Жестокие люди - Дирк Уиттенборн

– Не смей говорить со своей матерью таким тоном!

Я знал, что Леффлер не выдержит и ввяжется в наш разговор. Мама схватила меня за руку.

– Ты сейчас же позвонишь мистеру Осборну и скажешь, что отказываешься от его предложения.

– Но это же неправда! Почему я должен врать человеку, который так много для нас сделал? Впрочем, если тебе действительно это нужно, я позвоню и объясню ему, почему ты не хочешь, чтобы я у него работал.

– Это твоя мать будет решать, что ты будешь делать, а что нет.

– Но она же сама хотела, чтобы я начал работать. Ты говорила, что я должен знать, что в жизни есть определенные правила. Тот же человек, у которого вы оба работаете, нанимает меня, и после этого вы говорите, что это плохо?

– Я не работаю у мистера Осборна.

– Он построил вашу больницу! – Леффлер уже готов был заорать на меня, но тут я быстро сказал:

– Понимаешь, мама, все наши действия влекут за собой определенные последствия.

Именно эту фразу произнес Леффлер, когда они с мамой валялись голые на полу. Видимо, она показалась им знакомой.

– Что ж, может, это действительно не худший выход из положения, Лиз.

– И дома я буду реже бывать… – Они поняли, что мне все известно.

– И что ты будешь для него делать?

– Проводить инвентаризацию. – По крайней мере, так это называет Осборн.

– Инвентаризацию чего? – Мама заметила, что ее дружок смотрит на свои часы «Ролекс».

– Не знаю. Он не сказал. Он хочет, чтобы я составил для него список какого-то барахла.

Леффлер опять посмотрел на часы.

– Мы на вечеринку опоздаем.

– А что это за вечеринка?

– МакКаллумы пригласили нас на коктейль, – сухо ответила мама. – Надо было сообщить мне, прежде чем обращаться к чужому человеку. Знаешь, мы же одна семья, и поэтому мы должны общаться друг с другом.

– Коктейль! Ну надо же! Довольно странно, что они решили пригласить людей, которые не пьют. – Я хотел общаться.

Потом я посмотрел телевизор, пообедав чипсами, положив их в синюю фарфоровую тарелку. По словам мамы, она тоже была из музея, так же, как и коврик. Бывшая хиппи, а столько всего знает о разных вещах! В настоящее время ее бунт приобрел облик увлечения материальными ценностями.

В десять часов из Бостона позвонила Майя. Я покурил марихуаны и выпил последнюю бутылку пива, лежавшую в подвале. Мы обсуждали, как относиться к выздоровлению ее отца – было это чудом или просто удачным стечением обстоятельств?

Доктор Леффлер привез маму домой раньше, чем я ожидал. Хорошо, что она не сразу вышла из машины – они еще обжимались в ней некоторое время. Я как раз успел открыть окна, чтобы проветрить комнату. Потом сбежал вниз, на кухню за ментоловыми пастилками, чтобы мама не почуяла запах пива. Но никак не мог их найти, и вместо этого глотнул чесночной приправы. Все было бы не так плохо, если бы я не проглотил заодно и отвратительный кусок плесени. Когда мама вошла в дом, я ел мороженое, пытаясь заглушить мерзкий привкус у себя во рту.

– Финн, я должна перед тобой извиниться. Я же сама требовала, чтобы ты нашел себе работу на лето.

– Принимаю ваши извинения, – ответил я, и рыгнул. Мне было приятно, что она наконец-то хоть за что-то извинилась. Правда, меня тошнило от мороженого, при помощи которого я пытался избавиться от вкуса заплесневелой салатной заправки.

– Когда я упомянула о том, что мистер Осборн готов взять над тобой шефство, многие просто позеленели от зависти. – Возьмет шефство? Мне было не совсем понятно, как это понимать. Одно я знал наверняка: мама пыталась извлечь из моего бунта что-то полезное для себя. – Понимаешь, эти люди лезли из кожи вон, чтобы уговорить Осборна взять на работу их детей, ведь это значительно повысило бы их шансы на поступление в колледж. Но он никак не соглашался. Никого не брал на работу, ни единого человека. А потом нанял тебя. Знаешь, я тобой горжусь. – Как ловко маме удается сначала обнадежить человека, а потом огорчить!

– Хотел бы я, чтобы у меня был повод сказать так про тебя! – Яблочко от яблони недалеко падает.

– Я очень стараюсь, Финн.

– Почему ты не можешь просто быть самой собой?

– Кто бы говорил.

Тут она права, ничего не попишешь.

19

Когда я направлялся к дому Осборна, мама как раз возвращалась от него. Мы помахали друг другу, потому что, если бы мы этого не сделали, нам было бы еще хуже. Мы хорошо знали друг друга, и нам не нравилось, что мы становимся другими людьми.

Когда я подошел к дому Осборна, то увидел, что он стоит во дворе и бросает монетки в фонтан.

– Загадали какое-то желание?

