Звёзды, души и облака - Татьяна Шипошина

Уже когда я выходила за территорию, у самых ворот меня догнал запыхавшийся Тоха.

— Наталья Петровна, Наталья Петровна! Вы что, уволились?

— Ты же знаешь.

— Но почему?

— А за масло, в вашу кашу. Помнишь, мы говорили о воровстве? Вот за это и убрали меня.

— Я знаю! Вы когда проверяли — они не могли воровать! Это все знали!

— Вроде того. Да ладно, это тебя почти не касается. Ты — лицо самостоятельное, будешь учиться, и девятый заканчивать, без проблем. На зимние каникулы — остаётся сборная группа. Так что, всё будет в порядке. Ну, ладно, иди сюда, чудушко моё! — сказала я и обняла своего блудного сына, Тоху.

Обняла крепко, как могла.

— Иди, Тоха! Да не забывай, о чём мы с тобой говорили. Пытайся по заповедям жить и Богу молись, если в чём сомневаешься.

— Я помню. Только не получается.

— Получится. Ну, всё, иди с Богом, иди скорее.

И я быстро пошла из своего родного интерната, по направлению к дому.

Глава 39

И, уже за интернатским забором, заплакала. Почти в голос, навзрыд. Там, сразу за интернатом, в маленьком скверике, я долго сидела на скамейке, пока полностью не взяла себя в руки.

Кажется, я почти додумала ещё одну мысль.

Всё, всё правильно. Только так и не иначе должно было быть.

Спасибо, Господи. Спасибо за всё. Прими же, матушка Богородица, мой интернат под свой святой покров. Не оставь сирот, не оставь и сотрудников. Помилуй их, Господи, иже веси судьбами. И прости меня, за слабость мою, если что-то сделала я — не по Божьей воле.

И я теперь буду ждать, куда Ты призовёшь меня, грешную рабу Твою Наталью. Усталую рабу Твою, Господи.

Призови меня, Господи, в тот сиротский дом, на ту ровную койку у окна, куда смогу я, сирота Твоя, сложить усталую свою голову, и дай мне, Господи, честного директора и доброго воспитателя.

Призови меня, Господи, в тот сиротский дом, где я сама наберу персонал для служения. И поваров, и кладовщика, и врачей, и сама буду им честным директором. Призови меня туда, куда мне надо теперь идти. Да будет воля Твоя…

По дороге к дому я снова проходила мимо того же ларька, где когда-то покупала сахар.

Я подошла к ларьку. Копчёная селёдка снова смотрела на меня со своего белого лотка.

«Ну, погоди!» — мысленно сказала я селёдке. — «Пришло время мне добраться до тебя!» А вслух я сказала продавщице:

— Мне селёдку, пожалуйста! Нет, две! И сгущёнки банку… Две!

Потом я купила ещё бутылку вина. Муж должен был приехать вечером из командировки. Будет у нас сегодня праздник. Праздник по случаю вытаскивания второй ноги. Нет, ну как, всё-таки, стало здорово! Как легко стало идти!

Примерно, так. Вот я шла раньше по колено в густом, вязком болоте. Шла, шла… А теперь — я иду по сухой, чистой земле. И поэтому — мне так легко, так чудесно! Чудесно — и ногам, и сердцу!

Нет, конечно, скорее всего, я всё ещё в болоте, только, может, не в таком вязком. Я его просто не вижу, не чувствую пока. И, всё равно, здорово!

Я медленно подняла ногу и медленно поставила её на асфальт… как в замедленном кинокадре… Как легко….

Со стороны, возможно, это выглядело странным. Хождение по асфальту… По асфальту, а не по болоту…

И тут я подумала: что чувствовал апостол Пётр, ступив на воду? Какое счастье? Какую лёгкость? Лёгкость — непосильную для простого смертного, каковым он был тогда. И ты, Мария Египетская, идущая по водам, и ты, батюшка Серафим, поднимающийся над полом во время молитвы… Господи! Господи! Благословенно имя Твоё, и да приидет царствие Твоё, и да будет Воля Твоя, яко на небеси, и на земли…

Две недели я сидела дома. А потом пошла на работу. Пошла на «Скорую» и устроилась на подмену.

Обещали мне ещё и место в стационаре, в отделении для старших детей. Там доктор собиралась уезжать, с мужем, в другой город. Только надо было подождать, пока она уедет, месяца два подождать.

А ведь нет лучшего места для ожидания, чем «Скорая». Будет мне — и дорога, и молитва. Всё будет, только не будет моего интерната.

Вот ведь как получилось! И работу любимую потеряла, и подругу. И даже — сироту не смогла усыновить.

