Девочка по имени Зверёк - Маргарита Разенкова

– Не реви, сестренка! Мы все через это проходили: время от времени кому-то достается! Все пройдет, не плачь.

Шакира пролежала, уткнувшись в подушки, до позднего вечера, а ближе к ночи появился Хафиз. Помертвевшая Шакира в страхе чуть не бросилась от него прочь. Но ноги стали как ватные, и она замерла на постели, поджав колени, ожидая приказа выйти во двор к позорному столбу.

Но Хафиз медленно подошел и, протягивая ей что-то в обеих вытянутых руках, торжественно отчеканил:

– Дар от господина Фархада.

При этом он внимательно всматривался в ее лицо, как бы ожидая от нее подвоха. Словно она могла, например, не принять дар, оттолкнуть его руки, закричать. И главный евнух все смотрел не отрываясь, привлекая ее внимание своим пристальным взглядом. Наконец до нее дошло в полной мере, что ее не наказывают, а наоборот – она получает подарок. И Шакира, по-женски непоследовательно, беззвучно заплакала, успев произнести:

– Благодарю моего господина…

И про себя горько добавила: «За все!»

Собрались девушки и принялись рассматривать и шумно обсуждать столь неожиданно полученные и необъяснимо щедрые дары: драгоценности, роскошное платье, изысканные благовония, сласти. Изумленно ахая, всплеснула руками Гюльнара, вопросительно подняла брови Сулейма, и как-то очень нехорошо улыбнулась-скривилась Биби. Сласти растерянная Шакира тут же предложила всем в угощение, и девушки радостно на них накинулись.

Хафиз отчего-то медлил и не уходил. Шакира вопросительно посмотрела на него, и он незаметно для остальных указал ей взглядом на выход. Она оставила подружек рассматривать и примерять подарки и быстро выскользнула во двор, где в сгустившихся до черноты сумерках оглушительно пели сверчки. Главный евнух вышел за ней. Они уселись на скамейке в глубине сада, отойдя подальше от окон спальни.

– Боюсь, ты неправильно поведешь себя, птичка, – Хафиз будто подбирал слова, – и натворишь непоправимых дел.

– Тем быстрее все это кончится!

– Все мечтаешь о смерти?

– Да, Хафиз! А теперь – еще больше, чем раньше!

Главный евнух помолчал немного, похоже, размышляя о том, стоит ли ради этой несчастной нарушать какие-то свои внутренние правила, и все же произнес:

– Даже теперь – когда господин показал тебе свою любовь?

Шакире стало жарко, и будто ударило что-то в сердце – томительно сладко, но она бросила упрямо и зло:

– Любовь?! Вот эту?! – и вытянула перед Хафизом исхлестанные руки. – Или эту, быть может?!

Она держала руки прямо у него под носом и показывала на след плетки, тянущийся по щеке к уху. Но Хафиз посмотрел на нее снисходительно и непривычно мягко улыбнулся. Это было просто возмутительно и страшно обидно! Что окончательно сбило ее с толку и вывело из себя.

– Что ты, евнух, можешь знать о любви?! – выпалила она заносчиво, но тут же перепугалась, что зашла слишком далеко.

Но Хафиз вдруг расхохотался – безудержно, до слез! Шакира изумленно смотрела на него, ожидая разъяснений. Он отсмеялся и утер глаза.

– Что я знаю о любви? Глупая девчонка! Дерзкая и глупая! Послушай меня: две женщины вынудили меня страдать. Одна удосужилась родить меня на свет в несчастливый час, и я тут же остался сиротой, так как она умерла! Вторая, которую я полюбил больше жизни, разбила мне сердце! И я поклялся: третьей женщины в моей жизни не будет! О, Аллах, великий и всемогущий, ты видишь, как быстро я усвоил твой урок: женщине нет места в моей судьбе! Хвала Аллаху за то, что он даровал мне разум. Теперь у меня нет и не будет любви, зато есть покой сердца и свобода разума!

– Но как же ты..? – Она не договорила, но он понял.

– Главный евнух – это моя должность, Шакира. Должность! Я не скопец, я мужчина. Для чего мне нужна эта тайна, я не стану тебе объяснять. Но мой господин эту тайну знает. Знает и доверяет мне, как самому себе. А пожалуй, и больше! Теперь знаешь и ты. Но если ты проболтаешься!.. Хотя думаю, что нет.

– Можешь не волноваться, я умею хранить такие тайны.

Хафиз равнодушно отвернулся. А Шакира вдруг подумала, что этот человек прекрасно знает, что ей не с кем делиться даже своими собственными тайнами, не то что чужими! Он видит ее насквозь и отчего-то находит возможным время от времени беседовать с нею. И еще она подумала, что если бы не эти беседы, она давно бы спятила в этой невыносимо роскошной клетке. Спятила или нашла бы способ покончить с собой. Хафиз же каждый раз, когда ее сознание было на полшага от непоправимого, оказывался рядом – внешне безразлично, зато всегда поразительно вовремя. И удерживал ее разум от разрушения, а ее саму – от неверного гибельного шага.

