Вода в озере никогда не бывает сладкой - Джулия Каминито
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лучано разражается настоящей филиппикой на тему отсутствия любви к нему, устраивает диспут по поводу моего плохого поведения: я ведь должна злиться, в ужасе кричать, что над нашим крепким союзом нависает угроза, над нашей совместной жизнью тоже, должна подскочить на месте, обливаться слезами и по́том, а раз я этого не делаю, значит, мне нравится кто-то другой, кто-то, кто живет в Ангвилларе, да, рядышком, один из дружков – тот, что со звериной кличкой, или тот, что приехал из Турции или из Греции, какая разница, тот, что подвозит меня на мопеде, крестьянин, что по воскресеньям ездит верхом, свинопас.
Электричка оповещает о прибытии механическим свистком, я вижу, как она подползает к перрону: изумрудно-зеленая морда, белые полосы, эмблема железнодорожной компании, круглые фары, машинист в привычном берете и темной униформе.
– Мне пора, – бросаю я Лучано, не замечая, что в пылу он схватил меня за запястье и тяжело дышит.
Он продолжает сжимать мою руку, но не до боли, говорит: поедешь на следующей, нам надо поговорить – он обязан все узнать. Электричка тем временем с шипением останавливается, и я порываюсь уйти, пытаюсь отпихнуть Лучано, но Маминарадость все еще цепляется, точно крюк, на который вешают окорок, пожалуйста, повторяет он, пожалуйста.
Агата окликает меня по имени, машет, говоря: поторапливайся, заходи скорее, – ее светлый хвостик мелькает на перроне. Лучано не отпускает, твердит свое «пожалуйста, пожалуйста», тогда я замираю и смотрю на него, растрепанная, с горящими щеками, ноги дрожат от злости.
– Да что ты хочешь мне сказать? Давай уже быстрее!
Он продолжает бубнить, что пяти минут хватит, нам надо объясниться, надо друг друга понять, сколько времени прошло, он больше так не может, не может разобраться во мне, расшифровать знаки, я ведь сама добивалась, чтобы мы начали встречаться, говорила, что мы родственные души, – все так говорят, но никто не придает этому значения, – я требовала внимания, жаловалась, что мне так его не хватает, сутками торчала у него дома, я спала с ним, раздевалась перед ним, а что сейчас? – для меня эти отношения ничего не значат, в них нет смысла, радости.
Я слышу звук, который издает поезд, когда двери закрываются, и сжимаю кулаки, на табло рядом со временем отправления мигает точка – значит, поезд отправляется, – в такт ей я тоже загораюсь и гасну от ярости.
Поезд отходит и проезжает мимо нас, мои волосы треплет поток ветра, рубашка Лучано колышется, я думаю о подругах, которые наблюдают за этой сценой из окна; они сидят там же, где обычно я, потому что я больше люблю смотреть через стекло, нежели рассматривать людей в вагоне. Со своего места я видела обитые листовым железом дома среди канализационных труб, футбольные поля какой-то частной школы, стройплощадки на холмах, считала дождевые капли. Если посмотреть на отражение в стекле во время движения поезда, то мои зрачки танцуют, скачут вправо и влево, влево и вправо, вправо и влево.
Лучано, вялый, дохлый, бессловесный, не оправдал возложенных на него ожиданий: его влияние не придало мне лоск, разве что немного, он не поменял мой статус, не перенес меня в мир своей роскошной жизни, я осталась там, где прежде, ни на миллиметр не сдвинулась ни вперед, ни назад, без всяких ссор и разрывов всегда была рядом с ним, хотя он самый обычный парень, – у него еще хватает наглости жаловаться.
Если взглянуть со стороны, разыгравшаяся сцена изобилует банальностью, как суицид, как брошенный в лобовое стекло камень, перепалки на дискотеке, уроки латыни, истории, географии, физкультуры, все одно и то же, все на выброс, а мы – ничтожные зверьки, мы даже хуже, чем бактерии, мы ничто на фоне китообразных, устриц, представителей отряда толстокожих.
– Вот скажи, какая от тебя польза? – спрашиваю я, наблюдая, как Лучано дрожит, теряет лицо, рассыпается.
Он срывается, кричит, что это от меня нет толку, живу в своем мирке-крепости, свернулась в клубок, не слышу ни слова, не вижу никого, кроме себя. А его все любят, еще как любят, неужели я думаю, что я у него единственная, он встречается с кучей девушек, и каждая – ну, почти каждая – красавица, лучше меня, они проводят каникулы в Порто-Черво, отдыхают на пришвартованных в бухте яхтах, носят бикини.
– Меня все устраивает, – отрезаю я с презрением.
Я чувствую, как внизу, где-то в районе бедер, появляется чувство стыда за наготу, за наши образы, что уже начали отделяться от нас и растворяться, за рассеянность, ничтожность, за то, что я поверила, будто могу извлечь из этих отношений выгоду, хотя очевидно: миру нечего мне предложить.
И впервые дистанция между мной и Карлоттой становится совсем крошечной: в этом списке подружек Лучано, загорелых тел, крепких задниц – лучше, чем у меня, – подружек, которые готовы покорно носить бикини, я нахожу место, которое мы обе можем занять, – глубокое заледенелое ущелье, пещера с сокровищами – с желанием нравиться, казаться кем-то еще, боязнью разочаровать.
Наше сходство выводит меня из терпения, мне претит ощущение близости с мертвой девчонкой, которая должна исчезнуть – из мыслей, из памяти, из снов и дурных привычек! Мне хочется закричать, что она умерла и у нас нет ничего общего.
Моя рука как будто оживает сама собой, тянется вперед и вцепляется в волосы Лучано, я с силой хватаю его за вихор, что выбивается из его идеальной укладки, которой он уделяет столько внимания.
– Мне насрать на тебя, понятно? Мне никто не изменяет, никто меня не предает, тем более ты, – кричу я ему в левое ухо.
Лучано согнулся, накренился набок, он не ожидал такой реакции, некоторое время он молча терпит, силясь понять, почему так вышло, почему я хочу навредить ему, ранить, а потом начинает кричать в ответ, что я сумасшедшая, что ему больно, и отталкивает меня; он сознается, что с самого начала врал, просто хотел посмотреть, как я отреагирую, буду ли переживать, но не так же, я совсем озверела, меня нужно держать в клетке, посадить на цепь.
Я же смотрю на свою раскрытую ладонь: волосы Лучано выпадают из пальцев, их уносит ветер – вместе с моей первой любовью.
* * *
На самом деле наша местность – земля двух озер. Два вулканических кратера, которые ведут себя друг с другом по-братски, но без особой нежности, их не связывают ни ручейки, ни
