Фигня (сборник) - Александр Житинский

– Мадонна миа… – прошептала донья.

Глава 23

Венчание

Да, первыми добрались до народа агенты Интерпола, ведомые непримиримым Молочаевым. Суточный марш по болотам и холмам привел их в деревню раньше министров, которые все еще блуждали по сельве.

Молочаев появился там, откуда его изгнали два месяца назад, чувствуя себя в безопасности под охраной карабинов. Впрочем, в безоружной деревне, где только у представителя Президента имелся старый кольт, ничто ему не угрожало.

Они вошли в деревню ранним утром, когда касальянский пастух гнал на пастбище небольшое стадо коров и овец, а самые рьяные касальянцы уже копошились на плантациях «фигни», собирая миротворное зелье.

На центральной площади рядом с открытой эстрадой на доске объявлений была рукописная афиша:

«Господин Дмитрий Биков и госпожа Римма Кучерявенко имеют честь пригласить граждан Касальянки на венчание в субботу, в полдень…» И стояла дата.

Внизу была приписка: «После церемонии состоится народное вече с сообщением доньи Исидоры дос Кончас и Буатрогенья».

Интерполовцы принялись загибать пальцы, считая дни недели, когда они блуждали по сельве. Получилось, что венчание и вече сегодня.

– Интересно, что хочет сообщить Исидора? – задумался Вадим.

– Быстро он успел… – завистливо проговорил Иван, имея в виду Бикова.

– Перес его расстреляет, как пить дать, – заметил Вадим. – Он ведь министр, а министрам жениться не положено.

– И пускай! Лучше один раз по-человечески… А-а! Пропади все! – вскричал Иван, внезапно впадая в истерику. – Надоело! Лучшие годы проходят, Вадим!.. На хера нам это надо! – Он сорвал с плеча карабин, бросил на землю.

– Такая служба, Иван. – Вадим подобрал его карабин, повесил себе на плечо. У него стало на каждом плече по карабину.

– Где Ольга? Где Исидора? Чаю хочу! – продолжал истерику Иван.

Это был явный нервный срыв чемпиона по боди-реслингу.

Молочаев обнял его за плечи.

– А думаешь, мне легко, Иван? В пещере живу, борюсь с этими… ублюдками. Правду отстаиваю, – увещевал он Ивана.

– Ему надо отдохнуть, – сделал вывод Вадим и направился к ближайшей избе. Постучав в окошко, он немного подождал, потом постучал снова. Окно наконец распахнулась, и в нем предстала завернутая в простыню лохматая и сонная донья Исидора дос Кончас и Буатрогенья.

– Мадонна миа… – проговорила она, увидев Вадима.

– Исидора… – дрогнувшим голосом произнес капитан.

Донья, не долго думая, выпрыгнула из окошка и, поспешно прикрыв ставни, бросилась в объятия Вадима. При этом простыня, в которую была завернута Исидора, спала с плеч, но счастливые влюбленные даже не заметили этого. Впрочем, как и карабинов, которые сильно мешали объятиям. Иван несколько секунд наблюдал за ними остановившимися глазами. Наконец его молнией прожгла мысль, что Пенкина тоже здесь, рядом!

– Оленька, Оленька… – задыхаясь, произнес боец и, подбежав к избе, буквально впрыгнул в окно, из которого только что выскочила донья.

– Ах, Вания так неосторожна! – молвила донья, вслед за чем из дома раздалось утробное рычание, и ровно через секунду чемпион по боди-реслингу птицей вылетел из окна и распластался на земле. А в окне возникло прекрасное в своем гневе усатое лицо Керим-бея.

– Вах! – воскликнул он. – Почему без стука?!

– Исидора… – прошептал Вадим, отодвигая от себя голую донью. – Кто этот господин? Почему он в твоем доме?

– Я у себя дома! – прогремел балкарец.

Исидора подняла простыню, снова завернулась в нее и застыла в позе оскорбленной невинности.

– Это хозяин гостиница, – сказала она.

– А где Ольга? – спросил Иван.

– Она – другая гостиница, – сказала донья.

Иван потребовал немедленно показать ему эту другую гостиницу, и все, включая Керим-бея, который бросал на донью жаркие взгляды, отправились к дому уфолога. Донья так и отправилась в простыне, обмотавшись ею наподобие сари.

Трудолюбивый уфолог уже был на плантации. Выслушав гостей, он сопроводил их в комнату Ольги, где Пенкина трудилась над очередным репортажем из Касальянки.

Крепенькая, кругленькая, пышущая нерастраченной любовной энергией Ольга живописала государственный строй Касальянки с искренним восхищением. Появление Ивана явилось восторженной точкой.

