Копчёная селёдка без горчицы - Алан Брэдли

Ее глаза умоляюще уставились в мои.

— Вот что, — решила я. — Я найду вам сигарету, но сначала мне надо задать вам несколько важных вопросов.

Я не дала ей времени поразмыслить.

— Первый: вы правда думаете, что это я с вами сделала? Я умру, если да.

Ее брови вытянулись в ниточку.

— Это сдел-ла?

— Отправила вас сюда, в больницу. Пожалуйста, Фенелла, мне надо знать.

Я не хотела называть ее по имени, просто оно само вырвалось у меня. Момент оказался подходящий. Даффи однажды сказала мне, что знание и использование имени дает власть над человеком.

Не было никаких сомнений, что, во всяком случае в этот момент, я обладала властью над этим бедным покалеченным созданием, пусть даже это власть отказать в сигарете.

— Пожалуйста, Фенелла! — взмолилась я.

Если это власть, мне она не нужна. Ощущения ужасные.

Не отводя от меня глаз, она медленно покачала головой.

— Нет, — наконец прошептала она, отвечая на мой вопрос.

Нет? Это не тот ответ, которого я ожидала. Если Фенелла не думает, что это я на нее напала, значит, Порслин солгала!

— Тогда кто же это был? — требовательно спросила я, так грубо, что сама удивилась. Это дикое рычание вырвалось из моего горла? — Кто это? Кто это сделал с вами?

По какой-то необъяснимой причине мне хотелось схватить ее и вытрясти ответ. Прежде я никогда не чувствовала такого гнева.

Фенелла испугалась. Я видела это в ее одурманенных глазах.

— Красный Бык, — ответила она, подчеркивая каждое слово. — Это был… Красный Бык.

Красный Бык? Бессмыслица какая-то.

— Что здесь происходит?

Голос донесся из дверей в палату. Я резко обернулась и увидела медсестру. Белые униформа и колготки выдавали ее профессию. Еще на ней была голубая накидка с красной подкладкой и кантом.

— Флавия?

Знакомый голос застал меня врасплох.

Это была Флосси Фостер, сестра Шейлы, подруги Фели!

— Флосси? Это правда ты?

Я и забыла, что Флосси стала медсестрой. Это был один из тех пустяков, которые Фели упоминает за обеденным столом, в промежутке между салатом и булочками с сосисками, и который вылетает из головы еще до того, как унесут тарелки.

— Конечно, это я, ты, бестолочь. Какого черта ты тут делаешь?

— Я… э-э… пришла навестить знакомую, — сказала я, взмахнув рукой в сторону Фенеллы.

— Но посещения разрешены только после обеда. Если экономка тебя поймает, она съест тебя без соли.

— Послушай, Флосси, — сказала я. — Сделай мне одолжение. Мне нужна сигарета, и нужна быстро.

— Ха! — воскликнула Флосси. — Мне следовало бы знать! Маленькая сестричка Фели — заядлая курильщица!

— Вовсе нет, — возразила я. — Пожалуйста, Фели, обещаю тебе что угодно!

Флосси засунула руку в карман и вытащила пачку «Дю Морье» и эмалевую зажигалку с монограммой.

— Теперь зажги ее, — велела я.

Удивительно, но она послушалась, хотя слегка с вороватым видом.

— Мы курим только в чайной комнате медсестер, — объяснила она, протягивая мне сигарету. — И только когда экономки нет поблизости.

— Это не для меня, — сказала я, указывая на Фенеллу. — Дай ей.

Флосси уставилась на меня.

— Ты, должно быть, сошла с ума, — заявила она.

— Дай ей… или я скажу экономке, что у тебя было во фляжке на бедре на вечеринке в саду викария.

Я только дразнилась, но не успела я улыбнуться, как Флосси воткнула сигарету в сухие губы Фенеллы.

— Ты тварь, — сказала она. — Совершенно ужасная тварюга!

Я видела, что она хочет залепить мне пощечину, когда я торжествующе ухмыльнулась.

Но вместо этого мы обе повернулись взглянуть на Фенеллу. Ее глаза были закрыты, и изо рта поднимались клубы дыма, словно сигналы со стоянки апачей. Они вполне могли символизировать блаженство.

Именно в этот момент в палату вплыла экономка.

В продуманно надетом набекрень чепце и накрахмаленном белом нагруднике она выглядела Наполеоном — только очень большим.

Она оценила ситуацию за секунду.

— Сестра Фостер, я жду вас в кабинете.

— Нет, постойте, — услышала я свой голос. — Я могу объяснить.

— Слушаю.

— Сестра только что вошла сказать нам, что курить запрещено. Она не имеет к этому отношения.

— Неужели!

— Я слышала, что вы идете, — сказала я, — и засунула сигарету этой бедной женщине в рот. Это было глупо с моей стороны. Извините.

