Григорий Распутин. Авантюрист или святой старец - Александр Боханов

Почему вообще задержание в далекой Сибири некоего лица, находившегося там без регистрации, то есть совершившего административное правонарушение, вызвало такую молниеносную реакцию высокопоставленных инстанций в столице Империи? Вряд ли выяснится когда-то вся подноготная этого темного дела. Однако некоторые предположения, обусловленные косвенными документами и знанием общих социальных условий, сделать можно.

В тот момент, когда Гусева бегала по Покровскому с ножом за Распутиным, все сколько-нибудь важные дела охраны порядка и полицейского дознания прямо или косвенно были подконтрольны товарищу Министра внутренних дел генералу В.Ф. Джунковскому. О нем речь подробно шла выше, и повторяться тут нет смысла. Обратимся к его воспоминаниям, где, как уже отмечалось, он подробно, с живописными деталями, излагал историю «разгула» Распутина в ресторане «Яр» и «дебош» на пароходе.

Случай с покушением Гусевой он описывает необычно кратко. Изложив его очень приблизительно, в нескольких строках, заявляет, что «дело это пустяшное». О том же, что расследование «пустяшного случая» происходило под наблюдением Министра юстиции, что несколько месяцев проводились дознания, о наличии послания Илиодора и ряде других обстоятельств дела он вообще не упомянул.

Примечательно, что Министр внутренних дел H.A. Маклаков отдал своему заместителю Джунковскому письменное распоряжение в связи с этим покушением «истребовать с места подробные сведения об этом деле, взять расследование под ближайшее наблюдение». И как же выполнил этот приказ подчиненный? Никак. В своих воспоминаниях, комментируя этот эпизод, генерал меланхолично заметил, что «подробные сведения о деле мне запрашивать не пришлось, я уже их имел, да и все газеты были полны ими, под ближайшее наблюдение взять расследование тоже не пришлось, так как оно пошло судебным порядком».

Это пассаж выдает двурушничество Джунковского с головой. Распоряжение Министра было датировано 30 июня, покушение состоялось 29 июня, а уже в день получения письма Министра генерал подробные сведения «уже имел». От кого? Каким образом? Местные полицейские власти в Тюмени их еще не имели, а командир жандармов в Петербурге их «уже имел». Чудо, да и только!

Совершенно абсурдным выглядит и ссылка на сообщения газет о событии, которые почему-то отменили необходимость специального полицейского дознания. Неужели генерал не знал, что подобные вещи не являются взаимозаменяемыми? Конечно, он все знал и все понимал, но, очевидно, надеялся на невежество читателей, которым и адресовал столь примитивные объяснения. Уж лучше бы ничего не писал.

Ни разу не прозвучало на страницах воспоминаний Джунковского и имя Дувидзона. В других случаях имена кучеров, *censored*TOK и официантов называл, а тут промолчал. Не знал? Сомнительно. Во-первых, фамилия этого репортера часто мелькала на страницах столичных газет, а, во-вторых, все, что касалось Распутина, генерал Джунковский никогда не пропускал мимо своего внимания. А тут взял и пропустил. Конечно, исходя из этого умолчания, нельзя выводить «факт соучастия», но такая избирательность при описании событий у Джунковского невольно рождает, по крайней мере, удивление.

Может быть, Джунковский и ни при чем, но существуют признания другого полицейского «мэтра», занимавшего до начала 1914 годапост директора Департамента полиции — Степана Петровича Белецкого, который вскоре после «вылета» Джунковского со службы в августе 1915 года занял должность товарища Министра внутренних дел. Оба эти господина, хоть и должны были делать одно дело, но друг с другом не ладили. Однако в данном случае интерес представляют не их отношения, а исповедь Белецкого в казематах Петропавловской крепости после крушения Монархии.

Сломленный морально и физически, потерявший опору и надежду, бывший сановник написал целый трактат признаний, где рассказал не только о том, что знал и что было, ной о том, чего не знал и чего не было. В одном из мест этой сумбурной и путаной исповеди вдруг совершенно неожиданно всплывает имя упомянутого журналиста Дувидзона (Давидсона). Оказывается, он «специализировался» на Распутине и в качестве такового пользовался большим спросом в столичных редакциях.

Пресловутый Дувидзон-Паганини не только следовал по пятам за своим героем и «кормильцем», но одно время был вхож в его дом, где стал разыгрывать роль претендента на руку старшей дочери Распутина Матрены. Игра в жениха продолжалась недолго. Вскоре бесстыжего «щелкопера» из распутинского дома изгнали, когда узнали о его порочащих статьях.

Для того чтобы представить, какой просто подзаборный уровень являла собой журналистика Дувидзона, приведем отрывок из одного из его репортажей о Распутине: «Нарочито ест “руками” за общим столом в аристократических домах и дает облизывать свои засаленные пальцы высокопоставленным поклонникам. “Смирись, смирись, графинюшка, — говорит он. — Смирением одолеешь беса. Ну-ка, пальцы-то у меня данные от варенья твово слижь, будь другом”, - и графиня в присутствии многочисленной челяди обслужила пальцы старца».

Пошлого писаку никогда ни в одном приличном доме не принимали, так что судить о том, какая обстановка царит там, он мог, лишь опираясь на свою жалкую фантазию. Удивительно другое. Почему никто из рядов благородного сословия, читая такую чушь, не увидел здесь оскорбления всей своей родовой корпорации, почему никто не возмутился, и уж если не потребовал сатисфакции (с щелкоперами на дуэли драться было ниже всякого достоинства), то уж, по крайней мере, не набил физиономию. Однако никто не возмутился и никто Дувидзона не «проучил действием». Да, дворянство действительно явно вырождалось.

Однако вернемся к признаниям Белецкого. Наиболее интересны в них данные о том, что именно благодаря ему — начальнику Департамента полиции — пресловутый «Паганини» оказался в Петербурге и получил здесь право на жительство. Это еще не все. Бывший шеф полиции обронил признание, что он этому журналисту «давал деньги из секретного фонда полиции». Именно из этих средств оплачивались все тайные операции полиции и строго законспирированные сотрудники-осведомители. Этому утверждению Белецкого можно верить: вербовка сотрудников и их содержание входили в его прямую компетенцию.

Неизвестно, какую иную осведомительную деятельность выполнял сексот «Паганини», но его распутинский «скрипичный концерт» прогремел на всю Россию, а отзвуки его до сих пор звучат на страницах некоторых сочинений. Исходя из признаний Белецкого, можно предположить, что как только весть об аресте «Паганини» долетела до Петербурга, то там сразу же дали команду отпустить «нашего человека». С большой долей вероятности можно утверждать, что подобного рода санкция исходила от всесильного тогда генерала Джунковского. Двойная, ато и тройная игра для таких людей давно стала служебной повседневностью.