На голове у него была большая соломенная шляпа. Он был одет в шорты цвета хаки, которые натянул чуть ли не до груди, и сандалии разного цвета. Ножки у него были тоненькими, а живот разбухшим – он был похож на яйцо на ходулях.

– Нет. Просто пытаюсь вспомнить, как я делал это, когда был мальчишкой.

– Он взял у садовника грабли и вытащил из фонтана мелочь, которую только что туда бросил. То ли это бережливость, то ли маразм. Одно из двух. Или и то, и другое. Трудно сказать.

Я пошел в дом. Мы вошли в какой-то шкаф, который оказался лифтом.

– Будем работать наверху. – Мы поехали на третий этаж.

– Что мы будем инвентаризировать?

– Прошлое.

Я не совсем понял, что он имеет в виду. Но тут он открыл дверь из красного дерева, ведущую в биллиардную комнату. На огромном столе, обитом фетром, лежала огромная куча фотоальбомов, конвертов и папок, набитых поляроидными снимками, портретами и пленками разной формы, размера и вида. Эта гора доходила мне до груди. Некоторые снимки пожелтели, другие приобрели цвет платины. Там были черно-берые, цветные, глянцевые фотографии размером восемь на двенадцать сантиметров… Честное слово, их там было несколько тысяч! Такого беспорядка я в Флейвалле в жизни не видел. Наконец-то я почувствовал себя в своей тарелке! На столе лежали крошечные фотографии, сделанные еще в двадцатых годах – размером они были не больше печенья, и неправдоподобно яркие снимки, сделанные в пятидесятых, с красиво вырезанными уголками. На них были изображены молодые, красивые люди. Некоторые из них давно умерли. Но пока они наслаждались жизнью в оазисах роскоши и богатства, которые располагались в разных сторонах света.

Осборн по локоть погрузил руки в эту кучу, и небрежно вытащил оттуда пару пригоршней. Он был похож на Скруджа МакДака, купающегося в золотых монетах.

– Я все откладывал и откладывал это занятие. Все надеялся, что когда-нибудь, когда состарюсь, мне уже не будет грустно перебирать эти снимки. Мне все казалось, что когда-нибудь мне будет столько лет, что это будет не так грустно делать, черт побери… Но я так и не дождался этого времени. Десять лет назад я приказал, чтобы все фотографии сложили здесь – думал, что буду сортировать их в перерыве между играми. – Ножки биллиардного столика были вытесаны так, что напоминали лошадиные. – Но потом мне надоело играть в биллиард.

Осборн медленно высыпал фотографии обратно в кучу.

– Насколько я понимаю, ты считаешь себя антропологом. Что ж, посмотрим, что ты здесь раскопаешь. – Две фотографии упали на пол. Я поднял их и передал ему. Он надел очки, внимательно посмотрел на них и начал рассказ. На одной из них Осборн стоял рядом с Биллом Пейли – владельцем одной из телекомпаний. Но меня, как и самого Осборна, больше интересовала задорно улыбавшаяся рыжеволосая женщина. Когда мой работодатель сказал: «Она убила своего мужа, и ей удалось избежать ответственности. Мы с ним дружили. С ней тоже, между прочим», мой интерес к этой особе только возрос. Он отбросил этот снимок в сторону и посмотрел на обратную сторону второй фотографии, такой хрупкой от старости, что на его пальцах остались следы краски. «Господи, да ей лет больше, чем мне». Было абсолютно ясно, что Осборну не нравилось стареть. На обороте было написано странным почерком: «Выставка в Америке, 1893». Осборн перевернул ее и стал рассматривать, держа на расстоянии вытянутой руки. Там была изображена девушка. Ей было приблизительно столько же лет, как и Майе. Она была одета в костюм Статуи Свободы, и лизала трубочку с мороженым. Ее сняли на фоне здания, в котором проходила Всемирной выставка.

– Кто это?

– Моя мать. Пытается изобразить святую невинность.

– У вас были хорошие отношения?

– Я любил ее, пока мне не исполнилось столько лет, сколько тебе сейчас.

– А потом что случилось?

– Мы разбогатели. – Он швырнул фотографию обратно в кучу.

В углу комнаты стоял кожаный диван, на котором были сложены в огромную кучу обитые войлоком архивные папки.

– Каждая папка рассчитана на один год. Для каждого года – своя. Тебе нужно рассортировать фотографии и разложить их по папкам в зависимости от даты, которая на них написана. Другие мы просмотрим потом вместе и попытаемся понять, когда же эти чертовы снимки были сделаны. – Я решил, что это непыльная работа, но тут он указал на электрическую печатную машинку, стоящую на столике у окна. – Я хочу, чтобы ты составил список, в котором было бы указано, когда была сделана фотография, и какого она размера, и кто на ней. Это касается всех снимков. Если ты не знаешь, кто изображен на снимке или где он был сделан, то просто отложи его в особую папку. Вот в эту  она здесь специально для этого. – Осборн рассмеялся.