Агитбригада - А. Фонд

— Я на агитбригаде вообще-то был, — отрезал я, — мы вели идеологическую борьбу против суеверий у народа, там и не так формулировать научишься.

— Я рад, что работа на передовой пошла тебе на пользу, Капустин, — равнодушно сказал заведующий, — но мы с тобой ещё не решили, как быть.

— Что именно?

— Как ты будешь за станок расплачиваться?

— Вы не сказали, сколько я должен, — напомнил я, — вместо этого посадили меня в карцер.

— В изолятор, — поправил меня Виктор, — для воспитания.

— Я скажу так, Капустин, — примирительно произнес заведующий, — станок импортный, дорогой, но ты частично уже покрыл расходы, маловато, конечно, да и мы нашли в городе мастера, он всё уже отремонтировал. Так что там тебе осталось немного — оплатить работу мастера.

— И сколько?

— Достаточно, — опять уклонился от прямого ответа заведующий.

— Я могу продолжить работу в агитбригаде? — спросил я, в душе надеясь, что именно к этому меня и подводят.

— Скажи, Капустин, а у твоего отца остались же накопления в банке? — вкрадчиво произнес заведующий. — или, может, облигации какие? Ты бы и задолженность погасил и смог бы потом учиться в столице. Там жить нынче недёшево.

Так вот к чему весь этот цирк был, — понял я. Накинули, значит, мне долг за несуществующую поломку импортного станка, отправили оболтуса на агитбригаду в надежде, что он сломается, и всё с единой целью — выманить деньги отца. Вот только вопрос — а есть ли там эти деньги?

— От отца ничего не осталось, — как можно равнодушнее пожал плечами я, — поэтому продолжу возмещать своими силами. Хоть и несправедливо всё это. Станок я не ломал.

— На агитбригаду-то тебя отпустить можно, — проигнорировал мои последние слова заведующий, — но ты и так учебу запустил, Капустин. И мы не можем тебя полностью исключить из образовательного процесса. У нас соцвос подразумевает учебу в комплекте к счастливому детству.

Бинго!

Я и сам хотел поднять вопрос об учебе, но не знал, как вклинить его в разговор. А тут заведующий сам помог.

— Я готов сдать экзамены экстерном, — как можно равнодушнее сказал я, стараясь не показывать радость.

— Ой, не могу! Умора! — откинувшись на спинку стула, захохотал Кривошеин. — Экстерном он сдаст!

— Сдам, — упрямо повторил я, досадуя на оболтуса Генку и на ту репутацию, что он себе здесь заработал.

— Да ты забыл, как таблицу умножения в прошлый раз сдавал? — хохотнул и себе Виктор. — Не позорься, Капустин, и бригаду нашу не позорь.

— Пётр Захарович, я ещё раз повторяю, что готов сдать экзамены экстерном. — упрямо повторил я. — за пятый, шестой, седьмой и восьмой классы.

На меня посмотрели, как дурачка.

— Ну, позволить-то мы, конечно, можем, — наконец, принял решение заведующий, — за все классы ты не сдать, Капустин, даже не выдумывай, а вот за допуск к занятиям в пятом классе ты можешь попытаться побороться. Не хочется тебя на второй год оставлять и портить школе показатели. Мы же боремся за звание лучшего образовательного учреждения среди трудовых школ. Так что попробуй.

— Когда? — словно клещ уцепился я в заведующего.

— Да завтра и попробуй.

— Но я изоляторе, — напомнил я.

— Побудешь там, подумаешь над своим поведением, Капустин, а завтра я скажу, учителя придут прямо туда к тебе, и ты сдашь там экзамен на допуск. — ответил заведующий и ехидно добавил, явно не удержавшись, — В чём я сомневаюсь, конечно.

— А как же учебники?

— Какие учебники?

— Ну мне же надо готовиться к завтрашнему испытанию, — напомнил я.

— Виктор, скажи там своим, пусть ему принесут, — велел заведующий.

Тот кивнул и отметил что-то в своём блокноте.

— Так вы отпустите меня в агитбригаду? — напомнил я. — Мне же деньги отдавать нужно.

— Отпустим, Капустин, — отмахнулся заведующий, но добавил, — но как отсидишь три дня в изоляторе — сходишь-таки домой, посмотришь, что там от отца осталось. Негоже весь учебный год провести в шапито этом.

Спорить я не стал, так как здесь наши цели с заведующим полностью совпадали.

Мне уже и самому было интересно, что же такого было у генкиного отца, что все буквально на ушах стоят. И куда он спрятал накопления.

Обратно в изолятор меня сопровождал опять другой дежурный. Мелкий шкет, примерно года на два-три младше Генки. Он старательно изображал деловитость, сурово хмурил лобик и строго смотрел на меня.

При выходе из здания мы опять столкнулись со Сменой. Вокруг было много ребят, большинство в спецовках, возвращались с работы.

