Ночи Калигулы. Падение в бездну - Ирина Звонок-Сантандер

Перестав гладить тело, Гай вернулся к лицу матроны. Провёл ладонью по щеке, коснулся губ, накрутил на палец русую прядь. Негустые, тусклые волосы…

— Они заблестят, когда ты наденешь диадему с рубинами, — проговорил он вслух, разглядывая распущенные волосы Цезонии.

Она успокоилась, поняв: Гай не прогонит её! Губы перестали дрожать и призывно улыбнулись. Калигула поцеловал её, чувствуя, как тело снова охватывает дрожь желания.

— Роди мне сына — и я женюсь на тебе! — прошептал он, подминая под себя Цезонию.

— Рожу! Я чувствую это! — восторженно ответила женщина. Ногами обвила его бедра и рванулась навстречу, чтобы он как можно глубже вошёл в неё. Чтобы забеременеть!

LII

Тоска по Друзилле не проходила, но с ходом времени потеряла болезненную остроту и стала привычной. Жизнь продолжалась. Опустевшее место Друзиллы постепенно, но неуклонно занимала Цезония.

Каждую ночь она приходила в опочивальню Гая. Остановившись у входа, Цезония резким движением сбрасывала покрывало и оставалась полностью обнажённой. Заманчиво блестя глазами, она танцевала для Калигулы. Делала руками замысловатые движения, покачивала бёдрами, высоко поднимала согнутые в коленях ноги. Гай лежал в постели и хлопал в ладони, наблюдая за её танцем. Он улыбался, чувственно отставив нижнюю губу, пил вино и смеялся.

В любви Цезония отличалась непомерной изобретательностью. Любое желание Калигулы находило в ней отклик. Отбросив в сторону стыд, она могла пробежать обнажённой по ночному саду. Калигула ловил её между деревьями, тоже раздевшись и уподобившись похотливому сатиру.

Храм Кастора и Поллукса, связанный переходами с Палатинским дворцом, не раз становился свидетелем их ненасытных соитий. Жрецы, потревоженные шумом, прятались за колоннами и видели, как на стенах храма трясутся в лихорадке любви чудовищные, искажённые пламенем тени.

Утомлённый, опустошённый страстью, Калигула возвращался в опочивальню и засыпал, бросаясь на ложе. Он спал три-четыре часа. После перенесённой болезни его тело не нуждалось в более длительном сне. Бессонные ночи сменялись днями, наполненными лихорадочной усталостью. В такие дни Цезония собственноручно готовила для Калигулы густой напиток по рецепту косоглазой Локусты: маковые зёрна, стебли конопли, засушенный мозг телёнка, растёртые в порошок крылья нетопыря и прочая мерзость.

Гай, принимая чашу из рук Цезонии, жадно пил горькое, пряное зелье. Мак и конопля навевали сладкую сонливость. Не закрывая глаз, Калигула видел яркие, удивительные сны, в которых действительность смешивалась с фантазией. Эти сны, вызванные дурманом, были на редкость приятны. Окровавленным, угрожающим мертвецам — Тиберию, Гемеллу и Макрону — не доставалось в них места.

Спасаясь от призраков прошлого, Гай почти ежедневно пил зелье Цезонии. Без напитка, дающего временное забвение, он уже не мог существовать.

— Гай Цезарь, позволь войти! — Кассий Херея просунул голову в опочивальню. И сразу же деликатно отвёл глаза: в постели рядом с императором лежала полуголая Цезония.

— Что случилось? — недовольно поморщился Гай. — Почему беспокоишь меня с раннего утра?

Цезония, прикрыв обнажённые ноги одеялом, недовольно покосилась на преторианского трибуна.

— Прости, цезарь, но скоро полдень! — учтиво кланясь, заметил Херея.

— Неужели полдень? — искренне удивился Калигула и, не смущаясь присутствием Хереи, поцеловал длинную шею женщины. — Когда ты рядом — время бежит незаметно! — добавил он.

Цезония громко смеялась, откинув голову.

— Замолчи, — грубо велел ей Гай. — Разве не видишь? Мне нужно заняться государственными делами. Говори, Херея! — кивнул он, принимая напыщенный вид.

Трибун, держа в руках шлем с красным султаном, кашлянул, чтобы прогнать неловкость.

— Цезарь! — начал он. — Животные, привезённые из Африки: пантеры, львы, леопарды…

— Да, я помню! — нетерпеливо перебил Калигула. — Что с ними?

— Заболели от недоедания! — Херея удручённо развёл руки в стороны.

— Что! — Калигула возмущённо подскочил на ложе. — Как это могло случиться?!

— Государственная казна оскудела. После смерти Макрона некому выдавать деньги на содержание зверинца, — поспешно объяснил Херея. Он испугался, что гнев императора может обратиться против него. — Не сердись на меня, Гай Цезарь! — взмолился солдат. — Я сообщаю тебе об этом, чтобы ты принял меры и животные не погибли!

