Искушение чародея(сборник) - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кир Булычев. Умение кидать мяч
– Костя, – сказал Самуил Яковлевич, – мы должны опередить эти желтые листки – «Наша земля» и «Смерть земноводным!». Отправляйся, сделай интервью с Громовым. Я надеюсь на тебя.
Костя Костиков был молод, веснушчат и лопоух, и его мало кто принимал всерьез. Он работал репортером в газете «Бей жаб!».
Внешность помогла Костикову обаять военных медиков и проникнуть в санаторий министерства обороны. Здесь, в глубоком тылу, лечился после контузии лучший истребитель жабьих танков Иван Громов.
В тылу – значит в лесу. В небе захватчики распоряжались, как хотели, поэтому хозяйничали над водами, полями, степями и пустынями. А вот лесов двуносые не любили и туда не совались.
Но и не трогали. Нашлась, похоже, на зеленокожих агрессоров управа – какая-нибудь галактическая комиссия по экологии. Сидели на каком-нибудь Альдебаране скучные клерки и подсчитывали урон, нанесенный автохтонным болотам и козявкам. То есть самих козявок можно извести, а вот среду обитания – ни-ни!
Санаторий прятался в глухом осиннике неподалеку от бывшей Москвы. Иван Громов, герой и орденоносец, занимал крайнюю слева избу, ближнюю к болоту. Сразу за домом начинались заросли ольхи, и в нем спасу не было от комаров.
Иван Громов и Костя Костиков сидели за столом у окна и чаевничали. Нет лучше занятия, чем выпить чаю с малиной! Особенно, когда спешить некуда.
От горячей печи бросало в пот, в крохотной кухоньке за занавеской гремела сковородками баба Лена, кастелянша и повариха. Она стряпала для Громова и его гостя блины, тонкие, почти прозрачные, с ломкой коричневой кромкой.
– Нас высадили на окраине Москвы, – рассказывал Громов, – закинули туда вертушкой.
– Вертушкой? – не понял Костик.
– Вертолетом, – объяснил Иван, – тогда еще были.
– А-а-а…
– Ага! – Громов с размаху шлепнул себя по потному плечу. – Умаяли, паразиты! Так вот, Костя… Не успели мы высадиться, как двуносые по нам вдарили! Никто не заметил их сверху, хорошо маскируются, гады! Накрыли одним залпом, как на полигоне. Вертушка вдребезги, весь взвод – в клочья, только я один остался. Эх, хорошие были парни…
При высадке Иван шел первым, и это его спасло. Он успел отбежать на несколько шагов, когда из-за развалин выдвинулся покатый серебристый бок, и оттуда плеснуло огнем. Рванули баки с горючим, и обрушилась темнота.
Иван выплыл из беспамятства и сразу услышал тихий бумажный шелест. Рефлексы заставили замереть: так шуршали аппараты захватчиков, идущие на малых оборотах. Машины двуносых вообще звучали чрезвычайно мирно. Ни грохота форсируемых двигателей, ни стука и дребезга трансмиссий. Только шелест, шуршание и шорох, иногда – мелодичный свист.
Звук затих, но не пропал совсем: двуносые остались неподалеку. Патруль. Вот невезуха – так нарваться! И не разберешь, кому не повезло больше. Поговаривали, что зеленокожие иногда берут пленных и ставят на них какие-то изуверские эксперименты. Откуда появился такой слух, непонятно, никто еще не вернулся из плена и ничего не рассказал, но… Иван предпочел бы погибнуть в бою, чем стать подопытным зверьком.
В любом случае, шевелиться не стоило. Ждет его контрольный выстрел или клетка – и так и так хорошего мало.
Майская духота не давала дышать. С утра небо парило и хмурилось, но так и не пролило ни капли. Ваня Громов, рядовой боец сопротивления, скрючился среди острых, закопченных бетонных обломков. Неподалеку, на мягком асфальте, горючая смесь пришельцев медленно доедала останки вертолета. Чад тлеющей резины смешивался с колючим запахом окалины и сладким духом жареного мяса.
Ивана мутило. От дыма першило в горле, и Иван с трудом давил кашель. От неудобной позы ныла спина, сильно болел правый бок. Наверняка при взрыве его хорошенько приложило обо что-то.
Пекло сгущалось. Солнце мутным рыжим пятном ползло сквозь облачное марево. Во рту скопилась горькая слюна. Хотелось пить.
Вдобавок ко всему затекла шея, и Иван не выдержал. Очень осторожно он повернул голову налево. Рядом с багрово-черной кучей, в которую превратился вертолет, посреди улицы зияла круглая дыра. Взрывная волна, задевшая его лишь краем, пошла большей частью вдоль дороги и сорвала крышку колодца. Краснел свежий кирпичный излом. Канализация или еще что-то подобное. Иван едва не вскрикнул от радости: это была надежда, это могла быть жизнь! Он постарался расслабиться, насколько возможно, и приготовился терпеть. Сколько там осталось до ночи?
