Навои - Айбек

На четвертый день, к вечеру, показались мервские укрепления. Арсланкулом вдруг овладела робость. Когда он достиг лагеря, широко раскинувшегося в степи, это настроение еще усилилось. Ослабев от волнения, он сошел с коня. Гордые вельможи в куньих шапках, в халатах, стянутых драгоценными поясами, грозные воины, пешие и конные, с подвешенными к поясу мечами и надетыми через плечо луками, — вся та пышность, а также необходимость предстать перед великим поэтом повергли Арсланкула в смятение. С помощью нукеров, которые приняли его за гонца — ив столицы, юноша добрался до шатра Алишера. Глубоко переведя дух, он перешагнул порог.

В дальнем конце большого высокого шатра, приспособленного для зимы, при ярком свете свечей и светильниках, низко склонившись над листами бумага, сидел поэт. Арсланкул; сложив руки на груди, почтительно поклонялся. Алишер поднял голову и внимательно посмотрел на юношу.

— Подойди, брат мой, здоров ли ты? — сказал поэт» ладя перо и протягивая Арсланкулу руку.

Арсланкул почтительно пожал протянутую руку я «сгустился на указанное хозяином место. Поэт сел ниже того места, которое указал гостю. Потом заговорил приветливо, как с близким.

— Почему ты сюда приехал? Когда выехал из Герата? Скажи, как наши дела на берегу Индживя?

Простота и приветливость великого поэта придал смелости Арсланкулу. Он подробно рассказал Навоя я обложения дел на постройках. Пожаловался на Мира-Наккаша. Навои внимательно слушал. Ему нравилась простая речь Арсланкула, его прямота и при родный ум..

Собравшись с духом, Арсланкул заговорил цели своего приезда.

— Господин, мне хотелось как следует поработать с Мираком Наккашем на берегу Инджиля, но мне на голову свалилась беда, и я пришел поклоном к вам.

— Какая беда? — тотчас же заинтересовался Навои. С глубоким волнением в голосе Арсланкул рассказал обо всем, с начала до конца. Не утаил ничего, даже с луча я с гадалкой.

— Вся моя надежда на вас. Не пожалейте для несчастного милости, на которую вы так щедры, — ска-вал он наконец и, вынув из-за пазухи письмо, написанное Султанмурадом, протянул его поэту.

Навои поднес письмо к свету и прочитал его, потом спросил о здоровье ученого. Услышав, что Султанмурад связан с Арсланкулом искренней дружбой, он от души обрадовался. Потом пожелал узнать побольше подробностей о любви Арсланкула и Дильдор, об их жизни в кишлаке. Теперь Арсланкул разговаривал с Навои не стесняясь, словно со своим лучшим другом. Горя желанием услышать из его уст слово надежды, он воскликнул:

— Господин, есть ли возможность спасти несчастную? Или…

Не в силах, продолжать, он "замолчал и опустил глаза.

— Потерпи, джигит, — печально и серьезно сказал Навои. — Хотя жестокость и насилие перешли а нашей стране все пределы, искренняя любовь не должна страдать. Кто осмелился похитить дочь народа и превратить ее в рабыню? Раз уж ты посетил нас, мы постараемся найти лекарство от твоей болезни. Вероятно, мы доложим об этом государю. Твоя возлюбленная совершила слишком смелый поступок. Но самопожертвование в любви — великая добродетель. Ею можно оправдать действия твоей милой. Правда, для того чтобы найти для нее законное оправдание, надо немного подумать.

Арсланкул, радостный, взволнованный поднялся и попросил разрешения удалиться.

— Хорошо, отдохни, пусть тебе дадут поесть! Юноша в темноте ощупью отыскал своего коня. Потрепав его по спине, он задал ему корму, потом присоединился к нукерам, которые кучками сидели у зажженных костров и разговаривали. Арсланкул с большим аппетитом поел с ними шавли — рисовой каши с мясом, крепкими зубами основательно обглодал кости. В сумерках, когда шум в лагере стал стихать, он отправился в шатер нукеров, завернулся в свой чапан и заснул.

Утром Арсланкул долго был занят уходом за своим конем — напоил его, почистил, задал ему корму. В полдень ему сказали, что его зовет Навои. Не чувствуя под собой ног, юноша помчался в шатер. Алишер, закутанный в синий халат, сидел на том же самом месте, что и накануне. Около него лежали гиджак и тамбур.

— Твое желание исполнилось, джигит, — радостно сообщил Навои. — Вот приказ: лети быстрее ветра и передай его беку, начальнику крепости. Будь счастлив со своей милой узницей. Передай ей от нас привет. — При последних словах в глазах поэта засветилась добродушная улыбка.

Арсланкул осторожно положил бумагу за пазуху. С глазами, полными слез, дрожа от радости, он поблагодарил поэта.

