Ночи Калигулы. Падение в бездну - Ирина Звонок-Сантандер

У Агриппы защемило сердце: «Бедный, нерассудительный Гай! Он сам приблизил собственную смерть. Неужели он забыл: римляне склонны убивать своих тиранов!»

Ирод Агриппа шёл по дворцу, спрашивая случайных встречных:

— Где император?

Никто не отвечал Агриппе. Лица у патрициев и рабов напоминали восковые маски, которыми прикрывают покойников: изжелта серые, бледные и запуганные. Иудей брёл наугад, заглядывал в кубикулы, сворачивал направо и налево, выходил во внутренние дворики и снова возвращался в прохладные помещения. Он искал Гая, которому был обязан и обретённым богатством, и нежданным возвышением.

Агриппа нашёл Гая и Цезонию в одном из внутренних двориков. Два безжизненных тела составляли страшную для римлян фигуру — крест, орудие позорной казни. Калигула лежал на земле, обратив к небу обезображенное лицо. Тело Цезонии лежало поперёк него.

Узнав Гая по длинной лиловой мантии, Агриппа бросился к нему. По дороге он споткнулся о что-то мягкое. Перевёл взгляд на ноги и ужаснулся: тельце маленькой Друзиллы валялось на земле. Увидел он и голову Цезонии. Перед смертью она высокомерно улыбнулась. Улыбка, застывшая на мёртвых губах, испугала суеверного Агриппу. Он подобрал с земли окровавленный обрывок шёлковой ткани и прикрыл им голову Цезонии.

Вороны, зачуяв мертветчину, каркали над головой Агриппы. Кружились в воздухе, садились на ветви деревьев и на фонтан, косились круглым глазом на покойников. Выжидали.

Агриппа, замахав руками, прогнал птиц.

— Я не могу оставить Гая Цезаря здесь, — бормотал он, оглядываясь на ворон.

Преодолевая брезгливость, Агриппа вытащил из под Цезонии тело Гая. Вытер мёртвое лицо полой роскошного восточного халата. Взял Калигулу на руки, словно ребёнка. И, сгибаясь под тяжестью, понёс его в опочивальню. Закон иудейский строг: он запрещает касаться мертвеца, не принадлежащего к близким родственникам. Агриппе было безразлично. Ради Гая, друга и благодетеля, он готов был нарушить все заповеди Мойсеевы. Кроме Цезонии, он оказался единственным человеком, искренне оплакавшим Калигулу.

Агриппа уложил тело Гая на ложе. Прикрыл парчовым одеялом и вышел из опочивальни, говоря растерянно:

— Гай жив! Он не может умереть так просто!

Пробегающие мимо патриции услышали слова Агриппы и, запаниковав ещё сильнее, разнесли их по дворцу.

— Император жив! — испуганные римляне подхватили слух и добавили к нему новые подробности. — Раненный и окровавленный, он добрался до Форума и говорит с народом.

— Может, он и не умирал вовсе? — недоверчиво задумывались некоторые. — Решил распустить слух о своём убийстве, чтобы поглядеть: будем ли мы радоваться или оплакивать его! Гай Цезарь вполне способен на такое!

Клавдий видел, как убивали Калигулу. Кассий Херея оттолкнул его, чтобы приблизиться к императору.

Клавдий, привыкший к унижениям, послушно попятился. Тихо вздыхая, он подумал про себя: «Почтительный племянник даже солдатам позволяет грубо обходиться со мной!»

Звон мечей, отрывистая речь преторианцев, хриплый крик Калигулы: «Я жив!..» Клавдий испуганно поднял голову. На его глазах творилось нечто невообразимое: убийство цезаря. Гай, зажимая раны руками, пытался убежать. Падал, поднимался, снова падал. Из ран хлестала кровь, заливая мозаичный пол. Клавдий понял: племяннику не выжить.

«А я?! — испуганно подумал он. — Что, если прикончив Гая, Херея набросится на меня — его дядю?!» Повернувшись, Клавдий побежал по галерее. Хромая и приволакивая ногу, он думал о том, что жизнь была к нему немилосердна. Насмешки, издёвки, побои… Даже нелюбовь родной матери досталась на долю Клавдия. Неужели все закончится глупой, нелепой смертью от руки десятка разъярённых солдат?!

Клавдий вспомнил о маленькой дочери от Элии Петины; о младенце, которого вскоре должна родить юная Мессалина; о недописанной истории этрусков.

С трудом поднимаясь по лестнице, Клавдий выбрался на плоскую кровлю дворца. Калигула два года назад велел устроить на крыше бассейн. В жаркие летние дни он купался с Цезонией и избранными гостями. Галерея, окружавшая бассейн, получила название Солнечной. Клавдий юркнул в одну из ниш галереи. Летом там расставляли ложа для отдыха, зимой они пустовали. Он задёрнул за собой парчовый занавес и, стараясь отдышаться, прислонился к каменной стене.