Неожиданно потемнело, подул сильный ветер. В глаза сыпануло пылью, загромыхало, упали первые капли. Минута – и дождь стал стеной! От близкого пожарища взметнулись густые клубы пара, и Громов решил: пора! Иван сорвался с места, подхватил автомат и прыгнул.
Ему опять повезло. Колодец оказался пуст, не забит арматурой и осколками кирпичей. Иван стукнулся о стенку, больно ударился коленями – наплевать, до свадьбы заживет! – и упал на дно. Сверху засвистело – двуносые! Глаза еще не приспособились к темноте колодца, но с одной стороны кругло чернело, и Иван ринулся туда в надежде, что это тоннель, а не просто пятно на стене.
Это оказался тоннель. Достаточно высокий, чтобы идти, а не ползти на четвереньках. Иван торопливо шел, даже бежал в густой черноте, ощупывая руками стены по сторонам. Справа появилась развилка, он свернул, и тут сзади полыхнуло! В спину ударило горячим воздухом, но уже слабо, неопасно. Иван сделал еще несколько шагов, под ногами оказалась пустота, и он полетел вниз, откуда тянуло холодной сыростью.
– Везунчик ты, Иван, – сказал Костя и обмакнул блин в варенье. От фронтовых ста грамм, а особенно от безопасности и уюта, он захмелел и пребывал в блаженной расслабленности. Хорошо, когда не надо никуда бежать, не смотреть поминутно в небо, и вообще просто сидеть в тепле и покое.
– Есть такое дело, – ответил Иван. – Зато потом…
– Что?
– Заплутал в этих катакомбах! Холодно, не видно ни черта, бредешь, как слепой.
– А фонарик? – удивился Костя.
– А батарейки? – спросил Ваня.
Они посмотрели друг на друга и засмеялись.
– Все равно везунчик, – сказал Костя. И, вспомнив про задание, добавил: – Выбрался же!
– Да, – сказал Иван и потер тонкий шрам над левой бровью, – выбрался.
Когда впереди, на грязном полу, появилось яркое пятно, Иван уже был согласен на все. Да хоть к двуносым в гости, только бы вылезти из чертовых подвалов! Очередной проход, в который он попал в своих блужданиях, закончился занозистой деревянной перегородкой. В ней светилась тонкая, чуть ломаная полоска.
Сначала Иван не увидел ничего, кроме ослепительного солнечного дня, потом понял, что по ту сторону царит полумрак. Он заметил кусок потрескавшейся бетонной стены и угол деревянного ящика. Иван скосил, сколько возможно, глаза: подвал освещался откуда-то сверху, значит, имел выход наружу.
По краю перегородки шли плоские и более гладкие на ощупь доски. В двух местах слева в доске оказались чуть заметные выемки и следы отверстий. Дверь! Когда-то она стояла здесь, между подвалом и подземным ходом. Потом надобность в двери пропала, ее сняли вместе с петлями и заколотили проход неошкуренным горбылем.
Пользуясь ножом, как рычагом, Громов начал отдирать доски одну за другой. Последние он оторвал одним движением, шагнул… и в голове взорвалась небольшая бомба!
– Ох ты, черт, – раздался тихий голос. – Парень, я тебя не убил?
– А?.. – протянул Иван. Перед ним, заглядывая снизу вверх, стоял худой грязный старичок в ветхом шерстяном костюме, с толстым шарфом, обмотанным вокруг шеи, и домашних тапочках на босу ногу. В руках он держал толстое полено. То самое, которое так некстати столкнулось с громовским лбом.
– Ну, ты даешь, дед, – сказал Громов, чувствуя, как горячая струйка стекает по переносице. Он сделал еще шаг и сел на пол.
– Сейчас, сейчас! – зашептал старик, просеменил в угол и тут же вернулся с мокрой тряпкой в руках. – Подожди, парень, промою… Я думал, эти полезли, зеленые…
– Ты кто? – спросил Иван.
– Жил я в этом доме, – ответил боевой дед, перевязывая Ивану голову рукавом рубашки. – И сейчас живу. В подвале. А ты? Не отвечай, вижу, что солдат…
Дедок тараторил шепотом, то и дело останавливаясь, чтобы откашляться. Что соскучился по людям, что жил здесь, что пенсия была хорошая и что соседи неплохие попались, вежливые, и с бывшей работы не забывали, присылали поздравления к праздникам, но потом контора развалилась… ну и черт с ней, занимались там ерундой всякой, бумажки перекладывали, не все, конечно, но многие, но все равно… звать меня дядя Гера… а тебя?
– Иван, – сказал Громов. – И давно ты так?