— Мы только исполнили наш долг. Ваша радость для нас — великая награда, — сказал Навои, провожая юношу.

Арсланкул побежал к коню. Проворно приладил седло и узду. Он с тревогой подумал, что ему нечем кормить коня в дороге. Денег у него осталось мало. Подладившись к нукерам и конюхам, он набил полную торбу ячменем, вскочил на своего рыжего и быстро двинулся в путь.

После отъезда Арсланкула для Султанмурада с Зейн-ад-дином наступили тревожные дни. Приходилось быть настороже.:, на слова и обещания тюремщиков трудно было полагаться. Дня через два опасность усилилась. В Герате стали распространяться тревожные слухи: «Беглой рабыне вдуют в рот воздух, и ее разорвет», «Ее повесят и сдерут с нее кожу», «Ее перепилят пилой пополам, как бревно»… — рассказывали друг другу гератцы. К этому нельзя было спокойно относиться: за слухами чувствовалась черная кровожадная тень Туганбека.

Товарищи Арсланкула с утра до ночи бродили вокруг тюрьмы. Зейн-ад-дин уговаривал друга пойти к Туганбеку и просить его помощи. Султанмурад не хотел и слышать об этом.

— Брось, друг мой, видеть я его не могу. Его уши как будто налиты свинцом — они совершенно глухи к словам правды.

— Знаю. Я сам его ненавижу, — отвечал Зейн-ад-дин. — Но что делать? Мы вынуждены обратиться к нему, даже умолять его. Пойди к нему ты. Напомни о старом знакомстве. Мне кажется, он когда-то относился к тебе с уважением. Я помню, он говорил: «Султанмурад даже выше государей. У него в голове собраны сокровища всех государей мира».

— В те времена он был только низким, презренным изменником. А теперь — посмотри! — Султанмурад многозначительно поднял глаза к небу. — Знаешь, у Навои есть один хороший бейт, смысл его таков: «Ждать хорошего от дурных людей — все равно, что надеяться сорвать розу с рогов животного».

Зейн-ад-дин больше не настаивал. Он пошел повидать некоторых знакомых, имевших связи в высших кругах Герата. Отовсюду до него доходили страшные слухи. Он снова отправился к Султанмураду.

— Хадича-бегим очень разгневана поступком Дильдор, — встревоженное сказал он.

— Значит, дело плохо—бледнея, прошептал Султанмурад. — Туча, осенившая лицо этой женщины, не пройдет без грозы и бури.

Зейн-ад-дин в подтверждение этих слов кивнул головой. Султанмурад тяжело вздохнул. Он молча поднялся и отправился к Туганбеку.

У ворот роскошного дворца в северной части города Султанмурада встретили два нукера.

— Что угодно?

— Передайте господину Туганбеку, что его желает видеть Султанмурад.

Один из нукеров лениво, с видимой неохотой на-, правился в дом. Вскоре он вышел и кивну к головой. Пройдя через большей сад, Султанмурад оказался перед рядом богато убранных комнат; не зная в которую из них войти, он был в некотором затруднении.

«О беспутное небо! Не будь судьба так слепа, она не послала бы счастье этому ослу!»—подумал Су Султанмурад.

Следуя указаниям раба с серьгой в ухе, он вошел в украшенное мрамором помещение в конце аллеи, усаженной высокими " кипарисами. Посреди комнаты на широких подушках сидели Туганбек, Ш» хаб-ад-дин и несколько важных чиновников. Ала-ад-дин Мешкеди, поднеся бумагу к прищуренным главам, читал сатиры, написанные лишь для того, чтобы рассмешить хозяина.

Туганбек приветливо встретил Султанмурада. Стараясь держать себя как умный вельможа, защитник родины, который интересуется всеми сторонами жизни, Туганбек завел разговор о делах медресе. Султанмурад с насмешливой улыбкой кое-что рассказал ему, затем заговорил о цели своего прихода. Туганбек помолчал, почесывая редкую рыжеватую бородку, потом засмеялся деланным, холодным смехом.

В Вы стали покровителем беглой невольницы, — сказал он, насмешливо вздергивая брови. — Может быть, вы собираетесь на ней жениться? Бросьте! Я найду вам красивую девушку, с грудью, как свежая дыня.

— Бек, меня привело к вам не желание жениться — гневно сказал Султанмурад. — Я беспокоюсь о счастье других. Делать людей счастливыми: —тоже большая радость.

Туганбек, откинувшись на подушку, глядел в разволоченный потолок. Присутствующие, кроме Ала-ад-дина Мешхеди и Шихаб-ад-дина, услышав ответ Туганбека ученому, смущенно опустили глаза. Только на желтом, бескровном, как у наркомана, лице Шихаб-ад-дина отразилось нескрываемое удовлетворение.