Новый Мир ( № 7 2008) - Новый Мир Новый Мир

и червяк щекотал

проползая по локтевой кости

Гипсовая десничка, или Не всякая пословица при всяком молвится. Филологический случай

Жолковский Александр Константинович - филолог, прозаик. Родился в 1937 году в Москве. Окончил филфак МГУ. Автор двух десятков книг, в том числе монографии о синтаксисе языка сомали (1971, 2007), работ о Пушкине, Пастернаке, Ахматовой, Бабеле, инфинитивной поэзии. Эмигрировал в 1979 году; профессор Университета Южной Калифорнии (Лос-Анджелес). Живет в Санта-Монике, часто выступает и публикуется в России. Среди последних книг - "Избранные статьи о руской поэзии" (2005), "Михаил Зощенко: поэтика недоверия" (1999, 2007), "Звезды и немного нервно. Мемуарные виньетки" (2008). Вебсайт: http// zholk.da.ru

ГИПСОВАЯ ДЕСНИЧКА,

ИЛИ

НЕ ВСЯКАЯ ПОСЛОВИЦА ПРИ ВСЯКОМ МОЛВИТСЯ

Филологический случай

Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой...

А. С. Пушкин

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Чудесная история, которую я намерен рассказать, случилась уже много лет назад и за давностью времени может быть теперь свободно поведана, тем более что я выговариваю себе право не называть при этом ни одного собственного имени.

В 19** году я часто бывал в одном уважаемом семействе, состоявшем из трех лиц: мужа – видного пушкиниста, хрупкая фигурка которого, увенчанная голым черепом с массивными очками на носу, была всем в Москве хорошо знакома; его жены – тоже пушкинистки; и ее сына еще от первого брака, студента-филолога, который, впрочем, не займет в моем повествовании какого-либо места. Семейство это образовалось к тому времени недавно, было очень дружно, и вся его жизнь, домашняя, профессиональная и светская, вращалась исключительно вокруг пресветлой памяти Александра Сергеевича Пушкина.

Ему, как ни странно, и предстояло сыграть роковую роль в описываемых событиях.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Однако начну по порядку. Первая встреча героев, приведшая к скоропалительному, но на удивление удачному браку, произошла при следующих обстоятельствах. Однажды летом оба они, еще не знакомые друг с другом и, значит, не сговариваясь, в составе разных групп, но абсолютно одновременно, отправились в поездку по пушкинским местам, гвоздем которой было посещение заповедника в Михайловском. Там, в знаменитой аллее Керн, где у судьбоносных липовых корней столкнулись в результате небольшой накладки с расписанием две экскурсии, он впервые увидел свою будущую жену, и между ними тотчас завязался бурный роман. Кажется, наш приятель сумел даже добиться перевода из одной группы в другую и с тех пор с дамой сердца не расставался.

Дама, надо сказать, не отличалась особо авантажной внешностью, что может засвидетельствовать любой из нашего кружка знакомых. Поэтому мы были немало развлечены происходящим, объясняя его себе то капризами любви, которая, как известно, зла, то законами красоты, которая, как известно, находится в глазу наблюдателя, то просто-напросто сильной близорукостью нашего друга.

В общем, роман закрутился, и по ходу этой закрутки наш приятель узнал, что предмет его желаний не то чтобы совсем недоступен, но и не совсем свободен, а, выражаясь по-гоголевски, в некотором роде замужем, и что, значит, просить его руки ему надо не у его родителей, а у, вот именно, мужа.

Эта операция обошлась, однако, без мучительных перипетий, коих он поначалу опасался.

- Муж оказался нормальным человеком, -- возбужденно рассказывал наш приятель, зрачки которого за толстыми стеклами еще больше расширялись от обуревавших его чувств, -- и проявил полное понимание.

- Проявил понимание?! – хором переспросили мы.

- Да, представьте, проявил полное понимание и сразу согласился на развод.