Я выхватила то, что осталось от сигареты, изо рта Фенеллы и ткнула себе в рот. Сделала глубокую затяжку и выдохнула, держа сигарету между указательным и третьим пальцем в континентальной манере, как делал в кино Шарль Буайе,[61] одновременно пытаясь подавить желание закашляться.

— Тогда как ты это объяснишь? — спросила экономка, поднимая зажигалку Флосси с одеяла Фенеллы и обвиняюще протягивая ее мне.

— Это моя, — сказала я. — «Ф» — это Флавия. Флавия де Люс. Это я.

Мне показалось, что я засекла почти незаметное прищуривание — или это скорее было подмигивание?

— Де Люсы из Букшоу?

— Да, — сказала я. — Это подарок отца. Он считает, что сигарета время от времени защищает легкие от испарений из канализации.

У экономки не то чтобы перехватило дыхание, но она уставилась на меня так, будто у меня выросли клюв и перья.

Затем внезапно и без предупреждения она вдавила зажигалку мне в ладонь и вытерла пальцы о юбку.

Из коридора донеслось шарканье кожаных туфель, и в палату спокойно вошел доктор Дарби.

— А, Флавия, — произнес он. — Рад тебя видеть. Это, — сказал он, обращаясь к экономке, — та самая юная леди, чьи своевременные действия спасли жизнь миссис Фаа.

Я так быстро протянула руку, что старая дракониха была вынуждена пожать ее.

— Приятно познакомиться, — объявила я. — Очень о вас наслышана.

25

— Ну, как она? — спросила я. — Имею в виду Фенелла? Честно?

— Она справится, — сказал доктор Дарби.

Мы ехали домой в Бишоп-Лейси, докторский «моррис» весело пыхтел между изгородями, словно швейная машинка в выходной день.

— У нее трещина в черепе, — продолжил он, не услышав от меня ответа. — Вогнутая мыщелковая затылочная трещина, как мы, шарлатаны, это именуем. Звучит-то как, да? Благодаря тебе мы смогли доставить ее в операционную вовремя, чтобы извлечь сломанный кусочек без лишних проблем. Думаю, она, скорее всего, полностью поправится, но надо подождать и посмотреть. Ты в порядке?

Он заметил, что я втягиваю утренний воздух большими глубокими вдохами, пытаясь очистить организм от сигаретного дыма и ужасных запахов больницы. Формалин в морге был не так уж плох, скорее даже приятен, можно сказать, но вонища от кабачкового супа из кухни могла вызвать тошноту даже у гиены.

— У меня все хорошо, спасибо, — сказала я, боюсь, с довольно болезненной улыбкой.

— Твой отец будет очень гордиться тобой, — продолжил он.

— О, пожалуйста, не говорите ему! Пообещайте, что не станете!

Доктор бросил на меня озадаченный взгляд.

— Просто у него так много поводов для беспокойства…

Как я говорила, финансовые проблемы отца не были тайной в Бишоп-Лейси, особенно среди его друзей, одним из которых был доктор Дарби (второй — викарий).

— Понимаю, — сказал доктор. — Но новость все равно разойдется, ты же знаешь.

Я не могла придумать ничего лучше, кроме как сменить тему.

— Кое-что поставило меня в тупик, — заметила я. — Полиция приводила внучку Фенеллы Порслин проведать бабушку в больнице. И она утверждает, что Фенелла сказала ей, что это я ударила ее по голове.

— Ты это сделала? — лукаво поинтересовался доктор.

— Позже, — продолжила я, игнорируя его поддразнивания, — викарий сказал мне, что он тоже нанес визит, но Фенелла еще не пришла в сознание. Кто из них говорил правду?

— Викарий — чудесный человек, — сказал доктор Дарби. — Просто чудесный. Он приносит мне цветы из своего сада время от времени, чтобы оживить мой кабинет. Но, когда нас загоняют в угол, должен признать, что иногда в больнице нам приходится говорить выдумки. Незначительную ложь в белом халате. На благо пациенту, разумеется. Уверен, ты понимаешь.

Если есть на свете то, что я понимаю лучше всего, так это утаивание избранных отрывков правды. Не будет преувеличением сказать, что я достопочтенный великий магистр этого искусства.

Я скромно кивнула.

— Он очень предан делу, — сказала я.

— Так получилось, что я присутствовал и при визите внучки, и при визите викария в больницу. Хотя викарий не входил в палату, миссис Фаа была в полном сознании во время его прихода.

— А Порслин?

— А во время визита Порслин — нет. Пациенты с трещинами в черепе, видишь ли, могут отключаться и приходить в сознание так же легко, как мы с тобой переходим из одной комнаты в другую, — любопытный феномен, когда начинаешь размышлять об этом.