Пенкина отбросила авторучку и повисла на Иване.

– Ванечка! Тут некоторые уже венчаются, а тебя все нет!

– Сейчас… Мы это дело мигом… – бормотал Иван, тиская Ольгу в объятиях.

Исидора встрепенулась и, схватив Вадима за запястье, приблизила его руку к себе. Вадим неправильно истолковал этот жест, попытался притянуть донью, но в данном случае это было излишне. Исидора хотела лишь взглянуть на часы Вадима – который час.

– Утренние восемь, – возвестила она. – Мы имеем четыре часов.

– Для чего? – не понял Вадим.

– Чтобы женить тебя на мой! – ткнула она себя в простыню.

Пенкина завизжала от радости. Молочаев растерянно огляделся по сторонам. Его профессиональное диссидентское самолюбие было задето. Он находился в деревне уже с полчаса, а его присутствия просто не замечали.

Последним дошло до Керим-бея. Непостижимое коварство доньи, завернутой в простыню с постели, где она еще несколько часов назад… Вах! Керим-бей повернулся на своих высоких балкарских каблуках и вышел вон. По-видимому, пошел стреляться, только из чего?

Ведь единственный пистолет был у Муравчика, а единственный Муравчик прятался в сельве неподалеку от аэродрома, ожидая бегства из Касальянки.

Последующие четыре часа были посвящены лихорадочным приготовлениям к еще двум свадьбам, которые решено было играть немедля, не дожидаясь новых осложнений, которые могли вот-вот наступить с приходом банды министров.

Во-первых, известили отца Василия и старосту деревни.

Во-вторых, поставили в известность Бикова и его художницу с гамадрилами.

Биков сказал:

– Спасаться – так вместе!

Неизвестно, было ли это ругательством.

В-третьих, известили жителей деревни, и они нанесли из своих сундуков кучу свадебного тряпья, чтобы приличествующим образом одеть женихов, невест и шаферов.

К одиннадцати часам все три пары были разнаряжены. Невесты – в длинных белых кружевных платьях с фатами, женихи – в черных смокингах с белыми бабочками, шаферы – в безукоризненных костюмах. Кстати, шаферами стали:

– у Бикова с Риммой – начальник генерального штаба Максим;

– у Пенкиной с Иваном – диссидент Молочаев;

– у доньи с капитаном – вызванный с аэродрома Антон Муравчик.

В полдень под торжественный благовест на площади перед храмом собралось все население Касальянки до единого человека, включая грудных детей в колясках и на руках.

Струнный октет заиграл свадебный марш Мендельсона. Три пары в свадебных одеяниях вошли в храм. Мальчики несли за невестами длинные шлейфы. И началось венчание.

Поскольку это таинство церкви наряду с крещением и отпеванием является делом сугубо личным, мы не будем останавливаться на нем подробно. Скажем только, что все было честь по чести, как и подобает в России, даже если она за семью морями.

Горели свечи, пели певчие, Христос благословлял тремя перстами ненормативного Бикова, иноверку Исидору, бойцов Интерпола, девственницу Римму и сотрудницу бандитской газеты Ольгу Пенкину. Он всех принимал и понимал, так же как и действующий от его имени отец Василий.

Деревенский староста Брусилов заботливо хмурил лоб, поскольку эта тройная свадьба порождала несколько проблем сразу: как отнесется Отец и Благодетель к женитьбе бывшей супруги? бывшего министра? где будут жить молодожены? И так далее.

Молочаев, державший венец над головою Ивана, впервые, может быть, усомнился в необходимости вечной борьбы и тоже захотел чего-то более мирного и прочного, чем жизнь холодного фотографа в пещере.

Донья нетерпеливо покусывала губы, поскольку рвалась в бой. Она уже успела изложить Вадиму свой план, и капитан принял его, равно как и свою долю от миллионного чека.

Молодожены Иван и Ольга были просто ошарашены сообщением о найденном чеке и тут же решили строить домик в деревне, заводить корову и плантацию, устраиваться и обживаться.

«Бог не выдаст, а Министерство внутренних дел не съест», – думал Иван, стоя под венцом.

Была одна закавыка – за деньгами нужно было лететь за триста километров. Эта проблема волновала донью и Антона Муравчика, который с венцом в руках стоял за спиною Вадима.

Отец Василий благословил новобрачных, хор спел «Многая лета», молодожены расцеловались, и процессия, во главе которой шли три молодые пары, двинулась к площади.

Брусилов на ходу пытался отговорить донью и хотя бы перенести вече на более позднее время – после свадебного обеда, но Исидора была непреклонна. Она хотела открыть глаза народу до свадебного пира.

Звонарь ударил в набат, возвещая последний акт этой народной драмы.