Развод, а за ним и брак и в самом деле последовали незамедлительно, и наши молодожены зажили, как говорится, одним домком, душа в душу, мирно и счастливо.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Их счастливая жизнь проходила всецело и исключительно под знаком Пушкина. На стенах висели его портреты, на книжных полках стояли все его мыслимые издания, во главе с 16-титомным ПСС, и исследования о нем, от антикварных до самоновейших, в гостиной красовался гипсовый бюст Пушкина, на рабочем столе хозяина – изваяние пишущей руки поэта, а в спальне над кроватью – его посмертная маска в виде тяжелого бронзового медальона и обрамленная копия автографа “Мадонны”:

Мадона.

К а р т и н а

( Сонет )

                                                       старинных

           Не множеством картин бессмертных мастеров

                                всегда

           Украсить я давно желал мою обитель

           Чтоб суеверно им дивился посетитель,

                           важному сужденью

           Внимая мудрому решенью знатоков

           В простом углу моем

           О нет! В углу моем, средь медленных трудов,

           Одной картины я желал быть вечно зритель,

           Одной -- чтоб на меня с холста как с облаков

           Владычица и наш божественный Спаситель --

           -- Она с улыбкою, он разумом в очах --

           Взирали, кроткие, во славе и в венцах --

           Одни сидящие под пальмою Сиона.

           Сидящие в тени под пальмою Сиона

           Таков я был в своих желаниях. Творец

           Исполнены мои желания. Творец

           Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадона,

           Чистейшей прелести чистейший образец.

                                                                  8 июля

В качестве праздников отмечались исключительно пушкинские даты – 6 июня, 31 октября и 10 февраля: созывались гости, и разговоры в салоне шли на сугубо пушкинские темы, а за отклонение от них начислялись штрафы в виде фантов. За доброжелательное же упоминание о кощунствующих псевдопушкинистах вроде Синявского неосмотрительный гость мог поплатиться остракизмом.

Словом, муж не мог нарадоваться на жену, жена на мужа, и оба они на своего посажёного отца Пушкина.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Правда, некоторые из нас выражали иной раз сомнение в целесообразности строить семейную жизнь под знаменем и по образцу пушкинской, но натыкались на страстные возражения. Пушкин был поистине их всем, и поднимать на него руку никому не разрешалось.

Помню резкий отпор, полученный от хозяина одним из завсегдатаев салона, по профессии сексопатологом, но порядочным знатоком пушкинианы, когда он между делом коснулся донжуанской незадачливости Пушкина, не раз оказывавшегося третьим лишним, за спиной которого пересмеивались в объятиях друг друга его более ухватистые приятели и вотще воспетые им лукавые шалуньи.

В другой раз распеканию подвергся новичок, который еще не вполне проникся атмосферой дома и в ходе шуточной викторины на тему о том, что было бы, если бы Пушкина вообще не было (как раз входившей в моду на смену гипотезам о его долгожительстве после победы над Дантесом), развернул головокружительную картину творческих успехов Лермонтова, свободного от необходимости подражать бретерству Пушкина и потому имевшего время написать все главные тексты русской литературы -- “Евгения Онегина”, “Войну и мир”, “Преступление и наказание” и другие -- за вычетом, разумеется, пушкинской речи Достоевского. Наш приятель так разнервничался, что гостю пришлось, рассыпавшись в извинениях, откланяться. Хозяин же еще долго не мог прийти в себя и успокоился, в конце концов, лишь благодаря целительному действию единственного помогавшего ему в таких случаях средства – медленного поглаживания пушкинской руки.

Сей миниатюрный objet d’art, изготовленный еще в XIX веке, прошедший через руки нескольких коллекционеров, в том числе А. Ф. Онегина, и загадочным путем (каким, мы так никогда и не узнали) попавший к нашему приятелю, представлял собой гипсовое изображение правой руки, тонкие пальцы которой, с характерными длинными ногтями, держали выполненное из бронзы остро очиненное гусиное перо. Наш приятель уверял, что этот сувенир помогает ему в работе, ибо, положив свою руку на пушкинскую, он способен вживаться в творческие замыслы поэта. Нам ничего не оставалось, как вежливо кивать головой.