Внизу, во дворце, бесновались преторианцы. Одни разыскивали убийц, другие усиленно притворялись, что разыскивают. Клавдий услышал, как кто-то, громко стуча подошвами калиг, поднялся на крышу.

Клавдий замер и попытался втянуть довольно полный живот. Неуёмная дрожь некстати охватила его. Сильная предательская дрожь, от которой колыхался занавес.

Преторианец Грат, случайно забравшийся на кровлю, прислушался: в одной из ниш явно кто-то прятался. Ноги в коричневых сандалиях виднелись из-под края занавеса. Грат на цыпочках, стараясь не спугнуть затаившегося, прокрался к нише.

Держа в правой руке меч, левой он резко отдёрнул занавес. И столкнулся лицом к лицу с испуганным Клавдием.

Клавдий повалился на колени.

— Не убивай меня! — со слезами на глазах попросил он.

Стареющий патриций из императорской семьи обхватил ноги молодого безродного солдата. Он готов был униженно целовать грязные, волосатые колени Грата. Что угодно, лишь бы выжить!

— Славься, доминус Клавдий! — растерянно поприветствовал его Грат. Убивать безобидного старика не входило в его планы.

В Солнечную галерею, привлечённые шумом, сбегались преторианцы. Они окружили Клавдия и рассматривали его не угрожающе, а, скорее, доброжелательно: уж слишком испуганным и жалким выглядел он.

— Кто это? — спросил молодой солдат, несколько недель назад зачисленный в преторианскую гвардию и ещё не успевший ознакомиться с обычаями и обитателями дворца.

— Тиберий Клавдий, брат Германика, — ответил Грат. — Он — порядочный человек. Лучшего императора нам не найти.

— Он — дядя Гая, — возразил подоспевший Кассий Херея и обвёл преторианцев жёстким выразительным взглядом, обозначающим: «Убить!»

Преторианцы не слушали Херею. Они вспоминали славного Германика. Его сражения, победы, жизнь и преждевременная смерть казались солдатам почти легендарными. Может, брат Германика станет достойным императором, коль скоро сын не сумел?!

— Славься, Клавдий Цезарь, император! — крикнул Грат.

— Славься, Клавдий Цезарь! — подхватили остальные.

Преторианцы подняли испуганного Клавдия на плечи и понесли его вниз. Боясь упасть, он беспорядочно хватался за руки и головы солдат и лепетал, заикаясь:

— Я — не Цезарь! Это родовое прозвище Юлиев, а я принадлежу к семейству Клавдиев.

Его проносили по той самой галерее, где недавно был убит Калигула. Клавдий увидел зловещие темно-красные пятна на полу и колоннах, и чуть не лишился чувств. Грат подобрал с пола золотой венец, упавший с головы Гая Цезаря. Кое-как отерев полой туники кровь, солдат надел венец на голову Клавдию.

— Теперь ты — цезарь! — громко крикнул он.

LXXVIII

Пользуясь суматохой, преторианцы-заговорщики решили напоследок отомстить Калигуле.

Солдаты уложили тело императора, его жены и дочери на самодельные носилки и тайком вынесли из дворца. В Ламиевых садах развели огонь. Не погребальный костёр из еловых и кипарисовых дров, а обыкновенный костёр, на котором в походах легионеры готовят ужин.

В наступающих сумерках преторианцы бросили в огонь три тела. Без цветов, без пения, без завывания наёмных плакальщиц, без восковых масок и благовоний. Холодный зимний ветер трепал оранжевые языки пламени и забирался под потные туники заговорщиков. Стараясь согреться, они протягивали к огню ладони.

Огонь едва начал пожирать трупы. Преторианцы сразу же залили костёр холодной водой из пруда. Несожженные тела Калигулы, Цезонии и их дочери зарыли в углу сада, под кустами. Злорадствуя и глумлясь, наспех забросали дёрном. Согласно поверию, души людей, не захороненных подобающим образом, целую вечность не обретут покоя.

Редко какого императора встречали с такой любовью, а хоронили с такой ненавистью. Все его деяния были или жестокими, или бесполезными. Исключение составили лишь гавани в Регии и Сицилии для стоянки кораблей с пшеницей, прибывающих из Египта. Впрочем, даже эти две постройки Гай не довёл до конца, потратив деньги на ненужные причуды.

Луций Анней Сенека, узнав о гибели Калигулы, записал: «Природа создала Гая Цезаря, чтобы показать, на что способны безграничная порочность в сочетании с безграничной властью».