин, принимая просьбу Бергмана. Траст, в котором он состоял, обязывал его быть солидарным. Сказал, хотя знал — выполнить это трудно. После того как на работе сгорел Парикмахер, с которым Шоркин сотрудничал более двух лет, у него не оставалось ничего иного, как привлечь к делу нового исполнителя.

Свой выбор Шоркин остановил на Сундуке.

Жизнь людскую Сундук не ценил ни во что — бог дал, он и взял, — исчез с глаз человек, значит, так на роду написано. Но за претворение предначертаний судьбы брал круто — живому надо платить за риск, за старание и чистоту исполнения.

В тот же день Шоркин отправился в казино «Уссури».

К Сундуку Шоркина провел «секьюрити», вымуштрованный молчаливый дебил с косицей, связанной узлом на затылке, в бордовом пиджаке с золочеными пуговицами.

Сундук по обычаю коротал служебный вечер в кабинете, куда имели доступ только свои. Увидев гостя, Сундук встал, вышел из-за стола. Протянул твердую, ороговевшую от постоянных тренировок ладонь.

— Я по делу, — сообщил Шоркин, понизив голос.

— Насчет картошки дров поджарить? Вопрос прозвучал насмешливо.

— Ай нет. По парикмахерскому. Раньше меня обслуживал мастер, но он недавно того…

— Я его знал?

— Ну, ещё бы.

— Тогда садись. Водка, саке?

— Кофе.

Сундук взял гостя под руку и провел к удобному мягкому креслу.

— Я знаю несколько мастеров. Но у них стрижка модельная. Стоит дорого.

— А качество?

— У нас гарантия. Все по совести.

О совести Сундук сказал ради красного словца. Ее угрызений он не знал никогда. А на хрена они? Живешь один раз, а хорошо живешь в два раза меньше. В самом деле, до пятнадцати ты ещё щенок, после пятидесяти уже старый пес. Значит, только тридцать пять лет, даже если тебе отпущено их целых сто, ты здоровый кобель, для которого каждая сука — его, кусок мяса в удовольствие, а разгон кобелишек, которые возомнили себя твоими конкурентами, — в радость.

Гриша Сундуков не сразу постиг философию жизни. На первом курсе юридического факультета он учился с немалым старанием. Но это окончилось, когда Гриша понял: нет постоянных законов, которые стоит заучивать и зубрить. С третьего курса Сундукова отчислили за неуспеваемость, о чем он нисколько не сожалел.

Недоучившийся студент юрфака начал работать судебным исполнителем. На его плечи легли невеселые обязанности принудительного воплощения решений суда в жизнь. Выселение из квартир, конфискация имущества — занятия скандальные и опасные. Они требовали железных нервов и смелости. Но главное — за спиной исполнителя стояло государство, которое не допускало ни сострадания, ни милосердия.

Постоянное общение с людьми, униженно молившими о пощаде, рыдающими, падающими в обмороки, скандалящими, а то и угрожающими, развило в Сундукове презрительное отношение к чужим страданиям. Он действовал решительно, а получив решение суда, доводил его до конца.

Новое время открыло перед Сундуковым широкие возможности. В городе развелось множество карликовых коммерческих структур. Их основатели считали, что торговать и зарабатывать деньги дело немудреное. Опыта у большинства новых бизнесменов не имелось, к тому же государство сразу взяло их железной рукой налогов за хилые шеи. Начались массовые взаимные неплатежи. Однажды Сундукова пригласила фирма «Рассвет», промышлявшая мелким оптом. Гришу попросили помочь выбить долги из нескольких лавочников.

Сундуков сразу оценил возможности, которые сулила разработка золотой жиды неплатежей. Он разыскал своего товарища по детским играм, с которым рос в одном дворе, — Ваську Пантелеева. Васька за короткий срок сумел дважды попасть под суд, три года прокантовался в зоне, получил криминальную выучку и кличку Самосвал. Был он здоров как бык, брюхат и походил на танк, попадать под который никому не хотелось.

Долги фирме «Рассвет» Сундуков вернул без особых трудностей. Те, кто плюет на законы и договоры, беспрекословно признают аргумент силы. Да, пришлось кое-кому подломать ребрышки, другим прижечь пузо горячей сковородкой, но главное — дело было сделано.

Процент с долгов, которые фирма «Рассвет» отстегнула Сундукову, позволил ему создать собственное товарищество с ограниченной ответственностью «Посредник». Теперь у тех, кто терпел убытки, появился неплохой рычаг воздействия на неплательщиков.

Самосвал помог Сундуку — так стали звать Гришу — подобрать кадры из среды тех, с кем рядом кемарил на нарах. Компания подобралась ай да ну! — Бык, Рахит (сто пять килограммов живого веса), Турбина, Шуряк…

Методы работы товарищества с ограниченной ответственностью постоянно совершенствовались, становились жестче, изощреннее. Рос круг задач, и множилось число заявок на работу. Крепли связи Сундука в деловых и административных кругах. Его заприметил Гулливер и предложил работу в казино «Уссури» в качестве начальника службы охраны.

Пропустив рюмочку, Сундук спросил:

— Что и как будем стричь?

Он посмотрел Шоркину прямо в глаза. Тот взгляда не отвел. Сказал с усмешкой:

— Сыграем? У меня небольшая шарада. Надо по фоткам угадать артистов.

— Спробуем. — Сундук не тушевался.

Шоркин движением фокусника вынул из кармана и положил на стол три фотографии. Спросил:

— Кто из них актеры?

С карточек улыбчиво и самодовольно глядели киноартисты. Сундук разглядывал их, не выражая ни интереса, ни безразличия. Пусть улыбаются, суки, ему-то что? Сойдут с экрана — и забудут о них, а пока вот известны. Да ладно!

Разобравшись, Сундук ткнул вилкой в один из снимков.