Детская книга для девочек (с иллюстрациями) - Глория Му

Геля, конечно, не была ни благородным мужем, ни китайцем. Но ее мама (которая Алтын и феминистка, и не терпит никакой дискриминации) сказала бы, что это жалкие отмазки. Если мужчина-китаец может наслаждаться муравьями в штанах, то и Геля с этим справится.

Однако, понаслаждавшись около четверти часа, Геля до того озверела, что готова была сбросить атомную бомбу на муравейник, выкорчевать голыми руками куст сирени, зачитать самый оскорбительный рэп у калитки Павловской и убраться домой. Ну, ладно — по крайней мере, вылезти из кустов, вытряхнуть из-за шиворота надоедливых тварей и пройтись взад-вперед по улице, чтобы немножко размяться. Но, стоило ей высунуть нос из своего укрытия, она увидела такое, что тут же нырнула в самый муравейник и затаилась.

К дому Павловской направлялась, постукивая клюкой, очередная нищенка. И нищенкой этой была ужасная, зловредная, омерзительная баба Яся.

Глава 27

Баба Яся, похожая в своих лохмотьях и круглых очках на очень старую и очень толстую Амелию Эрхарт, потерпевшую крушение в каких-нибудь дремучих лесах и полтора года добиравшуюся к людям, не стала звонить в колокольчик. Она требовательно заколотила клюкой в калитку.

Через минуту открыла горничная и, почтительно подхватив старуху под локоть, повела к дому. Поначалу Геля не особенно удивилась — ну, мало ли, может, девушка решила накормить бабу Ясю горячим супом. Однако время шло, а старуха все не выходила. Может быть, тоже дожидается Меланию Афанасьевну?

Девочка хмыкнула. Ну, прекрасно. Две самые противные тетки на свете, которые к тому же ее терпеть не могут, решили собраться вместе именно сегодня. Пожалуй, Геле тоже не повредила бы бригада поддержки.

Но мало-помалу стало одолевать любопытство — а вот интересно, как могут общаться слепая с немой? Это любопытство (ну, и самую малость муравьи), в конце концов, вытолкнуло ее из кустов.

Калитка, к сожалению, оказалась заперта. Забор, если подумать, был не такой уж и высокий. Но и Геля, говоря по правде, была не такой уж сильной. Подтянуться на руках ей слабо.

Она пошла вокруг ограды и, дважды завернув, обнаружила железную бочку с дождевой водой. Вот если забраться на эту бочку, да еще не свалиться в воду, то преодолеть забор можно будет запросто. Геля вздохнула. Хорошо хоть додумалась надеть самое паршивое платье — то самое, коричневое, которое так любила Поля. Женская интуиция подсказала, что лучше будет выглядеть немного жалкой.

Перехватила подол, зажала его в зубах — чтобы под ногами не путался, и полезла.

Спрыгнула в какие-то декоративные лопухи и, пригибаясь, направилась к дому. Как крадущийся тигр и затаившийся дракон в одном лице, но при этом ругая себя последними словами. Да подумать страшно, что с ней будет, если ее здесь застукают! Уж тут никакие извинения не помогут.

Тем не менее любопытство не унималось, и Геля, убедившись, что нигде никого нет, вытянула шею, пытаясь заглянуть в одно из окон.

На задний двор выходили три окна. Два обычных, больших, и одно узенькое. Окна, по летнему времени, были распахнуты, вот только находились высоко. Взрослый-то человек легко заглянул бы, а Геле пришлось бы забраться на фундамент дома. Похоже, вылазка ее была сколь безрассудной, столь и бесполезной. Ничего она не узнает.

Мало того, Геля не разработала стратегию отхода. Вот тебе и тигр. Перелезть через забор с этой стороны она не сможет, если не отыщет какую-нибудь подставку. Выйти через калитку? Так еще налетит прямо на Павловскую. Да ладно, подумаешь. Соврет, например, что было открыто, и она вошла.

Девочка медленно брела вдоль дома, обдумывая более удачные варианты вранья. Из узенького окошка доносилось монотонное бормотание, как от работающего телека. Стоп, у них же нет телеков! Это наверняка баба Яся — больше здесь разговаривать точно некому. Интересненько, что там она рассказывает этой немой девушке?

Позабыв о своих опасениях, Геля, стараясь не шуметь, ступила на фундамент. Прижалась к простенку и заглянула внутрь.

Зрелище, открывшееся взгляду, было не самым лучшим в Гелиной жизни. Посреди небольшой комнаты стояла старинная медная ванна с высоким задним бортиком. В ней, подтянув круглые, как арбузы, колени к обширному животу, сидела толстая белотелая тетка — прямо как тесто, подошедшее в квашне. Горничная, закатав рукава, поливала тетку из кувшина, терла ей плечи мочалкой и была очень похожа на Аннушку, обминавшую тесто. Только Аннушкино тесто всегда сносило эту экзекуцию молча, а вот тетка в ванной трепалась без умолку:

— … деньги положи в железный ящик, да гляди у меня, я все пересчитала, там двадцать четыре рубля двенадцать копеек! Если хоть полушка пропадет, я тебе все волосья-то повыдеру!

