Мы из ЧК - Абдиманап Тлеулиев

— Каким образом? — насторожился Хлебников.

— Узнав о материальных затруднениях в семье, сказал, что я, хожу безработным, а большевики не помогают мне ни в чем. «Брось это, — говорил шейх. — Займись своей профессией — шей шапки».

Шейх установил знакомство с членом партии Давлетовым. Тот был даже гостем Асадуллы, а когда заболел, то шейх приводил к нему трех мулл, которые читали над лежавшим без сознания Давлетовым страницы Корана.

— Мне также известно, — говорил Бахтиев, — что шейх занимается выдачей справок уйгурам, дунганам и даже китайцам, приезжающим из Синьцзяна в основном нелегально, а также проживающим здесь бывшим подданным Китая, удостоверяя их личность, китайское подданство. Гоминдановский консул на основании этих справок выдает китайские паспорта.

— Есть ли у шейха на это какие-то полномочия?

— От Советской власти у него полномочий нет. А вот с консулом шейх, очевидно, установил тесный контакт. Он, как я думаю, имеет связи как с самим консулом, так и со многими служащими консульства. Как-то ездил даже на пикник, который консул устраивал у себя на даче.

Бахтиев умолк. Видно, о чем-то напряженно думает. Хлебников тоже молчал, ожидая, что еще скажет собеседник. Бахтиев продолжил свой рассказ:

— Мне кажется странным вот еще что. Из образованного в городе союза «Кошчи» уходят люди. В основном это уйгуры, считающие себя китайскими подданными. А недавно я узнал, что выдавая справки на получение китайских паспортов, шейх берет с людей деньги и расписки в том, что они не будут больше состоять в союзе «Кошчи». Дом шейха стал пристанищем для торговцев, приезжающих из Кашгара, Кульджи, других городов.

Хлебников знал, что Давлетов является одним из наиболее близких знакомых шейха и беседа с ним могла дать новые подробности о кашгарском госте. Это же мнение сложилось и у Романова, когда Михаил Петрович доложил ему о своем визите к Бахтиеву. Подумав немного, Романов предложил:

— Очевидно, наши дальнейшие усилия следует направить на выявление характера взаимоотношений шейха с гоминдановским консулом. Надо также продолжить изучение всех лиц, приезжающих к шейху из-за границы. В этой связи беседа с Давлетовым может оказаться полезной, во что я мало верю, откровенно говоря. Но ее мы отложим на более поздний срок. В удобное для нас время следует пригласить Давлетова в губотдел.

В коридоре, куда вышел Хлебников, его ожидал переводчик Валиев, недавно принятый на работу в органы. Он попросил разрешения войти в кабинет на несколько минут.

— Заходите, — сказал Михаил Петрович, пропуская переводчика вперед.

— Когда я зашел в чайхану Сыддыка, что стоит на восточной стороне улицы Фонтанной, напротив мучного базара, — начал свой рассказ Валиев, — то увидел в дальнем углу комнаты своего знакомого сапожника Имин Ахун Турды Ахунова, одиноко сидевшего за дастарханом. Мы знаем друг друга с детства и в юные годы все свободное время часто проводили вместе. Но сейчас редко встречаемся, и нам было о чем поговорить. Разгоряченный крепким чаем, Ахунов продолжал болтать без умолку и рассказал, как мне кажется, много интересного об имаме уйгурской мечети шейхе Хафизове Асадулле Касымове. Вам бы, Михаил Петрович, потолковать с Ахуновым, который возмущался тем, что шейх плохо отзывается о Советской власти. Меня Ахунов просил помочь встретиться с кем-нибудь из чекистов.

— Ну что же, — ответил Хлебников, раскрывая блокнот, в котором записывал все, что считал важным. — Приглашай своего друга на послезавтра к десяти часам утра.

Сапожник Ахунов пришел к Хлебникову в своей рабочей одежде. Длинный кожаный фартук, туго стянутый поясом в талии, прикрывал рубаху, сшитую из зеленой китайской добы. На Ахунове были черные поношенные штаны, на ногах — азиатские калоши. Голову, ближе к затылку, прикрывала старая, выцветшая на солнце тюбетейка. Заметив нескрываемое удивление на лице Хлебникова, Ахунов сказал:

— Так лучше. Никто не обратил внимания, куда я пошел. А если бы переоделся, заметили бы все соседи. Потом не отобьешься от расспросов.

— О ком вы хотели рассказать чекистам? — спросил Хлебников, когда Ахунов уселся на предложенный ему стул.

— О шейхе.

— Давно его знаете?

— С тех пор, как он прибыл в Алма-Ату. До отъезда в Андижан он был одним, а когда спустя два года вернулся, показал себя совсем другим человеком.