Гай рывком спрыгнул с ложа и, не подумав позвать рабов, сам натянул тунику на голое тело. Херея поспешно бросился помогать ему.

— Я не сержусь! — Калигула сильно хлопнул трибуна по плечу. — Ты правильно сделал, вовремя сообщив мне.

Херея облегчённо вздохнул и принялся выкладывать подробности:

— Животные разорвали на куски и съели самого слабого из леопардов.

Гай лихорадочно забегал по опочивальне, натыкаясь на вазы и статуи.

— Мои звери вынуждены пожирать друг друга! — возмущённо восклицал он.

Цезония, натянув одеяло до подбородка, сидела в постели и наблюдала за метаниями Калигулы.

— Какой ужас! — громко заметила она. — Бедные животные! А в тюрьмах полно преступников, которых государство обязано кормить!

Услышав замечание Цезонии, Гай остановился. Замер, опустив голову и тупо рассматривая мозаичный пол. Разноцветные картинки изображали гладиаторские бои: там ретиарий трезубцем выкалывает глаз незадачливому мирмиллону; там лев раздирает когтями бестиария…

Калигула усмехнулся. Левый уголок тонких губ пополз вверх, правый брезгливо опустился вниз.

— Херея! — подмигнув Цезонии, крикнул император. — Подай мне пояс!

Кассий Херея послушно отыскал на ночном столике широкий кожаный пояс, щедро утыканный драгоценными камнями. Гай приподнял руки и выразительно кивнул трибуну, взглядом веля ему подойти. Херея понял безмолвный приказ императора и подпоясал его. Гай, насвистывая непристойную солдатскую песенку, вложил кинжал в ножны, привешенные к поясу.

— Где мой плащ? — вытянув длинную, жилистую шею, огляделся Гай.

Херея заметил пурпурный плащ, лежащий поверх дубового сундука и поспешил набросить его на плечи цезаря. Трибун передёрнулся от стыда: римляне считали себя слишком гордыми, чтобы прислуживать равным себе! В последние десятилетия положение изменилось. Римляне научились прислуживать и льстить своим императорам. Сначала — Августу, затем — Тиберию, теперь — Гаю.

— Возьми с собой преторианцев. Целую когорту, — приказал Калигула. — Пойдём добывать мясо для животных.

— Слушаю, Гай Цезарь, — кивнул Херея. И запоздало удивился: — А где мы добудем мясо?

— В Маммертинской тюрьме! — засмеялся Гай.

— Отнимем у заключённых?

Калигула не ответил. Он засмеялся ещё сильнее, ещё заразительнее.

Маммертинская тюрьма прилепилась к старинной городской стене. Ров с вонючей, застоявшейся водой огибал полукруглое здание без окон. Плебеи, проходя по необходимости мимо, суеверно плевались. Граждане побогаче и вовсе избегали посещать этот район.

Гай, в сопровождении когорты преторианцев, подошёл к тюрьме. Железное кольцо висело на дубовой, немного подгнившей, но достаточно крепкой двери. Гай, брезгливо скривившись, трижды стукнул кольцом по медной бляхе.

На стук немедленно открылось маленькое оконце. Наружу выглянуло измятое, удивлённое лицо начальника тюрьмы, Марка Поллиона. Узнав императора, он поспешно распахнул дверь.

— Гай Цезарь! — Марк Поллион угодливо поцеловал подставленную ему руку с перстнем. — Ты здесь?! Что привело тебя в это дрянное место?

— Хочу проведать заключённых, — невозмутимо улыбнулся Гай и, обойдя удивлённо застывшего Поллиона, прошёл внутрь. — Как здесь дурно пахнет! — он прикрыл нос грациозным жестом, позаимствованным у актёров. В последнее время Калигуле нравилось подражать актёрам — их движениям, ужимкам, гримасам, походке. Римская империя стала для Гая большим театром, в котором он играл главную роль.

Поллион удивлённо протирал глаза, словно не мог поверить увиденному. Гай Цезарь, сверкающий драгоценными камнями, обутый в позолоченные сандалии, явился в его тюрьму!

— Почему застыл, как истукан? — рассмеялся Калигула замешательству Поллиона. — Веди, показывай!

Кассий Херея легонько подтолкнул локтем застывшего начальника тюрьмы.

— Сюда, цезарь! — спохватился Поллион и жестом гостеприимного хозяина указал на узкий проход, ведущий к камерам.

Тюремные служители разносили заключённым обед — чечевичную похлёбку в глиняных мисках и кусок хлеба. Гай с любопытством засунул палец в похлёбку, которую проносили мимо него, и облизнул.

— Какая гадость! — громко воскликнул он и захохотал.

Преторианцы дружно вторили ему. Скрывая неловкость, хихикал Поллион. Смеялся Кассий Херея, время от времени взвизгивая тонко, почти по-женски.