– Иди спать, птичка! Выспись как следует и ни о чем сегодня не думай!

Она взглянула на него исподлобья и не ответила. Хафиз ушел.

Ни о чем не думай! Хорошо сказано! Но не для нее! Слишком много мыслей роилось в ее измученном сознании, чтобы она так запросто, разом, могла вытолкать прочь их все. Шакира не могла понять ни господина, ни саму себя, ни то, как теперь себя вести. А это было очень, очень важно!

Взошла Луна. Ночь полнолуния. Все спят, и лишь Шакира мечется в своей постели, устало-потрясенно пытаясь переосмыслить события последних дней. И свои чувства. У нее было слишком мало опыта, чтобы сделать правильные выводы. Как теперь себя вести – это, конечно, важно. Но еще – обида и возмущение: ее били! Он бил ее плеткой!

Ей хотелось то броситься к ногам хозяина и умолять, уверять его, что она будет покорной и ласковой, то найти где-нибудь нож и со всей силы ударить его прямо в сердце! Да-да, именно так – прямо в сердце! И – будь что будет! Или вот что: она пойдет в его покои прямо сейчас, среди ночи (она отчего-то была уверена, что это ей удастся), и выскажет ему в лицо все, что она думает! А бить себя она больше не даст! Она и сама может его ударить – по его красивым губам, по щеке… О, как бы она отхлестала его!

Эта последняя мысль понравилась Шакире и чрезвычайно заинтриговала ее. Страха быть разоблаченной и наказанной (а может быть, даже казненной!) не было! Или недоумение о себе самой было значительнее сильнее страха? И Шакира встала как в бреду с постели, пересчитала спящих подружек – все здесь! Значит, хозяин сегодня один! В одной тонкой рубашке и не надевая туфель, чтобы не слышно было шагов, она босиком вышла в галерею, ведущую на мужскую половину.

Ангел ли мести распростер свое крыло над нею, полнолуние ли притупило бдительность стражи или были еще какие-нибудь особые обстоятельства в эту ночь, но никто ее не остановил до самых покоев господина.

Что она сделает, когда увидит хозяина, Шакира не знала, но то, что вело ее, не давало ей задуматься об этом! Она слышала лишь стук своего сердца и оглушительный гул собственных мыслей: «Он не должен был так поступать со мной! Не должен был! И пусть заберет обратно свои подарки!» И даже когда на пороге покоев господина Фархада дорогу ей заступил главный евнух, это ее не смутило.

– Я знал, что ты придешь сюда! – почти беззвучно зловещим шепотом произнес Хафиз, не давая ей сделать ни шагу дальше.

– Пусти! – Она совершенно не испугалась.

– И что ты сделаешь?! Это безумие!

– Тем быстрее все кончится!!! Пусти!

И тут Хафиз отступил. Почему? Кто мог бы объяснить?

…В спальне было бы совершенно темно, если б не маленькая лампа у изголовья постели. Шаг в глубину спальни – что-то с тихим скрипом попало под ноги: отброшенная господином плетка так и валялась с утра на прежнем месте. Шакира машинально подобрала ее и нервно зажала в руке. Чувства перепутались в клубок: обида, страх, отчаяние, решимость…

Приблизилась к постели. Шелковые простыни, едва освещенные маленькой робкой лампой, откинутый балдахин, мягкий шорох ветерка в занавесях окон… Господин, спокойно раскинувшись на спине, спит, ни о чем не подозревая, едва прикрывшись покрывалом. Тонкие гордые черты обращенного к Шакире лица безмятежны и чуть грустны. Под длинными ресницами спит, укрощен до утра, пламенный мятежный дух аль-Джали.

Она чуть не заплакала: «Не могу ничего сделать! Я не могу поднять на него руку! О, Аллах, я сойду с ума!» Она стояла над спящим господином довольно долго и вдруг подумала о том, что никто, даже он сам, никогда не узнает, если она позволит себе поцеловать его сейчас. Да, именно это ей и хочется сделать! Прямо сейчас! Только сейчас!

На его груди туманно мерцал в лунном свете золотой медальон-полумесяц на тонкой цепочке. Шакира осторожно, прислушиваясь к малейшему шороху, к собственному дыханию, к дыханию господина, к своим чувствам, склонилась и поцеловала полумесяц. Медальон оказался теплым – видимо, нагрелся на его груди. Господин даже не шевельнулся. Это вдохновило ее, и она близко-близко взглянула в его лицо – он дышал настолько тихо, что его дыхание сливалось со звуками ночи. Она медленно коснулась губами его лба (он показался ей горячим), родинки на щеке у самого глаза и, немного еще помедлив, тонких губ. Едва-едва изменилось его дыхание, чуть дрогнули во сне уголки рта. Во сне ли?! У Шакиры заколотилось сердце! Нет, показалось – он спит. Склонилась к губам еще раз, и еще, вдохнула-вобрала в себя его дыхание, запах кожи…