Остались со мною мои ближние — муж, сыновья. Профессия осталась… Не так уж и мало. И, самое главное…

То, с чем нельзя утерять связи, даже если придётся терять в этом мире всё, одно за другим. Как бы трудно мне не было, как бы не было тяжело — не оставляй меня, Господи!

Не оставляй меня, когда я не знаю, как мне быть. Не оставляй меня, когда я колеблюсь и сомневаюсь. Не оставляй меня, когда я ошибаюсь. Не оставляй меня, когда я трушу, или когда я загоржусь.

Не оставляй меня, Господи.

Вечером в пятницу, уже в середине холодного февраля, когда мы только собирались ужинать, в дверь позвонили. — Кто это там? — заворчал Васька младший и пошёл открывать. — Мама, иди сюда!

Я вышла в прихожую. В дверном проёме, освещенный теплым светом из прихожей, стоял Тоха.

— Здрасьте… А можно мне к вам… На выходные… Меня Елизавета Васильевна отпустила, под честное слово… Я бы и раньше пришёл, только боялся…

Вася старший поднялся из-за стола и тоже вышел в прихожую.

— Ну-ну… — Сказал он. — Тоха явился. Явился, не запылился. А как же твоя «прикольная» жизнь? Или ты натворил чего, а к нам прятаться пришёл?

— Нет, я ничего не натворил. Можете Елизавете Васильевне позвонить…

— Звонить мы не будем, — сказал Вася. — Ты — уже не ребёнок. И мы — всё те же. Это ты понимаешь, Антон? Или нет? И как мы относились к жизни, так мы к ней и относимся. Как любили детей, так и любим, и как требовали от них, так и требуем. И ты — должен понимать, куда пришёл. И зачем. А если посидеть да уйти — то лучше уходи сразу. Не надо у нас «пересиживать». Жить надо.

— Я знаю, — сказал Тоха. — Я знаю, куда пришёл.

— Тогда — входи. Чего стоять на пороге. Ставь, мать, на стол ещё одну тарелку.

Аминь.

Как мне хочется чистой воды…

Многократно воздыхал я, быв связан не железом, чуждою рукою, но моею волею железною: хотение моё враг захватил, из него сделал для меня цепь, которою и связал меня.

Всё ниже падает душа,Всё выше — ангелы поют.

Глава 1

Жила-была на белом свете молоденькая девушка. Шурочкой её звали. Жила она себе, жила. Жила в Москве, в столице нашей Родины. Хотя вполне могла бы жить и в каком-нибудь другом городе.

Никакими особыми талантами наша Шурочка не отличалась. Была она не хуже, и не лучше других. Мать ей так и говорила: «Нечего выпячиваться! Старайся быть — как все!»

Про это «как все» — в детстве Шурочке всё понятно было. Все на празднике в белых рубашках — и Шурочка в белой рубашке. Все в первый класс с книжками и тетрадками — и Шурочка так же, и туда же. Как все, так и Шурочка.

Но, чем старше Шурочка становилась, тем эта самая, можно сказать, главная родительская установка становилась всё более и более расплывчатой.

А вообще, если подумать, да вспомнить… Скажите честно, вам так никогда не говорили? Разве вам никогда не говорили: «Успокойся, и будь, как все?»

Говорили, наверное. Это — общая проблема. У всех. И всё-таки, как же это — «как все»? Что это значит — «как все»?

Для одного человека — это значит: машина, дача, престижное место работы, любовница (или любовник). Или что-то другое, но в этом же роде.

Для другого — бутылка водки, и компания собутыльников вечерком, а для третьего — модный ночной клуб, «тусовка», и всё, из этого вытекающее.

Для четвёртого — работа, наука, профессиональный рост.

Для пятого — работа «не бей лежачего», диван и телевизор…

Для шестого…

Впрочем, стоит ли перечислять? Всё равно, каждый из этих людей, если вы его спросите, скажет вам одно и то же:

«Я — как все!»

Наверное, дело обстоит так: существуют группы людей, для которых это «как все» является одинаковым. Вот так люди и собираются группами, согласно тому, какое «как все» является для них самым главным.

Молодых только жалко. Многим бывает поначалу трудновато. Пока поймут они, какое из этих «как все» для них самое главное… Мечутся, бывает, набивают шишки. А бывает, и ломаются.

А бывает и так, что живут люди всю жизнь, до старости, не с теми и не так, как просит их душа. В другом жизненном пространстве — там, где совсем другое «как все» является главным.

Да, бывает. Потому и мечутся люди, что чувствуют, что должен быть для всех людей — один закон. Одно, большое, светлое, чистое «как все». Единое, неделимое. Образ и подобие.

И никакое другое «как все» в мире не может нам его заменить. Как бы мы не пытались обмануть себя, и как бы не старались что-то другое считать главным для себя.