Горничная испуганно замычала, закрутила головой, прижав руки к груди. От мокрой мочалки по фартуку расползлось темное пятно.

— Боишься меня? То-то. Бойся, — напыжилась толстуха. — Я тебя за копейку удавлю, и никто с меня не спросит. Отправлю вслед за Семен Сергеичем, будешь ему в аду кофий подавать. — Она дробно захихикала, отчего обильные ее телеса заколыхались как ванильное желе, а горничная затряслась от ужаса, выпучив и без того лягушачьи глаза. — Ах, Семен Сергеич, сгубили его скачки. Хапать стал без разбору, казенные деньги растратил, едва под следствие не угодил. А дошло бы до суда, и куда б я делась, сирота горемычная, при муже-острожнике? Вот и пришлось пособить супругу отправиться в горние выси…

«Это что за фигня вообще?! — Геля вжалась в стеночку, задыхаясь от страха. — Это баба Яся? И она убила какого-то Семена Сергеича? Да умереть-уснуть, старухи даже в голливудских триллерах не бывают убийцами!!!»

Снова осторожненько заглянула в окно.

Рядом с ванной на выложенном плиткой полу кучей валялись лохмотья бабы Яси, поверх поблескивали треснутые автомобильные очки. В углу стояла клюка.

Точно, она. Но, скажите, пожалуйста, почему это баба Яся преспокойно нежится в ванне статской советницы Павловской, да еще и походя сознается в убийстве?

— Ну ничего. Нынче не хуже, чем при покойнике Семен Сергеиче, живем. С моих-то пострелят поболе семисот рублей в месяц имею, не чета, чай, казенному жалованью, — похвасталась ужасная бабка, но тут же перешла на жалобный тон. — Хоть и тяжко мне денежки достаются, ох тяжко! В грязи, во вшах, с отребьем всяким… Да еще мальчишка зачудил! — Голос ее стал злобным, визгливым. — А все девка рындинская виновата! Ну, девке-то к нему ходу больше нет, уж я расстаралась, а все равно, вышел паршивец из доверия. — Толстуха вздохнула, как паровоз. — В полицию его, что ли, сдать куму? Кум мой, Пал Лукич, его в свое время и присоветовал — полезный, мол, оголец, ловкий и своих не выдает. Ну, пускай теперь другого подыщет. А девку я со свету сживу. Так, для удовольствия. Попомнит, как мне дорожку перебегать. Ну, что стоишь, нескулеба, простыню подай!

Горничная торопливо развернула в руках простыню, тучная тетка поднялась из ванны, как Моби Дик из пучины вод, и стала вполоборота к окну.

Геля скатилась на землю, изо всех сил зажимая ладонью рот, чтобы даже не пискнуть.

Никакая это была не баба Яся. Это была статская советница Меланья Афанасьевна Павловская.

Отдышавшись немножко, Геля ринулась прочь со двора и бежала, не разбирая дороги, до самой Красной площади. Там пришлось остановиться, потому что делать ей на Красной площади было нечего. Вместо того чтобы бегать, как заяц, следовало обдумать ситуацию как следует.

Итак, баба Яся и статская советница Павловская — одно лицо. Это раз.

Лицо, мягко говоря, неприятное. Убийца, обманщица и ужасная злодейка — Геля сама с полчаса назад убедилась в этом, выслушав классический Монолог Главного Злодея в Ванной. Это два.

Умереть-уснуть! Да рассказать кому — не поверят! Это три.

На третьем пункте Гелю перестало трясти, потому что ее, наконец, посетила здравая мысль — есть кое-кто, кому непременно надо об этом рассказать. Это Щур. Злодейка Павловская собирается сдать его в полицию! Мальчишку надо предупредить! Правда, Павловская собиралась и Гелю упрятать в сумасшедший дом, но у Гели-то есть семья, и Ливанова за нее вступилась, а Щур, бедняжка, совсем один!

Щур обещал ждать ее у Розенкранца? Вот и прекрасно. Туда Геля и отправится.

Дверь флигеля была не заперта. И это могло означать только одно — мальчишки здесь нет. Щур ни за что не оставил бы ее открытой.

Геля бегом поднялась наверх. В дальнем углу лаборатории, пригнувшись к столу, сосредоточенно возился Розенкранц. Услышав шаги, вскочил с места.

— Аполлинария Васильевна! Позвольте поздравить вас с успешной сдачей экзаменов! — И торжественно запел, дирижируя рукой, покрытой пятнами от едких кислот: — Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus!

— Григорий Вильгельмович, я же закончила всего только младшие классы в гимназии, а не университет! — невольно рассмеялась Геля.