— Как это надо понимать?

— А так. До отъезда в Андижан его поддерживали уйгуры, особенно выходцы из Кашгарии. Они так поступали потому, что, по словам шейха, он в Синьцзяне состоял в нелегальной революционной организации. Теперь же шейх стал ярым противником Советской власти. Он всюду распространяет провокационные и клеветнические слухи.

— Что это за слухи? — спросил Хлебников.

— Его антисоветские высказывания. Свидетелем многих из них я был сам. Однажды в присутствии Сабита Кадырова шейх говорил о какой-то особой политике Советского правительства на Востоке, называя ее «колонизаторской политикой». Он заявил, что Москва при помощи денег решила устроить свои революции в странах Востока. Шейх постоянно твердит о скором падении Советской власти и утверждает, что на Востоке партия только тогда будет иметь авторитет, когда положит в основу своей деятельности идеи ислама…

— Это же политическая безграмотность, — заметил Хлебников.

Ахунов пожал плечами и, ничего не сказав на замечание Хлебникова, продолжил рассказ:

— Шейх в разговорах со служащими гоминдановского консульства Сабитом Кадыровым, Хафизом Иминовым, Касымом Хатамовым и другими неоднократно подчеркивал, что имеет связь с уйгурами-кашгарцами, проживающими в Баку. Там якобы среди населения распространяется литература с идеями панисламизма и пантюркизма.

За последние два года шейх заметно разбогател, ибо помимо руководства мечетью еще и торгует. Он имеет приказчиков, таких, как Ибрагим Ахун, которые на его деньги занимаются торговлей в Сарканде и Талды-Кургане.

Узнав от Ахунова, что Асадулла Хафизов готовится к сдаче имамства в мечети и на эту должность уже имеется кандидат, Хлебников подумал: «Как бы шейх не ушел из поля нашего зрения».

Отпустив сапожника, Михаил Петрович взял папку с материалами на шейха, раскрыл блокнот с записями. Несколько часов кряду он изучал имеющиеся документы, делал выписки, сопоставлял факты.

В тот же день Хлебников передал все материалы Романову и внес предложение о пресечении контрреволюционной подрывной деятельности шейха Хафизова.

Когда Михаил Петрович закончил доклад, Романов взял лист бумаги, переданный ему Хлебниковым, прочитал написанное и долго сидел задумавшись. Потом, как бы про себя, сказал:

— Вот это букет мы раскопали. С твоим предложением, Михаил Петрович, согласен. Но прежде чем пойти с докладами к начальнику губотдела и прокурору, надо провести еще некоторые мероприятия по сбору дополнительной документации о преступной деятельности шейха. Запишите, Михаил Петрович, что нужно сделать…

По свидетельству членов правления союза «Кошчи», других граждан общее число людей, получивших справки от шейха на получение китайских паспортов и вышедших из союза, перевалило за пятьдесят.

Свидетели Карим Мусабаев, Исраил Исламов, Абдулла Давлетов и другие рассказали о фактах враждебной агитации, которую проводил шейх среди уйгурского населения Алма-Аты, районов Джетысуйской губернии, прихожан уйгурской мечети.

Арест шейха Хафизова Асадуллы Касымова был назначен на 12 июня 1927 года. Оперативную группу возглавил Михаил Петрович Хлебников. Перед началом операции он зашел к начальнику губотдела Флоринскому. Тот предупредил:

— Смотрите за шейхом внимательно. Он может пойти на самые крайние меры, чтобы избежать ответственности. Надо исключить все попытки с его стороны к уничтожению улик преступной деятельности. Желаю удачи…

Было около 12 часов ночи, когда оперативная группа Хлебникова прибыла к уйгурской мечети. Шейх жил рядом, в отдельном доме, имевшем подвальное помещение. Наверху, в двух комнатах, которые разделяла просторная прихожая, размещался Хафизов, подвал занимал его слуга, уйгур-кашгарец Хашимов.

Дверь Михаилу Петровичу открыл временный постоялец шейха кашгарец Исмашахун Сейтходжаев, не имевший при себе документов, удостоверяющих личность. На шум вышел сам Хафизов. Предъявив ордер на арест, Хлебников вначале обыскал шейха. В карманах его одежды нашел семь затасканных, потертых на изгибах листов исписанной бумаги. На вопрос: «Кому принадлежат эти бумаги и записи в них?» — Хафизов ответил: «Мне». По просьбе Хлебникова шейх подтвердил изъятие у него бумаг личной распиской. Посадив шейха на пол, застланный кошмой (в доме не было ни одного стула), и оставив его под охраной красноармейца, Хлебников продолжил обыск.