Увидев меня, она не смогла не съязвить, явно рисуясь на публику:

— Что-то ты зачастил на СТК, Капустин. Так и до допра скоро докатишься!

Пацаны засмеялись.

— Допра я не боюсь, Смена, — громко ответил я серьёзным голосом, тоже играя на публику, только более аккуратно, — ведь ты же будешь мне передачи носить. Так что я и там не пропаду.

— С чего это я буду тебе передачи носить? — фыркнула Смена.

— Судя по тому как ты постоянно переживаешь за меня, то — будешь! — уверенно заявил я, пацаны захохотали, а Смена психанула:

— Дурак!

— За такие слова можно и на СТК попасть, Смена! — не остался в долгу я. — Или ты решила сразу в допр, лишь бы со мной?

Народ ржал уже в голос. Смена вспыхнула и убежала в здание.

— Она тебя теперь совсем сожрёт, — вдруг буркнул пацан-дежурный, хотя глаза его смеялись, и тут же строго добавил. — Пошли быстрей!

— Ну ты подумай, Генка! — продолжал уже битый час возмущаться Енох, — ну зачем тебе эта агитбригада? Ты забыл, как они тебя гнобили всем коллективом? Как голодом морили?

Я молча пожал плечами и перелистнул страницу учебника по истории. Я лежал на кровати и лениво перечитывал учебники, готовился к завтрашнему испытанию. Енох парил вокруг меня туда-сюда и возмущался. Ему не нравились все эти деревни и села, он хотел жить в городе.

— Неужели ты думаешь, что в каждом селе тебе будет попадаться вот такой вот Сомов, у которого ты будешь столоваться? — всё нагнетал и нагнетал Енох, — тебя засунули тогда в тот домишко, но хорошо, что не так холодно ещё было, и то ты заболеть умудрился. А печь там какая плохая была! Подумай, Генка, что ты делать будешь, когда зимние холода начнутся?

— Я не собираюсь там всю зиму быть, — лениво протянул я и опять перелистнул страницу.

— Генка! Ну зачем тебе эта агитбригада⁈

— Мне нужно легально попасть в Ольховку, — сказал я, — и встретиться там с отцом Демьяном. И сделать это я могу только в составе агитбригады.

— А ты уверен, что они именно в эту твою Ольховку поедут? — саркастически попытался поддеть меня Енох, — а если они не туда поедут? Что ты тогда делать станешь?

— Вот тогда и посмотрим, — ответил я и захлопнул учебник по истории.

— Это не серьёзно! — возмутился Енох.

— Слушай, Енох, — предложил я, — а давай я дощечку твою здесь где-то запрячу, и ты в школе останешься? Здесь ребята, с ними тебе будет весело. А?

— Ты дурак, Генка, — грустно вздохнул Енох, — я ведь только с тобой разговаривать могу. Только с тобой я духом воспрял. Что мне твои ребята? Нет, Генка, куда ты, туда и я.

— Ну а раз так, то не компостируй мне мозги! — попенял вредного призрака я. Енох обиделся, замерцал и исчез.

А я со вздохом раскрыл учебник по математике.

Экзамены я сдал. Сразу за пятый, шестой и за одну четверть седьмого классов.

За седьмой полностью и за восьмой сдавать пока не стал (хоть и мог), а то и так палево. Поразмышляв, решил досдать остальное, когда вернусь из агитбригады и Ольховки. Сказать, что учителя были в шоке — это не сказать ничего.

Прибежал заведующий. Прямо ко мне в изолятор припёрся. Лично.

— Как же так, Капустин? — всплеснул руками он, убедившись, что учителя не шутят.

— Ну вот так, — пожал плечами я, — я же говорил, что сдам.

— Но я поверить не могу! — не успокаивался заведующий, — в моей тридцатилетней педагогической практике такой случай впервые! Это невозможно!

— Ну почему? Я же раньше хорошо учился. Если вы забыли, то мой отец вообще незаурядный счетовод был. А я его сын и тоже имею таланты.

— Но ты же в учебе был слабый! Самый слабый! — вскричал заведующий. — Мы же тебя даже в пятый класс только из жалости взяли, что для четвёртого ты совсем уж по возрасту не подходишь.

— Если вы помните, Пётр Захарович, — пояснил я тщательно продуманную мной версию, — в школу я поступил сразу после смерти отца. И вы прекрасно знаете, какая это была смерть.

Дождавшись, когда заведующий задумчиво кивнул, я продолжил:

— Для меня это было ужасное потрясение. Я был словно в тумане. Все мысли разбегались. Я не мог сосредоточиться. Поэтому и завалил испытания. А сейчас я попал в агитбригаду. Там комсомольцы. Там советская идеология. Каждый день лекции, агитация, беседы с умными людьми.

— Я это понимаю, Гена, — тихо